По этому соглашению корона Кастилии доставалась королеве. Но Фердинанд и Изабелла могли совместно издавать декреты и утверждать печати и монеты. Имя Фердинанда должно было ставиться впереди имени королевы на государственных документах, но ее герб будет стоять впереди. Ей должны будут приносить вассальную клятву, ей будут подчиняться замки, только она может назначать в Кастилии должностных лиц, и хотя Фердинанд мог, как и она, распределять доходы, только она будет устанавливать пожалования. Королева будет назначать комендантов крепостей, хотя ее муж (вероятно, благодаря своей репутации военачальника) будет назначать командующих армиями. Все приказы Фердинанда, касающиеся войны, будут немедленно считаться имеющими юридическую силу – но не в другом случае.

Оба монарха будут вершить правосудие, когда будут находиться вместе, но каждый может вершить его и сам, в обоих королевствах, хотя они всегда должны прислушиваться к Совету королевства – влиятельному комитету, составленному из знати, духовенства и нескольких образованных юристов или letrados.

Оба будут считаться королями Кастилии, Леона и Сицилии и князьями Арагона. Если Фердинанд умрет, Изабелла унаследует корону Арагона, несмотря на то что женщина никогда не была в этом королевстве правительницей. Понятно, что если бы Изабелла умерла, ей наследовал бы ее старший сын (или дочь), но не Фердинанд.

Фердинанд принял эти условия, хотя ему не нравились некоторые из уступок, на которые советники Изабеллы заставили его пойти, и решил покинуть Сеговию. Архиепископ Каррильо, разозленный тем, что с ним не посоветовались, выбранил обоих, и Изабеллу, и Фердинанда, и заявил, что тоже уезжает. Изабелле не было дела до отъезда архиепископа, но Фердинанда она стала умолять остаться. Он остался, но Изабелле пришлось принять некоторые небольшие изменения в соглашении: например, у них будет совместный герб, они будут пользоваться только одной печатью, и на монетах будут оба их профиля. А также у них будет общий двор^{74}. Эти учредительные соглашения были приняты – при том, что Кастилия оставалась доминирующим партнером в союзе.

С этого момента Изабеллу, кроме ее проницательного супруга, направляли еще двое мужчин: первым был кардинал Мендоса, теперь архиепископ Севильи, вторым – Эрнандо де Талавера, приор иеронимитского монастыря Прадо в Вальядолиде, ее исповедник после 1475 года.

Способный, утонченный и приятный внешне кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, аристократ испанской церкви, «третий король Испании», как вскоре его будут называть, в своей пурпурной шляпе и плаще руководил Советом королевства точно так же, как если бы ехал по правую руку королевы в битве. В 1491 году ему было шестьдесят два года. Он был девятым, младшим сыном просвещенного Иньиго Уртадо де Мендоса, маркиза Сантильяны, поэта и гуманиста, человека достаточно культурного, чтобы соперничать с любым князем Италии. В своей истории Лас Касас писал о «великой доблести, осторожности и верности монархам» кардинала, а также о его «благородстве духа и происхождения»^{75}. На одних доблестях далеко не уедешь, но с другими его качествами поспорить было трудно. Семейство Мендоса было самым могущественным в Кастилии, члены его занимали важные посты по всему королевству. Братья, сестры, племянники и племянницы кардинала были хозяевами церкви и государства.

Молодой Мендоса еще мальчиком был отослан к своему кузену Гутьере Гомесу де Толедо, епископу Паленсии, хотя он и жил в Толедо. После изучения права в университете Саламанки будущий кардинал стал сначала приходским священником в Ите, в пятнадцати милях к северу от Гвадалахары, где потом стал архидиаконом. Он знал греческий и латынь настолько хорошо, что его могущественный отец попросил его перевести для него «Илиаду», а также «Энеиду» и некоторые поэмы Овидия. В 1454 году Мендоса стал епископом Калаорры – по сути, в семейной епархии. Он переехал ко двору, добился понимания между своей семьей и королем, поскольку его отец, который некогда был мятежником, уже умер. Он крестил предполагаемую дочь Энрике, несчастную Хуану.

Мендоса пытался уладить распри между Энрике и знатью, предупреждая, что те, кто не повинуется даже дурному королю, являются схизматиками. Благодаря дружбе с умным, пусть и самолюбивым гостем из Ватикана, Родриго Борджиа, к тому времени уже кардиналом, который был в Кастилии в 1472 году, Мендоса стал «кардиналом Испании». С 1474 года Мендоса сделался правой рукой королевы, министром более современным, чем грозный архиепископ Каррильо, хотя последний очень помог Изабелле несколько лет назад. Он также сражался при Торо, где был ранен. В 1485 году он стал архиепископом Толедо и примасом всей Испании.

