После ухода Янека Кристина побоялась возвращаться в дом – может губу прикусить от досады, что не удержала удалого защитника? Но разве его удержишь? Ветер пробежал по листве, по распущенным волосам, ласково и нежно – звезды собрались в игривые созвездия и светились так, словно зазывали к себе… в даль бесконечную. С сада повеяло прохладой и ароматом сирени – хотелось войти в садовое королевство, схватиться за подол платья и закружиться под сияющей луной. Сад благоухал ароматами. Она спустилась по тропинке, и по-птичьи поднимая руки-крылья, прошла по цветочным галереям, держась за платье, осторожно обходя покрытые росой, высокие стебли гладиолусов, орхидей и роз, а дальше… дальше под сводом старых яблонь, укрывались кусты смородины и малины. А впереди, за каменной аркой, уже начинался старый сад. Здесь блуждали другие запахи и звуки – все было нарочито степенным.
Как здорово ночью идти по галереям сада, когда сквозь ветки проглядывают мириады звезд! Когда каждый стебель склоняется перед тобой, как поданные перед своей принцессой. И можно выбрать трон, где хочешь и восседать, допустим, под цветущим, дурманящим жасмином, вдыхая его аромат…
Кристине послышался скрип входной двери. Она подкралась к ней – старая массивная дверь то приотворялась, то закрывалась, как будто была из бумаги…
– Пусть скрипит! Там блуждают призраки. И призрак старухи среди них.
Кристина подняла глаза к звездам, выглядывавшим из-за причудливых веточных сплетений, и крошечные огоньки зажглись в ее зрачках. Звезды созданы для красивых глаз. Иначе, какой прок от их далекого сияния?
Вдали, за домом собрались тучи, и лес под ними чернел сильнее, чем в другой стороне. А за лесом была поляна, где прошли все детские игры и куда почему-то ночами уходила старуха.
– Поляна! Ты все еще гостеприимна…, – зашептала Кристина, и вспомнила скороговорку: «Полярное пугало поляны пугает Полярной звездой».
Ее кто-то взял за руку. Они вошли в лес. Встали под высокие листы трав. И трава укрыла их. Она стала многослойной, слои отделялись, тянулись к солнцу и закрывали под собой всю землю.
– Ты кто? – пыталась она спросить, но губы не слушались слова не произносились.
– Ты меня видишь?
– Нет!
…Свет, не дневной и не лунный, свет слепил глаза. Но ноги не слушались свет, Они шли сами, и кто-то был рядом.
Они вошли в лабиринты старых улочек, вьющихся тонкими струйками по городу и пропахшими сыростью. Двери стояли под ржавыми замками, а иные забытые заброшенные – заросли высокими сорняками, вылезшими из-под камней.
Воротами, обросли покрывалами забвения, где даже старые кошки боятся охотиться, да что там, даже не метят свою территорию. И за некоторыми дверями и воротами торчали углы обвалившихся домов, а за ними виднелись сохранившиеся задние постройки.
Она давно слышала: зло таится в одиноких переулках, но боялась туда зайти – зачем он ее повел?
И тогда он заговорил:
– Ко мне приходил один странный прихожанин. Он указал на дом, который давно обвалился, да так уверенно, что сам себе даже улыбнулся из-под шляпы.
Вот этот дом! Перед ними стояли развалины. И лишь одна стена заросла плющем, густым и будто не знающем о разрушении.
И тогда они услышали кликанье…
– Святой отец, ко мне кто-то приходил в дом…
Но рядом никого не было. Это был призрак. Что ему надо? Он давно мог расправиться со мной?
– Эй! Ты долго будешь тарабанить? Разбудил среди ночи…
Янек прислушался и огрызнулся на голос:
– Я в гости пришел!
– Да, ждут тебя тут, – усомнился «голос».
– Ждут, – подтвердил Янек. – Вот я и иду… К ней… Вот… С яблоками.
– А груш не захватил? – ехидничал «голос».
– Да не уродились груши… нынче деревянные – все зубы в них оставишь, – оправдывался Янек.
– Оставишь, оставишь…
– Не прогрызешь, говорю!
И вдруг садовод Янек смекнул, что дом, ближайший к ведьминому, где он нашел Кристину, находится аж за лесом и кладбищем, и в нем живет священник, и больше никого в округе. Но раз он разговаривает не со священником, куда ж он причалил тогда? Янек подивился своей догадке и спросил:
– А ты чего тут делаешь?
– Я? Живу, – смущенно ответил голос.
– Э-э-э! Меня не надуришь. Там нет домов рядом. Отец Марк живет…
Но голос перебил его:
– Ты парень заблудился. Никакой Кристины тут отродясь не было, а священник живет в лесу. Ты стучишься куда? Знаешь? К глухой бабке Терезе…
Из темноты раздался ехидный смешок.
