– Прежде всего прошу у вас извинения за это приглашение в столь неурочный час. Простите также, что заставили вас ждать, но мы до последнего часа не были уверены в том, что можем рассчитывать на ваше присутствие. Только в полдень мы узнали, что вы находитесь в городе. К сожалению, время торопит. Завтра вы отбываете в Венецию.

Тафур медленно поставил бокал на стол. Кроме брата Антонио, никто не знал маршрута его путешествия. Каноник перевел взгляд на Веспуччи, предлагая ему взять слово. Казалось, оба читали мысли Тафура.

– Вы предполагали выехать рано утром с почтовой каретой, чтобы в тот же день достичь Болоньи. Однако карета отправится в путь сильно нагруженной, и для вас будет большой удачей, если вы к вечеру доберетесь до Сассо. Да и на следующий день вы вряд ли успеете добраться до побережья в Ферраре раньше, чем отчалит последний баркас, и придется заночевать во владениях Эрколе д’Эсте. А этого я бы не рекомендовал, если вы хотите отплыть в воскресенье на Родос, сохранив не только здоровье, но и весь ваш драгоценный багаж.

Веспуччи говорил слащавым и немного гнусавым голосом, но с менее заметным акцентом, нежели Фичино. Тафур вновь понимал каждое слово. «Сохранив не только здоровье, но и весь ваш драгоценный багаж». О чем еще они успели пронюхать за считаные часы, начиная с полудня? Он обернулся к Фичино и с удивлением заметил улыбку на устах каноника. Тот пожал плечами:

– Действительно, дон Педро, мы кое-что узнали о вас. Вы сами заставили нас это сделать за вашей спиной. Мы не могли поступить иначе, коль скоро речь шла о чужестранном госте Флоренции и доверенном лице герцога Переса де Гусмана: наш дом почитает за честь служить его интересам. Как вам объяснил Америго, дорога таит в себе множество опасностей. Ехать с почтовой каретой крайне безрассудно. Синьор Лоренцо предоставит в ваше распоряжение экипаж и охрану, чтобы вы завтра в полночь могли выехать в Венецию. Вы выиграете целый день, поедете под охраной, и к тому же вам представится возможность лицезреть перед отъездом танец Венеры.

Тафур отпил большой глоток из бокала. А если он предпочитает уехать сию же минуту? Он глубоко вздохнул и выпрямился на стуле. Тут нужно было действовать наугад.

– Могу вас уверить, что интересы герцога надежно защищены. – Он отогнул полу плаща, вытянул на вершок шпагу из ножен и тут же с коротким звяканьем задвинул ее на прежнее место. – Сделайте милость, передайте синьору Лоренцо, что я глубоко признателен ему, но не могу брать обязательства за герцога без его согласия. Что же касается лично меня, то я сомневаюсь, что могу быть полезен этому дому чем-то таким, чего не могут для него сделать другие, а быть должником не в моем обычае.

Фичино медленно встал и обошел письменный стол. Невозмутимо взглянул на шпагу.

– Это толедский клинок? Простите мне мое любопытство, но я хотел бы полюбоваться еще раз.

Тафур поднялся со своего места, извлек шпагу из ножен и, положив ее конец на левое предплечье, протянул канонику:

– Она досталась мне в наследство от деда, дона Альваро Тафура, который заказал ее для моего покойного отца дона Хуана Тафура у мастера Пелайо из Толедо.

Каноник впился в длинный вороненый клинок восхищенным взглядом. Однако же не захотел брать его в руки.

– У вас может составиться превратное представление обо мне. Я солдат от медицины и знаком с оружием только по тому ущербу, какой оно наносит. Хотя способен увидеть в нем красоту, каковая всегда присутствует в творениях настоящего мастера.

