Больница Гуменне, Словакия
Март 1942 года
– Я хочу видеть доктора Кисели! – почти встав с постели, требует Магда у медсестры, оказывающей помощь пожилой женщине на соседней кровати.
В палате в два ряда стоят двенадцать металлических кроватей, и все они заняты больными. Храп, кашель, плач и стоны делают сколько-нибудь продолжительный сон невозможным. Магда догадывается, в каких случаях кровать отгораживают деревянной ширмой: когда с пациентом должно произойти что-то нехорошее. На маленькой прикроватной тумбочке рядом с кроватью Магды стоит фотография ее семьи.
У входа в палату находится небольшая стойка, за которой сейчас сидит дежурная медсестра, наблюдая за своими подопечными и отдавая распоряжения.
– Ляг в кровать, Магда! Скоро доктор Кисели начнет обход, и тогда увидишь его.
– Я не хочу в кровать. Я хочу домой. Я хорошо себя чувствую.
– Делай, что тебе говорят, или я пожалуюсь доктору Кисели на то, что ты нарушаешь постельный режим.
Со строптивостью, свойственной подросткам, Магда с тяжелым вздохом садится поверх одеяла, скрестив ноги. Она скучает и не может взять в толк, почему она все еще здесь, хотя температура у нее пришла в норму еще вчера. Она жаждет вернуться домой к маме, деду и Ливи. А тут еще и мать вчера не пришла: что-то случилось, но что? К тому же Магда хочет, чтобы мама разрешила ей вместе с Циби посещать лагерь «Хахшары», правда, ее помощь по дому неоценима, ведь Магда, будучи средней из дочерей, отличается послушанием.
Она все еще погружена в свои мысли, когда в отделение входит доктор Кисели и направляется к первой пациентке.
– Доктор Кисели! – восклицает Магда.
Медсестра спешит к Магде, веля ей замолчать и дождаться своей очереди.
Доктор Кисели говорит что-то пациентке, а затем подходит к Магде:
– С добрым утром, Магда. Как ты сегодня себя чувствуешь?
– Хорошо, доктор. Я совершенно здорова и хочу домой. Я нужна маме и деду.
Доктор Кисели снимает с шеи стетоскоп и выслушивает грудь Магды. Женщины с соседних кроватей стараются увидеть, что он делает, услышать его слова. Всем в больнице очень скучно.
– Мне жаль, Магда, но у тебя еще сохраняется воспаление. Я не могу выписать тебя.
– Но я чувствую себя хорошо, – упорствует Магда.
– Ты будешь слушать доктора? – возмущается медсестра.
Доктор Кисели присаживается на край кровати Магды и делает ей знак наклониться к нему.
– Магда, послушай меня, – шепчет он. – Для тебя и твоих близких будет лучше, если ты побудешь здесь еще несколько дней. Я не собирался говорить тебе, но теперь у меня нет выбора.
Голубые глаза Магды в страхе распахиваются. Она кажется доктору Кисели гораздо моложе своих семнадцати лет: в этой тоненькой ночнушке, с косичками она выглядит на тринадцать-четырнадцать. Магда кивает, чтобы доктор продолжал, – она была права, происходит что-то странное.
– Не хочу пугать тебя, но дело вот в чем. – Вздохнув, доктор опускает глаза на стетоскоп и только потом поднимает взгляд на Магду. – Глинкова гвардия собирает молодых еврейских девушек и отправляет их работать на немцев. Я хочу помочь тебе остаться с родными, а в больнице ты будешь в безопасности. Понимаешь?
Магда быстро переводит глаза с доктора на медсестру и обратно. Она видит на их лицах тревогу и участие. Она сама слышала разговоры о том, что немцам нужны молодые люди для работы, но не представляла себе, что к этим молодым людям относится и она с сестрами. У нее сильно колотится сердце. Ее сестры! По-прежнему ли Циби в безопасности у себя в лесу? А Ливи?
– Мои сестры! – в страхе чуть слышно произносит она.
