Глава 4
Бриллиант

– Я могу спасти тебя.

Кто-то трясет меня, вызывая новые волны боли, пронзающие мое сознание насквозь.

– Просыпайся, я могу спасти тебя.

Голос проникает в густой туман, клубящийся в моем мозгу. Меня окружает чернота, и я словно парю в какой-то беззвездной галактике, но все тело пробирает ледяной холод, предупреждая о чем-то опасном.

Рука на моем плече снова грубо трясет меня.

– Времени не так много. Мне нужно, чтобы ты встала. Я тебе помогу.

Сквозь бесконечную тьму пробивается тоненькая трещина света. Я фокусируюсь на свете, и пока кто-то продолжает трясти мое тело, трещина расширяется до тех пор, пока мои глаза не пронзает ослепительное сияние.

Я стону, зрение начинает проясняться. Крепкая хватка на моей руке усиливается, а голос, пробуждающий меня ото сна, становится громче.

Меня трясут еще раз, и от резкого движения я окончательно просыпаюсь.

Открываю глаза, и по непонятной причине мое сердце начинает вырываться из груди, ударяясь о грудную клетку с такой же силой, как и сила, с которой меня трясли.

В поле моего зрения – всего в нескольких сантиметрах от меня – появляется старое морщинистое лицо и тусклые голубые глаза. Моргая, отшатываюсь назад от паники и растерянности.

– Что происходит? – выдавливаю я.

Через несколько секунд на меня обрушивается реальность, и я вспоминаю, почему я здесь. С кем я.

Я попала в аварию. В мою машину врезались. А потом меня похитили и привезли к врачу, у которого явно нет лицензии.

Доктору Гаррисону.

Человеку, который стоит передо мной прямо сейчас и пристально на меня смотрит.

– Я тебе помогу. Пожалуйста, вставай.

Пронизывающий до костей холод, проникающий сквозь туман в голове, усиливается, когда он хватает меня за руку и тянет вперед.

Я вскрикиваю, боль в моем теле становится все сильнее. Будто в каждое мое нервное окончание вонзается раскаленная кочерга.

– Я знаю, милая, это больно, но мы должны спешить, пока Рио не вернулся.

Он снова осторожно тянет меня к себе, и только тогда я замечаю, что капельницу из моей руки вытащили.

Я сопротивляюсь и, пытаясь потянуть время, спрашиваю:

– Как долго я была без сознания?

– Одну ночь, милая. А теперь вставай, пожалуйста.

Он помогает мне подняться, не оставляя выбора, и торопит, стараясь обращаться со мной аккуратно.

– Куда мы направляемся?

Я почти в бреду, мои мысли в смятении.

А главное, я не могу понять, какого черта он мне помогает. Разве он не участвует во всем этом тоже?

И тут он смотрит на меня, и на его лице появляется безумная улыбка.

– Я отвезу тебя в безопасное место. Где никто никогда тебя не найдет, обещаю.

В моем горле появляется комок и я с трудом пытаюсь сглотнуть, поскольку ситуация становится все более очевидной.

Никто никогда не найдет.

Он может спасти меня от Рио и Рика, но это не значит, что меня не нужно будет спасать от него.

– Зачем вы это делаете? – выдыхаю я, а мои глаза мечутся по комнате, ища решение, которое поможет мне выбраться из этой очень затруднительной ситуации. Я вижу только один выход, и доктор Гаррисон ведет меня прямо к нему.

Насколько я понимаю, он собирается запереть меня в коробке и кормить через дырку в стене. Эта картина расстраивает меня так сильно, что я решаю, что с Рио и Риком у меня больше шансов.

– Я стал врачом, потому что мне нравится заботиться о людях. Но больницы никогда не позволяли мне заботиться о пациентах так, как хотелось бы мне.

Мое сердце падает, а он серьезно смотрит на меня, словно маленький мальчик, признающийся в своей влюбленности самой красивой девочке в школе.

Его холодная гладкая рука проскальзывает в мою, и он держит ее так, словно собирается опуститься на одно колено и попросить меня выйти за него замуж.

– Я хочу о тебе заботиться, милая. Я… я буду обращаться с тобой лучше, чем эти люди. Я обещаю, что буду добр к тебе.

Мой рот открывается, но из него не вырывается ни звука.

Какого хрена он от меня ждет?

«Да, пожалуйста, увези меня в свое жуткое логово»? «Ничто другое не сделает меня такой счастливой»?

Я хочу, чтобы он отпустил меня домой. А не жажду попасть в руки очередного мерзавца, который заманит меня в ловушку и будет держать там всю оставшуюся жизнь.