…Уже светало, когда Янек в густой синеве леса бежал, тревожа утреннюю росу. На зов его в доме никто не откликнулся. Он отдышался, заорал громче и увереннее. Но тишину приближающегося рассвета пробивали лишь тонкие голоса птиц. Он бил кулаками в дверь, звал заснувшую Кристину, заглядывал в занавешенные окна – все тщетно. Двери были заперты изнутри и никакого шевеления в доме…
– Беда! – смекнул догадливый Янек, на всякий случай прислушался в который раз, и стал убеждать самого себя: –И в дом не влезешь – закупорено все. – он оглянулся вокруг, казалось, кто-то здесь скрывается, и сейчас за ним наблюдает. – Стой! Ее там нет! Зачем ей от меня прятаться?! Она бы отозвалась… – Ушла… Ночью? Куда?
Он смекнул, что девушка недалеко и не в городе – иначе встретилась бы на пути…
Он обшарил все кусты вокруг, но тщетно. Никаких следов, кроме нескольких отпечатков копыт…, напоминавших две половинки морской раковины, явно принадлежавших свинье. У кабана заметнее след от когтей, а здесь такого следа не было.
– Свинья чья-то заблудилась, – сказал он со знанием дела.
Он пробрался в сад, где обнаружил пятна крови. По ним проследовал в чащобу, на кустах и деревьях были развешаны как товар в мясной лавке, растерзанные внутренности животного. Кровь уводила еще дальше, к ельнику, что виднелся за косогором. Он бросился туда и не останавливаясь, шел и шел по мягкому покрову иголок под хвойными деревьями. Теперь и небо ему казалось с кровавым заревом, и на каждой ветке чудилась кровь, а за каждым просветом – отдаленные голоса.
– Наверное, волки или дикие собаки задрали скотину, а я рыскаю, как шакал. По ложному следу. Но я найду ее!
Его словам вторила отсыревшая обувь. Штанины давно промокли до пояса, но распаленный Янек продолжал свой путь. Из головы давно выветрился хмель… И теперь, когда он делал короткие передышки – становилось зябко. Изнуренный поисками исчезнувшей девушки, которой и след простыл, он шел, уже не выбирая направления. И вот у ближайших кустарников он увидел сгорбленную фигуру человека. Худой, высокий, он застыл, как изваяние, на месте. Видимо, надеясь остаться необнаруженным. Янек подкрался – это оказалась коряга, торчавшая так, будто ее сюда воткнули нарочно. Обернулся – никого. Только ветка качнулась.
– Бес меня водит за нос… – прошептал Янек.
На дороге, петлявшей за косогором, ему повезло – он наткнулся на телегу, управляемую плешивым крестьянином и запряженную старенькой худосочной лошаденкой. Телега медленно тряслась по дороге. Янек перевел дух, и решил заговорить с возницей, но тот молчал, как воды в рот набрал. Когда спустились в лощину, что шла вдоль ржаного поля, то попали в сизый туман, окутавший все вокруг. Лошадь, шедшая поначалу, будто кляча, медленно и натужно, незаметно набрала ход и понеслась, затарахтев повозкой. Янек перекатился с края на дно телеги, устланное соломой, попытался добраться до глухонемого возницы, но смердящий запах ударил в нос – под соломой алели куски материи, в которых угадывалась чья-то одежда. Преодолевая тряску, Янек вытянул окровавленное женское платье и закричал вознице остановить лошадь. Но тот даже не обернулся.
Еще один ухаб и Янек опять свалился на дно, решил проползти по телеге к вознице и дернул его на себя за плечо. Безжизненное тело рухнуло в телегу. И пустые глазницы на обезображенном лицо уставились на Янека. Лошадь по-прежнему неслась как бешеная, а постромки были привязаны к посиневшим рукам трупа. Янек стал их тянуть на себя – лошадь рванула в сторону, и телега перевернулась…
– Бес меня водит за нос… Бес меня водит… – нашептывал он сам себе. – Мертвые управляют лошадьми. А платье? На Кристине было что-то белое, а это не белое, какое-то другое. Значит не ее. Значит, она жива.
Держась за раненное плечо, Янек плелся обратно в лес.
“И лес и город в тумане. Но лес утратил запахи дерев и трав. Веет мертвечиной. На улицы не выходят люди приветствовать как всегда, когда идешь на службу. Перед храмом никого. После последних похорон народ перестал приходить в церковь. Нужно обойти семьи».
Внутри зал был пуст и мрачен. Как будто через витражи стало проникать меньше света. Священник не увидел и монашки, которая всегда в таких случаях помогала готовить службу, заглянул за дверь санктуария, где хранились предметы литургии и его одеяние:
– Доброе утро, сестра Анна! Все готово?
