Действие первое

Сумерки на Востоке внезапны. Огненный закат разливается по небу. Город, шумный Иерушалаим успокаивается. Всё реже встречаются случайные прохожие. Но эти двое, закутанные в тёмные плащи, почти слившиеся со стеной, высвечиваются неярким ночным заревом.

Зелот. Как вы решились? В городе небезопасно, и если вас узнают….

Посланник. Я знаю. Но в резиденции не должны узнать о нашей встрече. Да и эти проклятые зелоты везде имеют свои уши. Так что выбора у нас нет. Дело очень важное. Император знает о нём. Ты понимаешь, как важна тайна?

Зелот. Это означает, что она так опасна, что…

Посланник. Именно. Тебя не подозревают?

Зелот. Я на хорошем счету у непримиримых. Мне верят.

Посланник. Надеюсь. Цель выбрана верно. Этот Иисус наиболее заметен из всех ваших пророков. Теперь нам нужен тот, на кого обратить подозрение народа. Кто- то из его учеников.

Зелот. Быть может, Симон? Или Пётр? Хотя, Пётр слаб и….

Посланник. Нет! Слабому меньше веры. Кого-то более значимого.

Зелот. Они все равны. Разве что казначея. Иуду?

Посланник. Казначея? Может быть… Может быть.

Зелот. Что?

Посланник. А он ненавидит Рим? Ну, говори же.

Зелот. Трудно сказать. Иисус учит их примирению.. Непротивлению. Но я думаю… Иуда – не сторонник Рима.

Посланник. Почему ты так думаешь?

Зелот (мнётся). Ну, мне так кажется.

Посланник. Не бойся огорчить мой слух. Сейчас не много сторонников Рима. Ладно. Пусть будет этот казначей. Патриот, предатель… Хорошая цепочка может получиться. Мне нужен был этот пророк, Иешу. Или, как зовут его греки – Иисус, но если империи сейчас важнее его смерть, то пусть вина падёт на иудея, а не на римлянина. Это высокая политика. И интересы Рима важнее всего. Ну, а грязь ляжет на этого, как его?

Зелот. Иуда.

Посланник. Вот именно. Он должен это сделать. С нашей помощью, конечно.

Зелот. Но ты же сам заметил, что он патриот.

Посланник (усмехаясь). Ты тоже патриот и зелот. Ну, не хмурься. Я ценю верных лично мне людей, ну и императору, конечно. Верность индивидуальна. Заплати ему.

Зелот. Он казначей.

Посланник. И что? Заплати больше. Или ты хочешь сказать, что он бескорыстен? Что ж, такие верны, хотя, по моему разумению, и не очень умны. Но нам и это может принести пользу.

Зелот. Я слышал, что с ним хочет встретится Самуил. Это рабби из оппозиции. Его многие слушают.

Посланник. Тем более. Просто нужно умело разыграть партию. Всё это очень к стати и, кажется, у меня созрел план. Слушай.

Отходят в тень, и мы теряем их из вида на какое-то время.

Вадим. Ну, как тебе?

Ангел. Что же, такая версия не исключена. Уж больно много нестыковок во всей этой истории. Ты прав.

Вадим. Вот и попробуем разобраться. С твоей помощью. Ты не забыл, какую роль я определил тебе?

Ангел. Забудешь тут.

Вадим. Иди. Твой выход.

Ангел. Тут бы определённую музыку.

Вадим. Я подумаю. Иди.

В свете прожектора человек. Это Иуда. Он пристально всматривается в темноту. Голос из темноты.

Рэбэ. Иуда, подойди ко мне. (Луч высвечивает седобородого благообразного старца) Ведь ты Иуда из Крайот, верно?

Иуда. Да, рэбэ.

Рэбэ. Меня прислали те, кому дорога наша земля. Ты ведь казначей у некого Иисуса из Назарета, не так ли?

Иуда. Да, рэбэ.

Рэбэ. Скажи, Иуда, ты любишь свой народ?

Иуда. Странный вопрос.

Рэбэ. Сегодня это не праздный вопрос. Ирод – наш царь, но… он друг Рима и помогает ему закабалить нас. Построил город греха и в честь императора назвал его Кейсарией. Ставит в наших храмах идолов, как это уже делали греки.