Тафур убрал шпагу в ножны. Каноник пристально взглянул на него:

– И еще я способен быть верным слугой, дон Педро. А потому настаиваю, чтобы вы ехали в экипаже и под охраной, каковую вам предоставляет этот дом. Ваша отвага не принесет никакой пользы, если вы не доберетесь живым до Родоса. И еще больше осложните задачу герцогу, без нужды рискуя тем, что он вам доверил. Примите от его имени руку друга, который с должным уважением относится к его высокому титулу. Заверяю вас, что род Медичи не имеет обыкновения требовать плату за свои благодеяния.

Тафур выдержал его взгляд. И вдруг почувствовал, что его подташнивает. Он искоса взглянул на бокал и попробовал припомнить, пил ли вино Веспуччи. Да нет, синьору Фичино незачем прибегать к знаменитым флорентийским зельям. В голосе каноника ощущался напор, он стал вдруг звонким, как сталь клинка.

– Что же касается лично вас, – произнес он, вновь усаживаясь на скамью, – то вы ничего не будете должны. Более того, возможно, это мы будем вашими должниками, когда вы выполните свое поручение. Вы окажетесь на Родосе, у самых ворот Востока, где достоинства такого рыцаря, как вы, будут бесценны, и станете полновластным хозяином своей судьбы. Синьор Лоренцо хочет предложить вам там одно дело. Он поручил Америго и мне поставить вас об этом в известность.

Тафур почувствовал приступ тошноты. Никакое это не зелье, а его кишки, которым он не давал работы с самого утра, после того как позавтракал бобами с салом.

– Моя судьба по-прежнему будет зависеть от воли герцога. Я не могу перейти в распоряжение дона Лоренцо без его соизволения.

– Разумеется, так оно и должно быть. Но я даю вам слово, что наша просьба не принесет никакого вреда герцогу. Вы же получите немалые выгоды. Напишите письмо в Санлукар с просьбой разрешить вам отправиться на Восток. Америго отошлет его через францисканцев, у которых, если не ошибаюсь, нашел приют брат Антонио Марчена, ваш приятель. Мы доставим вам ответ на Родос. Хотя, безусловно, прежде вы должны узнать, в чем заключается наше предложение.

Маэсе Фичино был не иначе как волшебником или прорицателем. Либо брат Антонио случайно проговорился. Не хотелось огульно обвинять его, но именно по его милости Тафур попал в столь безвыходное положение. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, слыша урчание в своем желудке. Фичино подал знак, и Веспуччи вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Тафур обратился в слух, но перед его мысленным взором почему-то возникла танцующая Симонетта. Он сможет вновь увидеть ее завтра. Ее платок до сих пор у него.

– Никогда и никому не рассказывайте о том, что вы сейчас услышите, – произнес Фичино.

Его голос словно рассеял полумрак кабинета. Тафур потом часто вспоминал эти слова.

* * *

– Вы когда-нибудь слышали о Гермесе Трисмегисте?

Каноник встал и достал с полки книгу. Потом, поднявшись на цыпочки, дотянулся до кожаного цилиндра на верхней полке и тоже положил его на стол. Из лампы посыпались искры, когда он садился на прежнее место.

Тафуру вспомнилось изможденное лицо Мануэля Бенассара. Что-то такое толковал ему старый еврей о знаменитом Гермесе. Но это было в тот вечер, когда неподалеку Кармен с Тересой шили, сидя у окошка.

– Это был египетский мудрец, живший во времена Моисея, – рискнул он. – По-моему, он предсказал пришествие Иисуса Христа, так же как и сивилла Кумская.

Фичино, похоже, был удовлетворен ответом.

– Действительно, это был мудрец и предвозвестник нашей веры. Об этом говорят Лактанций и Августин, хотя последний ошибочно утверждает, что в Моисеевы времена жил астролог Атлас, дед Гермеса. Цицерон же считает, что на самом деле существовало пять разных Гермесов… – Каноник остановился, увидев смущенное лицо собеседника. – Но вы сказали главное. И в любом случае речь идет о древнейших временах. Кое-кто даже полагает, что Гермес – это сам Моисей, и отсюда идет слава о его мудрости и святости.

Тафур в растерянности кивнул. Каноник снова довольно улыбнулся.