Ему никто не ответил. Сестры Анны не было в храме.
Он прошел по залу, минуя высокие колонны и массивные скамейки, вплоть до выхода. У стены, под витражом, молился кто-то на коленях. Он стоял спиной к залу, и к алтарю, и как видно, глубоко погружен был в молитву. Отец Марк вернулся к алтарю, и по пути заметил – с противоположной стены в аналогичной позе стоял еще один молящийся. Все они были одинаково в черном.
На амвон, с которого он читал Святое Писание и проповедовал, была накинута красная материя. При ближайшем рассмотрении он увидел платье под ворохом садовых цветов. Девичье платье, испачканное в земле.
– Добрый человек! – обратился он к молящемуся у стены, – не знаете кто здесь был?
Человек начал медленно подниматься, он оказался облачен в сутану. Священник напрасно демонстрировал ему платье, снятое с амвона – странный гость, закрыв капюшоном свои глаза, лишь улыбался.
– Вы слышите меня? – спросил он на полтона выше.
Ответа не последовало. Тот, кто был наряжен в костюм священника, оставался недвижимым.
Припрятав платье, он вернулся в зал, проверить за алтарем Святые Дары. Дверца в нише под большим распятием оказалась приоткрытой – кто-то явно побывал и в ней. Ни маленьких плоских лепешек, ни вина, ни освященной воды.
– Что здесь произошло? – обратился он к тому молельцу. – Может Вы знаете? – и он пошел к двойнику молельца у другой стены.
Того он нашел в прежней позе.
– За тысячи лет до Авраама и его потомков люди молились самым разным богам и приносили им жертвы – пищу, цветы, животных и даже людей, смотря по обстоятельствам. Жертва приносилась в святилище, на жертвеннике. Конечно, современный христианский алтарь – это прямой потомок языческих жертвенников по своему смыслу, устройству и предназначению. Есть единственная разница: на этом алтаре не люди приносят жертвы Богу, а Бог приносит себя в жертву, да, однажды вечером в четверг, за ужином, он поднес себя людям в виде хлеба и вина. Зачем вы выбросили Святые Дары – Тело и Кровь Христовы? Зачем принесли в жертву вещи пропавшей Олины? Я понимаю, Вы ее ищете. Куда Вы пошли? Дождемся прихожан!
Молелец уходил из храма, так и не повернувшись к священнику. Высокая худая фигура, длинные руки, длинный шаг, он делал странные движения, будто пытался встать на четвереньки.
Священник обернулся в темноту сводов помещения. Звуки стихли. Храм будто затаился вместе с тайной прихода странного пришельца.
Викарий набрел на ручей – прильнул к спасительному эликсиру – холодная вода больно кольнула в животе, будто сосульку проглотил. Он жадно умывался, не в силах остановиться, промыл плечевую рану и заметил, что к плечу добавилось еще и колено, которое было ободрано, там тоже сочилась кровь, достигнув пяток. Но эти первые ранения в схватке с неведомым врагом, еще больше придавали ему решимости и упорства. Он почувствовал прилив новых сил. Стал прислушиваться к шорохам леса, журчанию воды, голосам птиц. Они были чем-то встревожены – прокрался повыше, обогнул старый вяз, откуда хорошо просматривалась местность. В шагах тридцати, за деревьями, померещился человеческий силуэт. Янек насторожился, схватился за крестик на шее и протер ладонью глаза:
– Нет же… нет… Нет! Сгинь! Сгинь дьявольское отродье. Меня не проведешь. …Отче наш, сущий на небесах…да святится имя твое…да придет…
Когда он снова посмотрел в ту сторону – увидел: оскалина зияла на том месте, но мимо шагал старик, укутанный в бабий шерстяной платок.
– Сгинь!
«Как тяжко он дышит!»
Старик не исчезал с поля зрения, а напротив, упираясь короткими ногами, по-паучьи волочил увесистый мешок.
Подобрав на ходу толстую корягу, Янек подкрался на расстояние локтя и сшиб старика с ног.
По-птичьи вскрикнув, тот рухнул на землю, пустив изо рта пену. Перед Янеком, с разбитой головой, оказался старик, а в мешке его хворост. По седым прядям волос Янек узнал в своей жертве дядюшку Томаса. Старик истекал кровью. Янек камнем свалился рядом на колени. И все полетело в его глазах – он был безутешен.
Зыбко просачивалось утро сквозь тяжелые хвойные лапы. Осторожно пробирался луч света по выпавшей росе. Бледная рука легла на плечо несчастного Янека. До него долетел смех, отдаленный и мерзкий. Смех беса, водившего его всю ночь по закоулкам спящего города, по лесным тропам, подсунувшего труп возницы, а поутру заставившего убить старика.