Иуда. Бог один.

Рэбэ. Им нужна слабая Иудея, но пока не удаётся закабалить нас. Пока.

Иуда. Всё так, но при чём тут я?

Рэбэ. Брожение умов. Но нас не могут уничтожить без нашей же помощи. Понимаешь, Иуда?

Иуда. Я не…

Рэбэ. Э… о чём я? А, ну да. Я так скажу, экономика – часть свободы. А пророки и провидцы ведут к расколу, разобщению и бедам, о которых будут вспоминать веками. Легче уничтожить одного волка, чем всю стаю. Власть от Бога, но чья? Захватчиков или их марионеток?

Иуда. Но я…

Рэбэ. Нет иудея и римлянина. Непротивление злу. Любовь к гонителю. Тебе говорят о чём-то эти слова?

Иуда. Это его слова.

Рэбэ. Да, его. Его…

Иуда. Но он хочет только любви и счастья. Для всех. Он…

Рэбэ. Нельзя насильно привести к счастью. Особенно когда твой народ под властью захватчиков. Счастье для всех, значит ни для кого. Возможно, намерения его чисты, но опасны, так как выгодны Риму. Ведь он призывает к непротивлению. И это – когда римский наместник диктует нам образ жизни. Непротивление – это смирение с рабством. Ты хочешь видеть свой народ рабом? Разве ты раб, Иуда?

Иуда. Но он призывает лишь к добру. Всех. И римлян.

Рэбэ. Всегда будут волки и овцы. Волку непонятны мысли о добре. Для него важна добыча. Даже если каким-то чудом на него надеть овечью шкуру. Увы, добро для всех – это мираж.

Иуда. Я не так умён. Но помыслы его чисты. Вспомните, он очистил от торговцев Храм, чтобы низким не осквернять высшее…

Рэбэ. Глупец. Даже в Греции издавна в храмах печатали монеты. Экономика страны в руках храмов. Изгнав торговцев, он ослабил экономику. Нет чёрного и белого. Слишком много серых тонов, Иуда. Я тоже за любовь и милосердие, но в свободной стране. Надо пока забыть о любви, по крайней мере, к врагам. Возможно, твой учитель ослеплён и не видит всей картины и… действует на руку нашим врагам. Гонители твои выйдут из недр твоих. Древнее пророчество сбывается, Иуда. Э.. так о чём я?.. Ну, да… Попытайся просто поверить и предостеречь его, а Бог пусть вразумит.

Иуда. Но как я могу?! Я верю и люблю его. Он не враг. Он… он просто рано пришёл.

Рэбэ. Слишком рано. Ответь себе, Иуда из Крайот, хочешь ли ты погибели своего народа? Разрушения нашего Храма? Ответь сам себе и найдёшь ответ в сердце своём. Ведь несоизмеримы жертвы – один человек или весь народ. Иди, Иуда. Тебе решать, как поступить.

Иуда. Если так необходима жертва, то пусть уж ею стану я.

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

В доме Марии. Вечер. Солнце садится за невысокие горы, окрашивая светом тревоги пространство за окном. В отдалении слышны распевы вечерней молитвы. Мария, устремив взгляд в пространство, сидит на скамье. В углу комнаты сидит неопрятный, в лохмотьях человек, в котором мы узнаём рабби из недавней сцены с Иудой. Он что-то ест из простой миски.

