Глава 3

На дворе стоит кромешная темнота, когда мой сон прерывается громким визгом. Вскоре после этого тяжелое тело с грохотом ударяется о крышу над моей головой, и звук когтей линдворма, цепляющегося за черепицу, скрежещет в моих ушах. В тот же миг штормовой ветер освобождает оконные ставни от задвижки и с размаху швыряет их о стену.

Я вскакиваю с кровати и несусь к окну своей башенной комнаты. От страха за Львиное Сердце дрожат пальцы, и мне требуется некоторое время, чтобы открыть окно и выглянуть наружу. Снаружи снег густыми хлопьями все кружится вокруг дома, и я почти ничего не могу разглядеть в ночной темноте. Порыв штормового ветра врезается мне в лицо, я слышу шум кожистых крыльев и вижу два тяжелых тела, которые скользят в ночи рядом друг с другом.

Судя по звукам, они удаляются. Я немного успокаиваюсь, поскольку Львиное Сердце еще может летать. Линдвормы часто теряют рассудок, когда встречаются со своими незнакомыми сородичами. Тогда они бросаются в невероятно дикие схватки за территорию, как будто завтра уже не настанет. Я понятия не имею, откуда здесь среди ночи появился второй линдворм и заслужил ли он, чтобы его приняли подобным образом, но Львиное Сердце явно считает, что должен защитить дом и его владельцев от злоумышленника.

Я быстро одеваюсь и бегу вниз, на первый этаж, к единственному балкону, которым оснащен наш дом. Вооружившись лампой, выхожу в метель, топаю к балконному ограждению и прислушиваюсь. Тихое гудение возвещает о возвращении сражающихся линдвормов. Быстрее, чем я успеваю среагировать, два продолговатых тела – золотое и черное – устремляются навстречу моему фонарю, вблизи от меня разворачиваются и улетают прочь. К сожалению, у этих драконообразных существ очень длинные хвосты, а Львиное Сердце, которого преследует этот черный ублюдок, немного раскоординирован. Его хвост в последний момент делает резкий рывок и перебрасывает меня через перила балкона. Я даже не могу вскрикнуть – настолько я растеряна, когда лечу вниз.

С глухим звуком падаю в снег. К счастью, снежные наносы ослабляют удар, но сотрясение все равно настолько сильное, что на мгновение яркая серость внутри черепа ослепляет меня. На несколько секунд все тело словно немеет, затем ощущения возвращаются, и я чувствую чьи-то прикосновения к моим пальцам.

Кто-то взял меня за руку и держит.

– Надеюсь, ты цела, – льется мне прямо в ухо нежный голос. – И если это так, ты должна мне кое-что объяснить.

Этот голос я узнаю всегда и везде. Даже сейчас, в состоянии острого замешательства и оцепенения, ослабевшая часть меня изо всех сил цепляется за ощущения, которые вызывает во мне этот голос.

– Да? – бормочу я, с трудом пытаясь открыть глаза. – Что я должна тебе объяснить?

– Я со вчерашнего полудня иду по следу опасного колдуна, и он заканчивается именно здесь, в твоем саду. И только я собираюсь разобраться в этой странности, как меня чуть не убивает моя супруга, совершенно внезапно выпадающая из окна.

– С балкона, – поправляю я его. – Это был… балкон.

Наконец, веки подчиняются мне, и я разлепляю глаза. Тем не менее все, что я вижу, – это дикий танец белых точек, освещенных слабым светом, которым Испе́р разгоняет тьму этой ночи. Я крепче хватаюсь за руку, сжимающую мои пальцы.

– Испе́р?

– Да, любовь моя?

– Ты и правда здесь? Потому что преследовал колдуна?

– К сожалению, да, – говорит он, осторожно подхватывает меня на руки и тянет к себе. Мои ребра протестуют, каждый вдох отдается болью. Но едва – с его помощью – мне удается сесть, Испе́р заключает меня в свои объятия, и утешительное тепло, исходящее от его груди, окутывает меня.

– Нам нужно поговорить, Клэри, – говорит он, тем самым разрушая мой покой. – Враг, видимо, знает, где ты живешь.

Но я не успеваю ничего ответить, потому что в воздухе снова раздается знакомое жужжание. Поднимается ветер, который свистит в ушах, и вот уже два линдворма приземляются на снег – визжащие, вцепившиеся друг в друга двулапые драконы.