– Вы не просто вооруженный рыцарь, каковым имели честь представиться, но вдобавок рыцарь просвещенный. Иначе и быть не могло, если принять во внимание, откуда вы прибыли. Мы превосходно поймем друг друга. – Фичино придвинул к нему снятую с полки книгу. – Возможно, вам знакомо сие сочинение?

Тафур открыл черный кожаный переплет. И увидел слева яркий фронтиспис с изображениями солнц и треугольников, гирлянд и херувимов. Почему-то он не удивился, увидев знакомое имя:

Pimander

ab

Hermes Mercurius Trismegistus

Ex lingua graeca ad latina

Marsilius Ficinus traduivit⁷

Он слышал, что легендарные трактаты Гермеса тайком читали при дворах половины Европы. Однако до сих пор ему не доводилось держать их в своих руках.

– Не думайте, что я показываю ее вам из тщеславия. – Фичино указал на книгу. – Это не более чем слабая тень оригинала. И, боюсь, своими трудами я приобрел меньше, чем потерял.

Каноник отодвинул книгу и лампу. Он открыл кожаный цилиндр и развернул на столе пергаментный свиток, весь помятый и пожелтевший. Тафур узнал большие греческие буквы, но заранее сдался, даже не попытавшись прочесть их. Поля были испещрены цифрами и диковинными значками, а кое-где – изображениями руки с перстом, указывающим на тот или иной абзац. Чернила до того выцвели, что казалось, вот-вот окончательно растворятся в мерцании свечи.

Фичино взял свиток и подержал его в руках, не сводя с него восторженного взгляда. Потом бережно положил его на стол.

– Это «Пэмандр» Гермеса Трисмегиста. Книга, даровавшая первый свет человечеству.

Тафур разглядывал таинственные знаки. И внезапно почувствовал озноб. Наверное, скоро появятся и настоящие призраки, а все потому, что у него с утра маковой росинки во рту не было. Его глаза сами вернулись к созерцанию свитка.

– Разумеется, Гермес писал не на греческом, а на священном языке египтян. Но греческие переписчики сумели сохранить смысл его учения – несомненно, более близкого их языку, нежели наша непритязательная латынь. К тому же Фортуна была к ним более благосклонна, чем к скромному переводчику.

Тафур наконец оторвал взгляд от манускрипта. Фичино нахмурился и покачал головой. Потом вздохнул и снова улыбнулся:

– Извините меня, дон Педро. Я должен рассказать вам длинную историю. Только узнав ее, вы сможете по достоинству оценить важность дела, за которое просит вас взяться синьор Лоренцо.

На протяжении веков книги Гермеса считались утерянными, так как никто не видел их с самой глубокой древности. Однако двадцать лет назад до Флоренции докатились известия о том, что некоторые его трактаты благополучно уцелели в Восточной империи, которая вскорости была завоевана Турком. Дон Козимо Медичи, дед дона Лоренцо, сделал все возможное и невозможное, дабы спасти трактаты, движимый не только естественным интересом к столь древним сочинениям, но и желанием выяснить, не содержится ли в них рецепта какого-нибудь чудодейственного снадобья от его недугов, ибо был он уже стар и болен. Как только манускрипт оказался во Флоренции, каноник немедленно начал его переводить, но тут внезапно выяснилось, что текст неполон, поскольку в общем перечне было указано пятнадцать трактатов, а в пергаментных свитках их содержалось всего четырнадцать. Мало того, недостающий трактат отличался от всех прочих: мудрец Гермес дал в нем некий ключ к пониманию остальных сочинений. Таким образом, каноник напрасно корпел над манускриптом: дон Козимо сошел в могилу, так и не обретя желанного утешения.

Недавно этот недостающий трактат обнаружился, и тоже на Востоке. По крайней мере, мы на это надеемся. Один наш агент, освобожденный из ливийского плена, видел его в прошлом году в одном из монастырей Каппадокии. Тамошние монахи не захотели продать манускрипт, однако он уговорил их сделать с него копию, но, когда явился за нею, его захватили янычары, а потом продали ливийским пиратам.