Рэбэ. Вот и вечер. Быстро темнеет. Оглянуться не успел, а день угас, как брошенный очаг. (Вздохнул) Вкусная была похлёбка, Мария. (Мария молчит) Я вот думаю, не запить ли её вином, а? (Не дожидаясь ответа, тяжело встаёт, подходит к столу, наливает из кувшина вино. Пьёт) Кислит. Видно, наши беды сказались и на урожае. Я вот думаю, что даже земля реагирует на наши беды. А, Мария? Говорят, что земля не чувствует. Нет, вот даже вино кислит. Что я хотел сказать? Да, хотел… Да… А ведь этот виноград всегда был сладок. М-да. Так и будешь молчать, Мария? Ох, Мария, Мария. Подумай, ведь у тебя есть ещё дети. А Иисуса, я люблю, как родного, видит Бог. Не ко мне ты отвела когда-то для учения? Да и Иосиф хотел его обучать только у меня. Помнишь? Светлая ему память. Может, твой сын прислушался бы к нему. Хотя, он же утверждает, что не Иосиф, отец его, а… Я даже произносить не хочу. Так о чём это я? Ну, да. Я его учил, нельзя отходить от священной книги, Мария. Э… Ах, да. Вот видишь, что бывает, когда забываешь об этом. Был ли ангел, как говорят люди, его отцом, не знаю. Люди, сама знаешь, многое говорят. Так в основном – пустое. Люди всегда что-то говорят. Может, и тебе немного налить? (Ходит по комнате) Бог милостив, Мария. Поверь мне. Я-то уж знаю. Говорю тебе, подожди оплакивать живого. Я ведь не враг дому твоему. Сама знаешь. Вот и я искал смысл жизни. Как сорванный лист метался в потоках ветра. Жизненные бури разметали мои волосы, разодрали одежду. Сколько раз я был на краю смерти. И что? И я искал истину, Истина… она неуловима. Её нигде нет. Как ни ищи.. Бродил по пустоши. Растерял силы. Потерял кров и доход. Но понял только одно. Всё суетно, Мария. Лишь вера ведёт нас, Мария. Вера. Господь не оставит дитя твоё.

Мария. Вера… Он верит, что он сын Божий. А я всего лишь женщина.

Рэбэ. Верно. Он вбил себе в голову, что Иосиф не его отец. Вот и о древнем Самсоне говорили, что он сын ангела. Но он не отвернулся от своего народа, а погиб, как герой.

Мария. Иисус не отвернулся от народа, он хочет всем только добра и любви.

Рэбэ. Любовь бывает только между равными и свободными. А разве наш народ свободен? Молчишь?

Мария. Он просто шёл своим путём. Ты ведь сам…

Рэбэ. Да, сам ошибался и искал. Но ответ только в священной книге. Другого пути нет. Я уже стар и понял, что нет всеобщей любви. Нет, Мария. Вот и ты сомневаешься. Но почему в нём нет сомнений? Он – твой сын.

Мария. Да, он мой сын, и я буду оплакивать его. Что мне остаётся? Неужели ты думаешь, что я не хочу спасти его?! Но как? Он не станет слушать меня. Эти его голоса… Они сильнее моего. Я буду оплакивать его, это всё, что мне осталось.

Рэбэ. Не кощунствуй. Напиши прокуратору, что он болен, что он не сын Божий, и его помилуют, Мария. И он говорит, что он – царь иудейский. Если не признать это бредом, его не пощадит ни Рим, ни Ирод.

Мария. Он утверждает, что царство его не от мира сего.

Рэбэ. Вот! Не от мира…. Он не в миру. Он болен. Больных не казнят.

Мария. Но как же ему помочь? Ты учёный, скажи.

Рэбэ. Думаю, ты и сама знаешь ответ, Мария, хотя и не можешь признаться в этом себе. Одно ясно, что Риму нужна провокация, чтобы ещё крепче стянуть петлю на нашей шее. Но Иисус должен покаяться. Да, к чему это? Ах, да. Это разрушит замысел императора и смягчит людей. Ведь не только Рим, но и непримиримые готовы казнить его, считая соглашателем. Он между двух жерновов, и из них вырваться невозможно, Мария.

Мария. Я умоляла его. А он лишь улыбался и гладил меня по волосам.

Рэбэ. Ох, грех гордыни. Дай ещё хлебну. Кисловато, я это, кажется, уже говорил, но при такой жизни… Мы съедаем себя, как стая шакалов, и я спрашиваю себя, как говорят в Риме: кому это выгодно? И ответ лишь один – Риму. А Иисус станет разменной монеткой между сенатом и синедрионом. Горе нам. Отдельные прутики легче переломить, чем вязанку. Иисус – орудие Рима, хотя вряд ли понимает это.

Мария. Вечер сменяет ночь. Ночь – рассвет. А кто сменит его?