– Тихо! – властно кричит Испе́р, и один из линдвормов замолкает. Львиное Сердце воспитан не так хорошо. Он злоупотребляет послушанием противника для плевка, который достается не только его черному сопернику, но и мне с Испе́ром. Потом, словно напуганный своей смелой атакой, Львиное Сердце взлетает и спасается в своем укрытии на крыше дома. После этого становится удивительно тихо.

– С каких это пор у тебя есть линдворм? – спрашиваю я.

– Онклидамия принадлежит моему брату. На Перисала напали. Его ранили вчера в полдень, и тогда я позаимствовал его линдворма, чтобы начать преследование убийцы. Я летел до вечера и почти всю ночь только для того, чтобы обнаружить, что враг исчез именно здесь.

– Как дела у твоего брата?

– Он, к счастью, легко отделался. Его рана не опасна для жизни и хорошо заживает. Но сейчас ему нужно поберечь себя. В ближайшие несколько недель я должен буду его заменять.

– Понимаю, – говорю я. – Значит, тебе снова придется уйти, и ты не сможешь отпраздновать с нами Самую Длинную Ночь?

– Да, и это прискорбно. Но меня больше беспокоит угроза, исходящая от нашего врага.

В голосе Испе́ра отчетливо слышна серьезность. Поэтому я умолкаю и отрываю лицо от его утешающей груди. Он помогает мне подняться на ноги. Они все еще дрожат, но в остальном понимаю, что довольно хорошо перенесла эту аварийную посадку. Мы вместе идем к входной двери, что непросто из-за глубоких сугробов, и все время, пока мы тащимся по снегу, я держу его руку, такую же холодную и мокрую, как и моя.

Черный линдворм бодро семенит следом. Один раз я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на животное, и дракониха быстро втягивает голову назад. Должна быть, она незаметно меня обнюхивала. Этот зверь невероятно красив: в слабом свете, который благодаря Испе́ру плывет над нами, я вижу, как блестят его черные чешуйки, а глаза сверкают ледяной синевой. Будь я Львиным Сердцем, без памяти влюбилась бы в нее.

Когда мы огибаем дом, свет Испе́ра влетает внутрь фонаря, освещающего подъездную дорожку зимними вечерами, и зажигает в нем теплое золотистое пламя. И тут то нереальное чувство, что преследовало меня все это время с момента падения, прекращается. Ребрам тоже становится лучше. Дышать уже почти не больно.

Я поворачиваюсь к Испе́ру. Теперь я вижу его совершенно отчетливо. Как и всегда, когда мы вновь встречаемся после долгой разлуки, я ищу в его лице то знакомое, что заставляет меня почувствовать нашу связь. Но как и каждый раз сталкиваюсь с загадками и головоломками. Правда, в моем присутствии он больше не скрывает своих глаз за маскировочными заклинаниями, и поэтому я могу распознать их естественный мрачно-голубой цвет, но кто на меня смотрит? Хотелось бы знать.

Если я что и узнала за несколько совместных дней нашего брака, так это то, что младший сын императора хранит много секретов и, в принципе, не слишком счастлив. Его настроение улучшается, когда видит меня, и – поскольку ему не хочется портить эти, по-видимому, довольно редкие моменты счастья, – он отвечает молчанием, как только я спрашиваю у него, что вызывает беспокойство. Испе́р не хочет говорить об этом. Он хочет избежать этих забот всякий раз, когда он со мной.

Возможно, он озабочен тем, что, будучи маленьким мальчиком, был схвачен убийцами, которые хотели лишить жизни первенца императора. Они ошиблись: напали не на того мальчика, и это до сих пор меня удивляет. Конечно, Испе́р в то время был очень похож на своего брата-близнеца Перисала, но, если бы я была кровожадным преступником и знала об этой трудности, перестраховалась бы. С другой стороны – что я знаю о безумцах, которые хотят убивать невинных детей? Подобные деяния для меня навсегда останутся непостижимыми.

Испе́р едва выжил. Выздоровление длилось целых полгода, и даже если он всегда уверяет меня, что хорошо перенес это нападение и что два шрама, которые носит с тех пор на лице (вместе с несколькими другими по всему телу), его не беспокоят, у меня сложилось впечатление, что в тот день Испе́р изменился – и это сказалось на нем не самым лучшим образом.

Он склонен скрывать свои истинные мысли и привык обманывать окружающих с помощью маскировочных заклинаний. Он борется с собой и не хочет посвящать в это никого, в том числе и меня. Да что уж говорить: он даже отрицает, что вообще это делает. Но я чувствую это, когда мы сближаемся. Если он забывает защититься и на короткое время остается самим собой, а не сыном императора, я замечаю внутри него нечто вроде обиды и ощущение бессилия.