Птичья стая взвилась в поднебесье и закружилась над лесом, а там, на земле, лежал старик Томас, над ним горевал Янек, а за его спиной стоял священник и поправлял на широкой спине Янека девичье красное платье.
– Эх, Янек, дурень ты, дурень… Дубиной по башке…, – причитал старик Томас, тщетно пытаясь раскурить трубку.
– Да…м-м…а – а, не дубиной, а…, – бормотал захмелевший Янек.
– Думаешь, если у тебя голова деревянная, то у старины Томаса тоже?
Хозяин дома и поднятых клубов дыма сидел с перевязанной головой, заводил в очередной раз разговор о происшествии в лесу и при случае охал. Прошла уже неделя, старик зашевелился, оклимался и старуха разрешила ему угостить Янека и выпить самому.
Янек смущенно отвечал:
– Да не дубиной, а корягой, – и продолжал уминать буженину с хлебом.
– Ах ты, семя ядреное, – Томас, осоловевший от вина, запалил наконец свою трубку и задумался.
Янек оказался подходящим собеседником для старика, готовым поддержать любой разговор, а когда старик впадал в угрюмость, Янек тихо жевал, напевая себе что-то под нос.
– А где телегу-то взял?
– Так я это…, – и спаситель старика вспомнил телегу и лошадь, управляемую безжизненным седоком. Но когда Янек вернулся за телегой – мертвеца не было, и кровавой одежды тоже не было. Лошадь послушно пощипывала траву.
«Может мертвяк померещился?» – успокаивал себя Янек.
Опрокинутую телегу он поставил на колеса – и отвез старика.
Время от времени старик Томас вскакивал, куда-то выбегал и на столе прибавлялись соленые огурцы, капуста, липовый мед, лепешки с сыром, бутыль ягодной настойки. И все вкуснее были яства. Приливы дружелюбия наполняли давно пустующие рытвины души старика, и он поведал немногословному Янеку историю своей бедолажной жизни и много других историй, которые еще припоминал, а которые забыл начисто, он с видимым мучением восстанавливал.
– Я когда-то был молодцом… Да – а – а, у – у! – Томас начинал новую байку. – Меня не то, что дубиной…, – тут он придержал Янека, в который раз попытавшегося вставиться с оправданиями, – …камнем саданут. Да – а – а! Заживало…, как на собаке. – Он отхлебнул из кружки и поинтересовался: –А за каким чертом ты священника притащил? На исповедь?
Усы старика, торчавшие в разные стороны, при этом вопросе задвигались и устремились вверх, а рачьи глаза сошлись в одной точке.
«И правду говорят, старик косоват на оба глаза», – убедился Янек.
– Да я… это…
– Молчи, мои грехи не замолить… Да-а. Уже черт ладанку на вороту пришил. – Томас недвусмысленно показал на ворот своей рубахи. Янек наклонился, чтобы увидеть.
– Дурень, – не удержался Томас и прыснул от смеха: – Это ж так люди говорят, присказка такая…Ох, живот болит от тебя. Ей Богу! Но знай…, – и глаза старика опять сошлись к носу, а Янек прекратил жевать, ожидая, что старик опять изречет что-то важное, – Шучу я, шучу… Не пристало мне с чертом водится. Не по нраву я ему, может быть. А придет время помирать, мне что Бог, что черт – все одно.
– А я не пойму, откуда священник взялся? Это же мы с ним тебя уложили на телегу.
– Додумался ты звать священника…
– Не-не… Не звал. Правда, его дом ближе всех. Вот, это…мы…того. А справился он с тобой лучше любого лекаря. Вот перемотал тебя.
– Помню он меня отпаивал чем-то, перекрестил и…
– Верно тебе это приснилось. Он не поехал с нами на телеге – остался в лесу. А напоследок сказал, чтобы я в лесу был осторожен, ведь там ходят…
– А такие олухи как ты и ходят, – старик довольно рассмеялся.
– Да я… до сих пор не пойму как телега ехала с мертвым возницей…
– Тебе тоже гляжу сны снятся затейливые. Ага… Я по лесу хожу с тех времен, как из люльки вылез. Нет там нечисти и не было. Это старухи выдумали, чтобы их кто-нибудь слушал. А вот ты, стервец, чего сбежал. Не дождался старика…
– Погоди, никуда я не сбегал.
– Ты привел священника, одел бабье платье и убежал – потом вернулся и скакал меж кустов в нем, а он играл на свирели. Не помнишь? – тут Томас в который раз неестественно свел глаза вместе и поднял усы. – Священник…
– Э-э! Ты бредишь никак. Говорю тебе – погрузили тебя, он остался, а я тебя довез.
– Священник… О-о – о! Знаешь кто он?
– …?
О проекте
О подписке