Рэбэ. Я-то знаю, знаю, что его помыслы чисты, но народ, угнетаемый народ не поймёт его, Мария.

Мария. Но как мне, слабой женщине, спасти его? Он чист перед Всевышним.

Рэбэ. Знаю. В нём нет корысти, но не время, пойми. Так что если он не отречётся…

Мария (скорбно). Он не отречётся. Я буду молиться за него.

Ребэ. Мать ты или нет?! Испытай последний шанс. Уговори его. Не обрекай его!

Мария. Не знаю, что там твердят о сыне Божьем, но он сын мой. Это я знаю, и приму его волю.

Рэбэ. Мария!

Мария (твёрдо) Помолись за него.

Рэбэ. О, Мария. Я-то, конечно, помолюсь, но народ не поймёт его, и возможно даже… проклянёт. Ты даже не можешь представить, какие беды его поступок навлечёт на всех нас.

Мария. Я прощаю его.

Рэбэ. Ты должна, обязана что-то сделать.

Мария. Нет.

Рэбэ. Видимо, ты забыла, Мария, что и ты часть нашего народа.

Мария. Я всегда была верна нашему Богу. Но.. Иисус – мой сын.

Рэбэ (устало). Что же, я только хотел спасти его. Когда приходится выбирать, один человек или весь народ… Как тяжек выбор твой, Господи. Я устал. Очень устал, Мария. Проклятое время.

Мария. Я знаю его. Он умрёт прежде, чем раскроет в покаянии уста. Покаяние для него сродни самоубийству. Не мне тебе говорить, какой это грех Я оплачу его, но не смогу подтолкнуть к такой смерти. Самоубийству души.

Рэбэ (обречённо). Амэн.

Мария. Я молюсь за него. Помолись и ты, если хоть немного любишь его.

Они замолкают, шепча молитву.

Возле невысокой оливы останавливается Иуда. Из фляги выпил воды и только собрался идти дальше, как дорогу ему перегородил коренастый хмурый человек. Иуда выхватывает спрятанный в складках одежды большой нож.

Зелот. Убери нож, Иуда. Мне не нужна твоя жизнь. Не нужна и казна. Я хочу просто поговорить.

Иуда. И поэтому ты поджидал меня на пустынной дороге?

Зелот. Да, на пустынной. Но где ещё поговоришь без посторонних глаз?

Иуда (настороженно). О чём нам говорить?

Зелот. О нём, твоём учителе, и о тебе.

Иуда. Нам не о чём говорить.

Зелот. Я знаю, что ты встречался с рабби Самуилом. Он уже немного не в себе, но всё ещё авторитетен.

Иуда. (взволнованно) Но как?!

Зелот. – Мало что может укрыться от нас. Тебе название зелоты о чём-то говорит?

Иуда. Экстремисты…

Зелот. Патриоты. Непримиримые и готовые на смерть. Убери наконец свой нож. Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже лежал на дороге. Отойдём в тень оливы. (Иуда прячет нож) Так-то лучше. У нас к тебе дело, Иуда из Крайот. И ты выслушаешь меня. Мы, зелоты, увы, не совсем едины. У нас есть свои умеренные и свои бескомпромиссные.

Иуда. Секарии….

Зелот. Секарии. Самые непримиримые из всех нас. Они идут до конца.

Иуда. Но я далёк от этого.

Зелот. Ты ближе к этому, чем думаешь, Иуда. Так вот, секарии решили убить твоего учителя и всех его учеников.

Иуда. Господи, но за что?!

Зелот. Тише. Ты так наивен, братец. Или хитёр, а? Дело в том, что от них спасения почти нет. Они идут по следу, пока не настигнут добычу. Но я не из них. Я против, и потому, рискуя своей жизнью, решил предупредить. Но что я ещё могу сделать?

Иуда. Ты сказал, что спасения нет.

Зелот. Я сказал – почти. Есть только один способ спасти его и вас тоже. Один. Сдаться прокуратору и покаяться. Он возьмёт вас под свою защиту.

Иуда. Покаяться? Ты в своём уме? В чём? Может ли смертный предать незримого?