Тень этого чувства ощущается и сейчас, хотя он улыбается мне: лицо усыпано веснушками, которые на его лице совсем не выглядят милыми. Волосы он собрал в косу, чтобы никто не мог видеть его локоны, которые в противном случае очаровательно обвивались бы вокруг его прекрасного лица. У них тот же темно-золотистый цвет, что и у яблочных леденцов «Кани», которые королевский повар придумал для Каниклы. Только у меня есть привилегия время от времени перебирать эти завитки руками. От остального мира он их скрывает, вероятно потому, что с ними он выглядит чересчур миловидно. В конце концов, сыновья императора должны выглядеть устрашающими волшебниками, поэтому два шрама очень хорошо вписываются в картину. Интересно, чем Перисал компенсирует отсутствие рубцов. Я еще никогда не встречала это невредимое изображение Испе́ра.

– Вип сказал мне сегодня, что ты отрекся от меня, – говорю я ему прямо в лицо. Я хочу покончить с этой неприятной темой прежде, чем поцелую его. – Никто в Толовисе не слышал о Клэри Фарнфли. И об Амберлинге – тоже.

– Об Амберлинге наверняка слышали, но позже название было забыто, как и названия других маленьких королевств, которые мой отец аннексировал в прошлом году. Что касается Клэри Фарнфли, то с ней дело обстоит несколько иначе. Моя семья решила не предавать огласке эту часть моей жизни. Я согласился, потому что для тебя так безопаснее.

– Какая чуткая предусмотрительность.

– Мой брат мог умереть сегодня, – говорит Испе́р. – Может быть, люди, стоящие за этим, попробуют еще раз. А поскольку наш враг появился здесь и, следовательно, знает о нашей связи, то может напасть и на тебя.

– Наш враг! – повторяю я. – О, как я люблю эту таинственную угрозу, которая впервые возникла через три дня после нашей свадьбы и с тех пор не дает никакого покоя нашему могущественному императору!

Где-то над нашими головами распахиваются створки окна.

– Золушка? – резким голосом вопрошает Этци. – Чем бы ты там снаружи ни занималась, могу я попросить тебя делать это тихо, чтобы другие люди могли спать? Завтра нас навестит барон! Я не могу позволить себе выглядеть за завтраком как больная сова.

– Извини! – кричу я в ответ. – Но барон вообще не станет на тебя смотреть.

– С чего бы это?

– С того, что приехал Испе́р, – объясняю я. – Твой барон будет смотреть только на сына императора, ты же знаешь, как жаден он до голубой крови, будто вампир!

– Не говори о нем так!

– Жадный до голубой крови вампир? – повторяет Испе́р.

– Ну, так я называю нового поклонника Этци, – рассказываю я. – Он одержим коронованными особами и, уверена, с удовольствием высосал бы всю твою имперскую голубую кровь. Но поскольку барон также является экспертом в области самоконтроля, он будет лишь жадно гипнотизировать тебя взглядом и расскажет такие истории о твоих предках, каких ты никогда раньше не слышал.

– А зачем мне терпеть все это?

– Потому что ты – часть семьи, а барон в данный момент – великая любовь Этцисанды. Мне очень жаль, мой принц, но здесь, в Амберлинге, нельзя притвориться, что ты не женат.

Он усмехается.

– Надолго ты собираешься остаться? – спрашиваю я.

– Пока не изучу следы, которые привели меня сюда, – говорит он. – Я уже начинаю опасаться, что между появлением врага и нашим браком существует какая-то связь.

– Только начинаешь?

– Мой отец не придумывал врага, чтобы нас рассорить. Теперь, когда Пери ранен, стало понятно, что мы имеем дело с реальной опасностью. Все восстания и войны, которые держат меня вдалеке от тебя, исходят от людей, которые раньше жили скрытно, мирно и незаметно. Проблемы доставляют не внешние, а внутренние границы Империи. Они пронизывают все провинции. В каждом глубоком колодце, в каждом недоступном лесу, на каждом древнем перекрестке силы почти забытого времени собираются и разносят свои несчастья. Они разрушают все на своем пути, отравляют умы людей. В результате – беспорядки и восстания. И только одна провинция остается спокойной, несмотря на то, что здесь находятся самые глубокие колодцы и самые древние леса.

– Ты говоришь об Амберлинге.

Он медленно кивает.