Мендоса усердно добивался постов для своих протеже, которые, однако, как правило, оказывались наиболее подходящими людьми для предполагаемой службы. Он активно участвовал в войне с Гранадой, одно время даже осуществляя военное командование. После сдачи Кадиса и Альмерии он приказал сделать барельеф с изображением сдачи пятидесяти четырех мавританских городов для хоров толедского кафедрального собора. Эта работа многих мастеров, по большей части Родриго Алемана, не была закончена к 1491 году, как и кампания, ее вдохновившая. На этом барельефе видно и кардинала – работы Фелипе де Боргонья, – который скачет на коне рядом с монархами: воинственный и решительный епископ в кольчуге поверх саккоса. Мы также можем увидеть его изображенным в камне перед высоким алтарем Гранады верхом на муле, в перчатках, с его «острым орлиным профилем», как описал его Ричард Форд по контрасту с более круглыми и полными лицами монархов^{76}. Еще более воинственно он выглядит на портретной росписи на потолке его собственного Колехио-Сан-Грегорио в Вальядолиде^{77}.

Мендоса был весьма избирательно верен религиозным доктринам. Он имел самый пышный стол в Испании. У него были незаконные сыновья от Менсии де Лемос, одной из страстных фрейлин распутной королевы Жуаны, которых он зачал, еще будучи епископом Сигуэнсы, и королева Изабелла, хотя и строгая, однажды спросила своего исповедника: «Не кажутся ли ему грехи кардинала слишком плотскими?»^{78} Мендоса узаконил своих детей, и старший из них, Родриго, стал графом Сида и маркизом Сенете.

В те дни с Мендосой был близок и постоянно находился при нем фрай Эрнандо де Талавера, духовник королевы. Как и большинство королевских духовников, он имел огромное негласное влияние. В нем текла еврейская кровь, и однажды он из-за этого пострадает. Но прежде он, протеже Мендосы, написал проповедь «Как всем верным христианам получить обновление духа во время поста» в качестве «зерцала князей» для Изабеллы, связывая королевскую власть с добродетелью и утверждая:

«Если вы королева, вы должны быть образцом и предметом вдохновения для ваших подданных… Вознеситесь, вознеситесь и узрите венец славы… ибо через эти труды и размышления вы сохраните, как орел [символ святого Иоанна Евангелиста, от которого Изабелла получала наитие], силу и бодрость юности. Обновите ваш благородный дух через Бога и достигните совершенства, ибо вы обладаете качествами женщины и владычицы совершенными и исполнены добродетели и доброты как орел среди прочих птиц»^{79}.

Талавера вошел в Совет королевства по предложению Мендосы и в течение двадцати пяти лет пользовался там огромным авторитетом, равно как и влиянием на Изабеллу. Он делал для нее все, что мог, даже составил для нее расписание с целью наилучшей организации времени. Повсюду говорили, что хотя обычно исповедник встает на колени, чтобы выслушать исповедь своего царственного подопечного, Талавера стоял, в то время как Изабелла преклоняла перед ним колени. В 1475 году он написал руководство для духовной жизни своих братьев. Изабелла просила его объяснить то же самое для нее. Он скромно отказался, заявив, что то, что хорошо для монахов, не подходит для мирян. Она настояла, чтобы фрай Эрнандо написал девять глав для ее духовного руководства^{80}.

Сама Изабелла была серьезной, решительной, твердой и целеустремленной. Также она была прямым человеком. Она не была слишком улыбчива, хотя юмор понимала. Она обожала учиться, умела читать по-латыни, любила музыку, часто возила с собой хор из двадцати пяти человек, а то и больше. Она часто слушала игру на виуэле, старинной гитаре и, позже, «Cancionero del palacio» восхитительного Хуана дель Энсины, которая пелась, как и большинство его стихов, под шестиструнную виолу или лютню. Любопытно, что она слышала в этих строках:

 
Mas vale penar
Sufriendo dolores
Que estar sin amores.
 
 
Лучше сносить страдания,
Жить в скорби,
Чем не знать любви^{81}.
 

Изабелла рассматривала церемониал и музыку как полезные вспомогательные средства управления, которые подчеркивали еще и роскошный стиль королевского образа жизни. По этой причине она, не скупясь, тратила деньги на наряды – хотя во время осады Гранады носила, как правило, мрачный черный цвет^{82}. Но говорили, что она также любила балы и затейливые наряды. Она восхищалась фламандскими художниками и купила, как минимум, одну картину Мемлинга (ныне она находится в королевской часовне в Гранаде). Она любила собак и попугаев, часто возила с собой циветт. Она могла бывать мстительной – но благочестивой она была всегда.