– Все в порядке, Магда. Циби сейчас дома нет, а Ливи слишком молода. Тебе нужно лишь оставаться на месте, пока глинковцы не найдут других молодых людей для отправки, а после этого пойдешь домой. Потерпи еще немного. Пусть персонал позаботится о тебе. Помни, что твои мама и дедушка дали разрешение, так что, пожалуйста, не разочаровывай их, Магда.
Медсестра берет Магду за руку и ободряюще улыбается ей, но Магда не успокаивается. Она обещала отцу, заключила договор с сестрами, а теперь каждая из них сама по себе и не знает, как дела у других.
Магда лишь кивает в знак согласия остаться в больнице. Улегшись на узкую кровать, она смотрит в потолок. На глазах у нее вскипают слезы гнева, разочарования – и страха.
Вранов-над-Топлёу, Словакия
Март 1942 года
– Ливи, пожалуйста, не оглядывайся! Прошу тебя, не оглядывайся! – уговаривает Циби сестру.
Девушки по тропинке от дома выходят на улицу. На пороге мать рыдает в объятиях их деда. Ливи все же оглянулась, когда закрывала ворота. Ее всхлипывание при виде материнского горя отзывается болью в сердце Циби, но ради Ливи, ради матери Циби надо быть сильной.
Она выпрямляется и, переложив маленький чемодан из одной руки в другую, обнимает Ливи за талию, и сестры уходят прочь от дома.
– Просто иди, шагай со мной в ногу. У тебя хорошо получается, Ливи. Не успеешь оглянуться, как мы уже вернемся домой.
Стоит яркий весенний день. Воздух свежий и чистый, небо глубокого лазурного оттенка. Темно-каштановые кудри Ливи блестят на солнце, а волнистые волосы Циби подрагивают при ходьбе. Девушки знают, что соседи задерживаются в своих палисадниках, наблюдая, как сестры и другие еврейские девушки идут к синагоге. Инстинктивно, а может быть, из упрямства Ливи и Циби смотрят прямо перед собой.
Циби не уверена, что ее слова утешения хоть как-то действуют на Ливи. Чуть дрожа, сестра прижимается к ней. Куда они поедут? Чего от них ожидают? Но Циби больше всего мучает вопрос: разрешат ли ей остаться с сестрой?
Ливи всего пятнадцать, и она выглядит моложе своего возраста. Как она справится в одиночку?
– Магда должна быть здесь с нами, – прерывая ее мысли, говорит Ливи. – Разве мы не должны всегда быть вместе?
– Магда сейчас в безопасности, и это самое главное. У тебя есть я, а у меня – ты. Мы выполним работу, вернемся домой и тогда снова будем вместе.
– А наш уговор, Циби, никогда не разлучаться?
– Сейчас мы ничего не можем с этим поделать. – Циби не хотела, чтобы ее слова прозвучали так резко, потому что Ливи плачет.
– Обещай! – всхлипывает Ливи. – Обещай, что мы вернемся домой и снова будем вместе с Магдой, мамой и дедушкой.
– Милый котенок, обещаю, что скоро мы вернемся по этой улице домой. Просто я не знаю когда. Но я буду оберегать тебя до последнего вздоха, а это будет еще очень не скоро. Ты веришь мне?
– Конечно верю. – Слезы Ливи на миг утихают, и она сжимает руку Циби. – Ты ведь Циби. Ничто не помешает Циби добиться того, чего она хочет.
Сестры улыбаются, но глаза их полны слез.
Циби замечает других молодых девушек с такими же небольшими чемоданами, как у них, двигающихся в том же направлении. Она замечает рыдающих матерей, которых обезумевшие отцы затаскивают обратно в дома. Они словно попали в какой-то ночной кошмар. Некоторые девушки идут сами по себе, другие с сестрами или кузинами, но никто не переходит улицу, чтобы присоединиться к подругам. По какой-то причине они знают, что этот путь надо пройти в одиночку.
– Ливи, а почему здесь нет парней? – спрашивает Циби.
– Может быть, парней уже забрали.
– Мы бы услышали, если бы забрали.