Пленник пробыл в руках ливийцев целый год, что же касается трактата, то он, должно быть, до сих пор находится в монастыре – греческом, а не католическом, то есть избавленном от набегов турок. Монастырь расположен в девяти днях пути от Родоса, куда сейчас как раз направится Тафур. Синьор Лоренцо хотел поручить ему посетить это место и выкупить трактат или в крайнем случае попросить у монахов его копию. Если же трактат там не обнаружится, ему следует любой ценой разузнать, где он, и добраться до этого места. Банкирский дом Медичи щедро вознаградит его за труды и, разумеется, возместит все его расходы, связанные с участием в столь рискованном предприятии.

Часть от этих двухсот флоринов должна убедить каппадокийских монахов. – Фичино вынул из-под туники фетровый мешочек, наподобие тех, какими пользовались в банке Медичи. – В Анталье, что лежит в трех днях пути от Родосского пролива, вы отыщете купца Ибн Джелиса, и он снабдит вас всем необходимым для путешествия по суше. Скажете ему, что направляетесь в Конью – это край паломников, и больше ничего объяснять не нужно. Я сам укажу вам все пункты вашего маршрута, если вы согласитесь на наше предложение.

Тафур взглянул на фетровый мешочек и снова перевел глаза на пергаментный свиток. Двести золотых флоринов? На такую сумму все секретари герцога, включая его самого, могли бы прожить в свое удовольствие целый год. А дон Лоренцо готов отдать ее за книгу, которая бог знает сколько столетий пролежала в Каппадокии. Конечно, это первая весть о пришествии Христа, но разве сам Христос не возвестил об этом именно Своим пришествием? Непонятно было и то, почему эту миссию решили поручить ему. Они его раньше в глаза не видели, и к тому же он никогда не бывал на Востоке.

– Не разумнее ли будет послать туда агента, заказавшего копию? Он уже вел переговоры с монахами и знает дорогу.

– Год, проведенный на галерах, подорвал его здоровье. К тому же после возвращения в Италию его похитили разбойники. Да он ни за что не согласился бы снова вернуться туда, пусть даже звезды были бы к нему благосклонны. Да, это весьма рискованное предприятие, я вас предупреждаю.

Дороги прежней империи еще опаснее итальянских. Ему придется денно и нощно быть начеку, чтобы не попасть в лапы к янычарам султана Мехмеда. И это не единственные его враги.

– К сожалению, наш агент успел рассказать свою историю, не доехав до Флоренции. Есть другие силы, заинтересованные в том, чтобы завладеть трактатом, но преследующие не такие возвышенные цели, как мы. Воскресный конвой, отплывающий из Венеции, станет первым с осени, однако наши соперники не замедлят послать своих собственных агентов на Восток.

Тафуру придется в одиночку бороться с ними, если они сумеют догнать его. Как только он окажется за пределами Антальи, ни дом Медичи, ни купец Ибн Джелис не смогут прийти ему на выручку.

– Слово Гермеса призвано нести свет, – сказал Фичино, – однако с начала Творения свет приносил с собой тьму. Люди, о которых я вам говорю, ни перед чем не остановятся, когда узнают, что вы их обогнали. Если вы столкнетесь с их агентами, жизнь ваша окажется под угрозой.

Казалось, значки на пергаменте пляшут в мерцающем пламени свечи. Тафур явственно почувствовал, как сильно забилось его сердце. С какой целью хотели завладеть трактатом враги Медичи? А сами банкиры? Если бы то были не священные письмена, разве стали бы они так яростно соперничать из-за каких-то ветхих рукописей?

– Вы верите в истину, дон Педро?

– Я верю в Бога и Его заповеди. И в Священное Писание. Эту веру передали мне мои предки.

Каноник задумался:

– А если я вам скажу, что трактат Гермеса заключает в себе эти заповеди? Что он озаряет их тем же божественным светом?

И вновь голос Фичино словно околдовывал его.

– Вы рискуете быть неправильно понятным, – с досадой произнес Тафур. – Папа может отлучить вас от Церкви, приняв за еретика.