Королева была более культурной по сравнению с Фердинандом, своим супругом, в ее библиотеке было более четырех сотен книг – очень много для того времени. Она также поощряла новое искусство печати. Ее итальянский капеллан, Люцио Маринео Сикуло, говорил, что в 1490-х годах она могла слушать мессу каждый день и молиться в канонические часы, словно была монахиней. Она часто вспоминала поговорку: «Король, который не боится Бога, боится собственных подданных». Возможно, что она стала терциарием ордена францисканцев в монастыре Сан-Хуан Пабло в Вальядолиде. Еще один итальянец, Петр Мартир (Пьетро Мартире д’Ангиера), писал: «…Сама королева, которую весь мир отчасти почитает, отчасти боится, отчасти восхищается; но когда вы получаете право входить к ней свободно, вы застаете ее в печали». Он гадал, не печалится ли она оттого, что Бог покинул ее, последствием чего стало множество смертей среди ее ближайших родственников, в том числе умерли трое ее детей?^{83}

Однако труды Изабеллы в первые десять лет ее пребывания королевой Кастилии были замечательны во многом. Ни одна женщина в истории не превзошла ее достижений. Вот как пелось в популярной песенке:

 
Flores de Aragon, Flores de Aragon
Dentro de Castilla son
Flores de Aragon en Castillo son.
 
 
Цветы Арагона, цветы Арагона
В Кастилии,
Цветы Арагона цветут в Кастилии.
 

Фердинанд, когда он стал рыцарем бургундского ордена Золотого Руна, взял своей эмблемой ярмо, символизирующее объединение государств, а также буквы «F» – Фердинанд и «Y» – Изабелла.

Эти двое монархов основали свое королевство на сотрудничестве, пусть не всегда счастливом, но чрезвычайно важном и выгодном для обоих государств. Но проблемы Испании не закончились, когда Изабелла взяла власть в свои руки. Если большая часть Севера поддержала ее, на Юге отношение к ней было двойственным. Новый маркиз Вильена, сын Пачеко, твердо стоял за двенадцатилетнюю Хуану, дочь умершего короля Энрике, которая находилась под его контролем и которую друзья Изабеллы двусмысленно называли «дочерью королевы». Земли Пачеко на востоке и юге были способны выставить целую армию. Теперь его поддерживал раздраженный архиепископ Каррильо, граф Бенавенте, знать северо-западной Кастилии, Родриго Понсе де Леон в Севилье и Альваро де Суньига, герцог Бехар, в Эстремадуре.

Португальский король Афонсу заявил о своем намерении жениться на Хуане, и вспыхнула война. Много городов поддержали Хуану. Португальская армия вторглась в северо-западную Кастилию. Некоторые полагают, что эта война не имела смысла^{84}. Но если бы победили португальцы и Ла Бельтранеха, будущее полуострова стало бы совершенно иным, поскольку возник бы союз Португалии и Кастилии, а не Арагона и Кастилии. Выгоды такого брака тоже были бы немалыми, – но история пошла бы другим путем.

После множества нападений из засад, маневрирования, набегов на территорию Португалии и усилий Изабеллы и Фердинанда по достижению мира Фердинанд встретился с Афонсу в марте 1476 года в битве при Пелеагонсало возле Торо – укрепленного пограничного города на реке Дуэро. Хотя люди Фердинанда устали и артиллерия вовремя не подошла, победа его оказалась решительной. Некоторое время война еще шла на побережье Африки, продолжались бои в Эстремадуре. Но дело Хуаны было проиграно^{85}. Афонсу, который уже передал престол Португалии сыну, попытался убедить Францию помочь ему, но безуспешно.

На следующий год Фердинанд сменил отца на престоле Арагона. Он неустанно отстаивал интересы своего королевства и служил королевству своей супруги.

Будучи по происхождению кастильцем, но выросшим в Арагоне, Фердинанд был идеален для своей сложной роли. Он поставил опыт успешного управления Арагоном и Каталонией на службу Кастилии. Он был более обходителен, чем королева, но при этом и более жесток, расчетлив и циничен. Эти качества хорошо совпадали с предсказаниями многих религиозных деятелей о том, что он станет королем, который вернет христианам Святую Землю^{86}. Он был трудолюбив и знал свое дело, обладал чувством юмора, которого, казалось, была лишена его супруга. Он инстинктивно искал умеренного решения проблем, предчувствуя, что в противном случае решить их не удастся^{87}.

Фердинанд мог быть нравоучительным, если это было необходимо. «Во всех моих королевствах я всегда в первую очередь забочусь о благе людей, а не о моих личных интересах», – написал он однажды лучшему своему военачальнику, Гонсало Фернандесу де Кордова, «Еl Gran Capitan», который предлагал ввести особые концессии в отношении поставок пшеницы на Сицилию^{88}. Несмотря на часто высказываемые теплые слова в отношении своей супруги, он был скорее счетной машиной, чем страстным человеком. Немецкий путешественник Мюнцер, однако, всегда вспоминал его как человека, зависшего между смехом и серьезностью^{89}.

Во времена Фердинанда и Изабеллы Испания начала смотреть за обычные пределы – не на Средиземноморье, где Арагон многие поколения проявлял активность, но на Атлантику. Завоевание Канарских островов казалось мелочью. И все же как зимой луч солнца говорит о приходе весны, так и испанское завоевание Канар стало знаком настоящего восхождения страны на международный небосклон. Итальянский царедворец, Петер Мартир, рассматривал это как результат достижений двух монархов. Испания была «единственной счастливой страной»^{90}.