– Правда, почему только девушки, Циби? Какой толк от девушек на тяжелой работе?
Чтобы разрядить напряжение, Циби выдавливает из себя улыбку:
– Может, кто-то решил, что мы можем делать то же, что и парни.
Они получили ясное предписание: явиться в синагогу к пяти часам вечера в Шаббат. По обе стороны от дверей в обучающий центр, находящийся рядом с храмом, стоят глинковцы и хмуро смотрят на девушек. В центре есть большая классная комната, в которой девочки с раннего детства получали религиозное образование. Циби, как всегда, испытывает религиозный трепет перед синагогой. Это здание с башней, где она молилась вместе с родными и где их утешали друзья после кончины отца и бабушки. Обычно надежное и безопасное место для ее соплеменников, сегодня это здание не может оградить их от бед. Его разорили нацисты. Разорили глинковцы.
Девушек отводят в классную комнату, куда прорвались немногие родители, проигнорировавшие запрет. Теперь их осыпают бранью и бьют дубинками, требуя идти домой.
– Побудь здесь, – обращается Циби к Ливи, отпуская ее руку и ставя на пол чемодан.
Поспешив к выходу, Циби хватает за руку юную девушку, которая вцепилась в свою мать и не желает отпускать ее. Глинковец бьет женщину по спине, снова и снова, но та не отпускает дочь. Небольшая толпа в немом ужасе наблюдает за жестокой расправой.
– Давай пойдем со мной.
В этот момент смелость Циби пересиливает ее страх. Циби тянет девушку, и та отпускает мать. С плачем и воплями девушка тянется к матери, которую в это время оттаскивают глинковцы.
– Она со мной. Я позабочусь о ней, госпожа Гольдштейн! – кричит Циби, загоняя девушку по имени Рут в комнату.
Помещение заполняется девушками, их заплаканные лица выражают страх. Здесь царит печаль и отчаяние.
– Рути, Рути! Иди сюда! – зовет голос.
Циби оглядывается и замечает Эви, их молодую соседку, которая зовет к себе Рути Гольдштейн.
– Это твоя кузина, да? – спрашивает Циби, и Рути кивает.
– Теперь все будет хорошо. – Рути со слезами на глазах улыбается Циби. – Она моя родственница.
Циби подходит к тому месту, где оставила Ливи.
– Надо найти место у стены, там удобнее, – говорит она и уводит сестру с середины комнаты.
Сестры стоят в ожидании инструкций, глядя, как в помещение заталкивают все больше девушек. На улице воздух прохладный и свежий, но в помещении становится душно и шумно от разговоров и рыданий. Когда-то эта комната была вместилищем счастливых детских воспоминаний, теперь же она враждебна им.
Начинает темнеть, и под потолком зажигаются две лампочки, испускающие тусклый желтоватый свет.
Вдруг без предупреждения дверь захлопывается, что только усиливает страх девушек.
– Мне страшно, Циби! Я хочу домой! – плачет Ливи.
– Я знаю, я тоже, но нельзя. Давай пока присядем. – Они садятся на пол, упираясь спинами в стену, и Циби ставит их чемоданы себе и Ливи между ног. – Ты должна во что бы то ни стало следить за своим чемоданом, понятно? Не выпускай его из виду.
– Что с нами будет? – спрашивает Ливи.
– Думаю, нас оставят здесь на ночь, так что надо как-то устроиться. – Циби обнимает Ливи за плечи и кладет ее голову себе на грудь. – Ливи, котенок мой, ты голодная? – (Ливи снова плачет, качая головой.) – Просто закрой глаза и постарайся уснуть.
– Я не смогу уснуть.
Из глубин памяти Циби всплывают слова чешской колыбельной, которую она когда-то пела Ливи. Она принимается тихонько напевать.
Ложись, мой ангел, усни поскорей.
Так мама качает малых детей.
Спи, моя крошка, сладких снов.
Так мама качает малых детей.
Ложись, мой ангел, усни поскорей.
Так мама качает малых детей.
Спи, моя крошка, сладких снов.
Так мама качает малых детей.