– Ну так как, дон Педро? Не хотите увидеть свет, который заслоняют от нас тени этого мира?

Каноник встал, наклонился над свитком и сложил руки, как для молитвы. Потом обоими указательными пальцами нарисовал в воздухе окружность, а внутри нее – треугольник. Звезды и солнца, рожденные в отсветах лампы, на какой-то миг замерцали меж его пальцами. Когда он произнес странное заклинание, Тафур с трудом удержался, чтобы не осенить себя крестным знамением.

* * *

– Veloce!⁸

Лошади понеслись напрямик и вырвались на равнину. Позади остались горы Тосканы с оливковыми рощами на склонах и черными пятнами оврагов; каменоломни Сассо, поля Болоньи. Впереди же – еще Феррара и Падуя, ночь и дорога.

Тафур дернул кучера за рукав:

– Долго еще? Manca molto?⁹

Накануне, во время праздника, он рискнул заговорить на итальянском. Но сейчас-то с какой стати делать над собой такое усилие? Кучер искоса взглянул на него с козел, потом внимательно всмотрелся в дорогу и покачал головой.

– Un po meno de un’ora! – крикнул он, морщась от ветра. – Ma il signore si riposi…¹⁰

Чуть меньше часа, но это только до следующей почтовой станции. Затем они переправятся через По и окажутся в Республике Благоденствия, хотя в саму Венецию попадут только завтра. Следовало бы немного отдохнуть.

Он устроился поудобнее среди подушек и на мгновенье закрыл глаза. Но разве уснешь в таком грохоте? Камни, летевшие из-под копыт, со стуком ударялись в дно и стенки кареты, лошади ржали, громко переговаривались между собой сопровождавшие его всадники. Да и в душе его не было покоя: разные мысли сверлили голову от самой Флоренции. Он не сомкнул глаз накануне, и эта ночь, похоже, тоже не станет для него передышкой. И все же Веспуччи был прав, отсоветовав ему ехать с почтовой каретой. Они обогнали ее еще утром, при въезде в Сассо, где дорога позволяла спокойно разъехаться.

Тафур приподнялся на подушке и посмотрел на всадников, ехавших впереди. Двое других обиженно скакали сзади, после того как он запретил им слишком приближаться к карете. В полях Тосканы они упорно ехали по бокам, отгоняя землепашцев, которые сбегались к карете, завидев герб Медичи. К тому же один из стражников посмел сунуть нос в его дорожную сумку.

– Il camin è pericoloso, – сказал кучер, заметив его недовольный жест, когда стражники разгоняли крестьян. – Dobviamo protegere il signore¹¹.

Но, наверное, не менее опасно путешествовать, словно арестанту, под конвоем четырех тюремщиков, пусть даже они и носят шесть червленых шаров на своих ливреях. Когда они плыли с братом Антонио по морю, для него не существовало опасности, которую нельзя было бы устранить с помощью шпаги, если не считать морских бурь. Но стоило приехать во Флоренцию, как душа его наполнилась страхами и недобрыми предчувствиями. Теперь он должен был опасаться не только за письмо герцога, но и за поручение Медичи, а попутно и за свою жизнь и, между прочим, за свою душу, которая вот уже восемь дней живет без покаяния. И одному Господу ведомо, сколько еще дней ему придется провести в неизвестности и тревоге.

Он закрыл глаза и не открывал их, несмотря на назойливый перестук копыт. Из темноты выплыло лицо прекрасной флорентийки. В какое мгновение она его околдовала? Любовь входит через глаза, из глаз же струится ее свет, говорил Авиценна, а это был мудрец, хотя и мавр. Она проникает в самое сердце, оставляя там след, который не в силах стереть ни насмешки, ни разлуки. Эта истина также отпечаталась в его душе наряду со всеми уроками старого еврея, его наставника. Всего один миг смотрела на него Симонетта, стоя под лампой в музыкальной зале. Свет, струившийся из ее очей, сделал из него пленника.