– Точно. В Амберлинге – никаких восстаний, никаких странных происшествий, никаких публичных выступлений против императора. Здесь мирно. Подозрительно мирно. Сегодня я преследовал колдуна, который творит магию древним образом – о нем мало кому известно. Я мог только чувствовать его силу, но не видеть. Я шел за ним, сосредоточившись на волнении, которое он оставлял на своем пути. Догонял, становился все ближе и ближе к силе, был уверен, что смогу добраться до ее источника. Но как только приземлился в вашем саду, след исчез, растворился в воздухе. Сила улетучилась или воспользовалась лазейкой.

– Что еще за лазейка?

– Небольшой разрыв во времени и пространстве, который связывает нас с Царством призраков.

– Царство призраков? Я думала, только моя фея-крестная верит в этот фокус-покус.

– Мне определенно нужно с ней поговорить. Прошлое догоняет нас, и ничего хорошего из этого не выйдет.

Холодные снежинки падают на мое лицо. Сейчас середина ночи, и мне хочется, чтобы мы могли просто зайти внутрь и до самого рассвета забыть обо всех войнах и призраках. Но есть еще кое-что, о чем я должна рассказать Испе́ру.

– К слову о подозрительных происшествиях: сегодня моя фея прогнала лиса-призрака, который преследовал меня. Он прибыл сюда с письмом, которое я нашла в кормушке.

– Призрак лисы явился сюда с письмом? – спрашивает Испе́р.

– Да, мы увидели его, когда фея-крестная сожгла письмо в камине. Она тут же метнулась на кухню и приготовила странный бульон, чтобы заманить тень лисы в котел. Когда та оказалась внутри, фея потушила огонь в камине, и после этого все успокоилось.

Испе́р смотрит на меня так, будто у меня не все дома. Я открываю рот, чтобы более подробно объяснить ему последовательность событий, но он меня опережает:

– Где? – спрашивает он. – Где котел?

– На кухне. Я вычистила его.

– А то, что было внутри?

Испе́р выглядит таким встревоженным, что я, опасаясь, что совершила ошибку, робко указываю в сторону кухонной двери. Он может только догадываться, что я имею в виду, но уже пробирается по глубокому снегу, пока не оказывается в том месте, где летом растет травяной сад. Испе́р останавливается перед ямой в снегу.

– Этого я и боялся, – говорит он. Я слежу за светом, который он создает своей рукой и вижу: там, куда я вылила отвар, в земле образовался небольшой кратер, в котором собирается талая вода.

– Я сделала что-то не так?

– Нет, – говорит он и поворачивается ко мне. – Напротив, ты все сделала правильно, но это именно то, что я думаю. Я не эксперт в древней магии, но по запаху могу сказать, что здесь рассеялось мощное заклинание. Что было написано в письме? Надеюсь, вы прочитали его прежде, чем бросать в огонь?

– Совершеннейшая чепуха, – отвечаю я. – Что-то начинается и что я должна быть готова. Но тот, кто написал письмо, знал, кем была моя мать. И это действительно обеспокоило меня.

– Почему ты думаешь, что он это знал?

– Он назвал меня дочерью нечестивой.

– Под этим подразумевалась не твоя мать, Клэри. Твоя мать, возможно, не была святой, но в данном случае подразумевается воплощение древних сил, которые все еще ходят в человеческом мире. Мы думали, что они умерли или ушли. Но сейчас они возвращаются. Пробуждаются. В древние времена их почитали святыми, но мой отец любит называть их нечестивыми. Потому что они приносят только зло и ничего больше.

Я понимаю, что в письме меня назвали дочерью тех, кто якобы приносит только зло, но не могу увязать одно с другим. Особенно сейчас, посреди ночи.

– Пойдем спать? – с надеждой спрашиваю я.

– К сожалению, нет. Я должен идти.

– Ты шутишь!

– Увидимся за завтраком.

Он наклоняется и целует меня, что ненадолго компенсирует мое огорчение. Я почти забыла, что его поцелуи творят с моим телом. Как чудодейственный эликсир, насыщенный эйфорией, моя кровь внезапно пускается по венам и воспламеняет мое сердце. Но радость длится недолго. Я едва вспоминаю, каков на вкус и ощупь незнакомец, за которого я вышла замуж, когда он снова отпускает меня.

– До завтра, – говорит он. – Спокойной ночи, моя Лунолицая!

Он подзывает дракониху, голова которой исчезла в кратере от дьявольского отвара. Ее голубые глаза призывно светятся, когда она появляется с двумя червями в пасти, которых нашла в земле. Едва Испе́р взбирается ей на спину, как она резко взлетает и с порывом ветра уносит моего супруга прочь.

Тишина, оставленная после них, пахнет сладким ледяным кофе.