Циби крепко прижимает к себе Ливи и через несколько минут слышит ее ровное дыхание. Циби шлет заснувшей младшей сестре всю свою любовь.
– Я никому не позволю обидеть тебя, – шепчет она, уткнувшись в ее душистые кудряшки.
Прислонившись спиной к стене, Циби наблюдает, как другие девушки отвоевывают себе пространство, чтобы сесть, ищут место, куда можно прислониться. Некоторые открывают чемоданы, достают оттуда небольшие консервные банки, куски хлеба, сыр и предлагают еду соседкам. Циби думает о «Хахшаре», о том, чем сейчас занимаются в лагере. В воскресенье они будут спрашивать, где она и почему не вернулась. Она старается не думать о маме и деде, которые сейчас садятся дома за скудный обед. Смогут ли они вообще есть? Циби думает о Магде – стало ли ей лучше? Жаль, сестра не с ними, но, может быть, ей лучше находиться в больнице.
Успокоенная этой мыслью, Циби закрывает глаза и вспоминает счастливые дни.
– Завтра мы займемся организацией ваших спальных мест, поскольку знаем, что многие из вас хотят остаться в лагере и пройти обучение по программе «Хахшара». А пока сами найдите себе место и попытайтесь поспать. Обещаю, завтра все вы получите кровати, матрасы, одеяла и подушки.
– А где мальчики? – интересуется одна из девушек.
Циби замечает ее нахальную ухмылку, блестящие глаза.
– В другой части лагеря. И, чтобы ты знала, это довольно далеко отсюда.
– Я Циби. А тебя как зовут? – спрашивает Циби у дерзкой девчонки.
Они лежат бок о бок на деревянном настиле, плотно завернувшись в пальто, чтобы укрыться от сквозняка, дующего через большие щели в стенах.
– Ализа. Приятно познакомиться, Циби. Откуда ты?
– Из Вранова. А ты?
– Из Бардеёва, но это ненадолго. Мне не терпится как можно скорее попасть в Палестину.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Не могу поверить, что я здесь, – нервно хихикая, говорит Циби.
– Думаете, мы будем обучаться вместе с парнями? – Вопрос Ализы не обращен к кому-то в отдельности.
– Это единственная причина, почему ты здесь, – встречаться с парнями? – Девушка, лежавшая рядом с ними, привстает.
– Нет, я хочу поехать в Палестину, – отвечает Ализа.
– Ну а я здесь только из-за парней, – доносится голос из глубины помещения.
– Поднимите руки те из вас, кто находится здесь, потому что хочет поехать в Палестину, – говорит Циби, стараясь, чтобы ее услышали.
Все девушки садятся и поднимают руку.
– А теперь поднимите руку те, кто здесь из-за парней, – говорит Циби.
Все девушки перемигиваются, хихикают, и вновь подняты все руки.
Вместо того чтобы спать, как им было велено, они разговаривают и шутят, называют свои имена, говорят, откуда они, и делятся своими планами.
Циби испытывает необычайную гордость оттого, что решила быть среди этих незнакомых людей, объединенных одной целью. Ее жертва – покинуть свою семью, следуя мечте стать пионером в новой обетованной земле, – стоит того. Она приложит все усилия, чтобы добраться до Палестины, а потом привезет туда своих сестер, маму и деда. В этом небольшом помещении, в котором нет кроватей, но которое наполнено духом приключений, возникшее товарищество молодых женщин поддерживает горячее желание Циби как можно скорее начать обучение.
Она одна из тех девушек, которым завтра выдадут кровати.
Ализа встает и выкрикивает:
– Зачем, по-вашему, сюда приехали парни?
Девушки хором отвечают:
– Чтобы отправиться в Палестину И ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ДЕВУШКАМИ.
Циби резко просыпается.
– Я хочу к маме! Хочу к маме! – раздается в классной комнате жалобный плачь какой-то девушки.
Ливи ворочается, чуть постанывая во сне. Циби шепчет ей слова утешения, и Ливи вновь засыпает.
О проекте
О подписке