Зелот. Ты не понял. В Риме есть силы, которые не хотят смуты. Их устраивает порядок вещей. Они, конечно, не поддерживают Иисуса, но и не хотят мешать ему. И эти люди готовы дать ему защиту.

Иуда. Ему не нужна защита.

Зелот. Защита нужна всем. Да и они не просто так хотят спасти его. Никому не нужны волнения. А черни только дай волю. Все умоются кровью. Нужно это избежать. Любой ценой, Иуда. Пусть продажные фарисеи погрязнут в сварах, но не народ. Подумай о нём. О своих родных.

Иуда. У меня не осталось родных, кроме него.

Зелот. Именно. Непримиримые уже взяли след.

Иуда. Ты мне грозишь?

Зелот. Что ты? Но подумай, как отнесутся народ и власти к семье изменника. Да, да. Это подадут именно так. Не лучшая участь, поверь мне. Кто разбирается во время драки, а потом… поздно. Ты должен объяснить ему, пробиться к его разуму.

Иуда. Но я не могу. Да он и не станет слушать меня.

Зелот. Ты его казначей. Значит, он доверяет тебе больше, чем остальным и послушает тебя.

Иуда. Послушает, это не значит, что услышит. Я не смогу.

Зелот. Тогда сможет меч. Нет, не наш. Рима. Они получат повод уничтожить всех.

Иуда. Ты говоришь, как он.

Зелот. Кто?

Иуда. Самуил.

Зелот. Что же, он всё ещё мудрый старик. Позиция Иисуса выгодна Риму. Непротивление оккупации. Чего ещё желать? И если народ пойдёт за ним, то прямо в стойло наместника. Есть только один выход – сдаться наместнику. Они хотели бы, чтобы мы казнили его, но нет, не дадим им такой шанс. Они должны будут решать сами.

Иуда. Но как вы можете даже предлагать отдать его в руки язычников?! Нет! Нет!

Зелот. Да! Да, Иуда. В том и смысл, что Риму выгодно сохранить ему жизнь, а секарии его убьют. Его вышлют, но сохранят жизнь.

Иуда. Но какая тебе выгода в его жизни?

Зелот. Всё просто. На данном этапе его смерть только усилит давление на патриотов и приведёт к большой крови. Но это понимают, увы, не все. Пусть на время исчезнет, переждёт в какой-нибудь дальней провинции. Это ведь лучше смерти. А он уже приговорён, и счёт, возможно, уже идёт на часы. И в твоих руках отведённое ему время тоже. В твоих. Ты поможешь ему, Иуда, если любишь его. Ты укажешь стражникам на него. Это новое пополнение из Сирии, и в лицо они не знают его. Его доставят на корабль, уходящий в Ливию.

Иуда. Откуда тебе это известно?

Зелот. У нас везде свои глаза и уши. Даже в казармах легиона. Ты лишь сообщи о ближайшей встрече. Но об этом никто не должен знать, если ты, конечно, хочешь, чтобы он жил. Я надеюсь, ты понял. Мне надо идти. Через день я буду тебя тут ждать. И не вздумай попытаться скрыться. От нас ещё не уходил никто. Помни об этом. Я пойду первым. Не надо, чтобы нас видели вместе. На тебя пал выбор народа, не забывай это, Иуда.

Скрывается в сумерках.

Иуда. Господи, что же мне делать?! Как спасти и не навредить? И почему мне выпал этот жребий? Сердце моё разрывает сомнение. Дай мне знак, как поступить, Господи! Хоть какой-нибудь. Намёк. Зелоты не шутят. Они просто не умеют шутить. Его убьют, и я… а что я? Что должен сделать я? Мой разум не в силах принять решение, словно гиена огненная сжирает его. О, нет мне покоя. Нет решения, но ради Учителя я должен его найти, должен!. Он не видит опасности и не захочет слушать мои уговоры. Но я должен попытаться спасти его, даже против воли его. Боже, вразуми раба твоего Иуду. Что же ты молчишь?! Отчего глух?! Или тебя и вовсе… Нет! Нет! Умри, мозг! Остановись, сердце! Я простой человек. Как мне выдержать такое, как?!

Скрывается в темноте.