Осторожно высвобождаю руку из его и делаю шаг назад. Его лицо застывает, и в бледно-голубых глазах вспыхивает обида, когда он смотрит, как мои пальцы выскальзывают из его ладони. Он ведет себя так, словно действительно только что встал на одно колено, а я отвергла его предложение.

– Я… я не уверена, что это хорошая идея. Они поймут, что это были вы, – произношу я, пытаясь его образумить.

Я не хочу отказывать ему чересчур резко. Он кажется в лучшем случае невменяемым, и я понятия не имею, на что этот человек способен на самом деле.

Он качает головой, сердито хватает мою руку и снова притягивает меня к себе. Я сдерживаю очередной крик, а он в это время нетерпеливо объясняет:

– Нет, если мы поторопимся. У меня есть план; мне просто нужно, чтобы ты пошла со мной.

Он продолжает тащить меня за собой, и во мне срабатывает инстинкт борьбы. К черту боль, я вырываю руку из его хватки и отступаю назад.

– Нет, я не хочу идти с тобой, – рявкаю я.

Его лицо превращается в маску рычащего демона, а холод, исходящий от него, застывает кристаллами. Изнутри этот человек мертв. Он не более чем ледяная разлагающаяся гробница.

Чувствую вспышку боли, пронзающую мою щеку, еще до того, как замечаю его движение. Моя голова откидывается в сторону, и на лице вспыхивает огонь.

Охаю, рот открывается, и я хватаюсь за больную щеку, ощущая что-то влажное на пальцах. Вижу несколько капель крови. Он ударил меня с чертовым надетым кольцом. Обручальным кольцом.

В моем желудке начинает бурлить коктейль из отвращения и ярости, но я держу рот на замке. Я в очень опасной ситуации, и у меня больше нет возможности делать или говорить все, что, черт возьми, я хочу, без серьезных для меня последствий. И как бы мне ни хотелось наброситься на этого старого пердуна, я едва могу двигаться.

Твою мать, Адди. Думай.

Он тяжело дышит, на его раскрасневшемся лице отчетливо видна ярость. Я словно смотрю в глаза трупу, которого оживила злоба внутри него.

– Я бы обращался с тобой как с королевой. Ты бы ни в чем не нуждалась! – яростно выкрикивает он, гневно вскидывая руку в воздух на последнем слове.

Я киваю.

– Ладно, – мягко успокаиваю я. – Но ты пугаешь меня не меньше, чем они.

Его позвоночник выпрямляется, и я вижу, как из его взгляда уходит ярость, словно до него только сейчас дошло, что он ведет себя как гребаный сумасшедший. Его лицо невероятно быстро меняет выражение от истерики к виноватому пониманию.

– Ты права, прости меня, – говорит он, делая ко мне шаг. – Просто я… если я хочу вытащить тебя отсюда в целости и сохранности, то нам нужно торопиться, а ты не помогаешь.

Я напрягаюсь, но не отшатываюсь, когда он извиняюще хватает меня за руки.

– Прости, что дал тебе пощечину, милая. Я просто пытаюсь помочь тебе. Пожалуйста, пойдем со мной. Я обещаю, что со мной ты будешь счастлива.

Мои паника и адреналин подскакивают до опасного уровня, заставляя сердце болезненно биться о грудную клетку. Мне трудно думать, когда он так жадно смотрит на меня, а все мое тело будто пропустили через чертову мясорубку.

Но это может стать прекрасной возможностью сбежать, если я правильно разыграю карты. Мне нужно выбраться отсюда с минимальным шумом, чтобы не потревожить ту сладкую парочку, так что вариантов у меня всего два. Ударить этого клоуна по голове и убежать или позволить ему забрать меня с собой и уже там найти другой выход. В любом случае здесь я не останусь.

– Хорошо, – шепчу я, хрипло вдыхая воздух через сжатые легкие.

Когда он видит, что я заметно расслабилась, он тут же берет с меня пример, и в его ледяных глазах искрится победа. Снова взяв меня за руку, он тянет меня к двери под красным мерцающим значком выхода.

Дрожа от холода и сырости, я оглядываюсь вокруг. В коридоре, куда мы вышли, все серое и выцветшее, а светильники, жужжащие над головой, покрыты пылью и тушками насекомых. Здесь нет ничего, что наполняло бы это место… жизнью.

Боже, да как он вообще умудряется здесь оперировать? Это больше похоже на морг, чем на больничную палату. И мне точно не хотелось бы умереть в подобном месте, хотя похоже, что многие другие тут умирали.

Тут смердит стерильной смертью.

Мы проходим мимо стола, заваленного инструментами, некоторые из них – острые. Если я проткну ему яремную вену, то он не сможет поднять шум и умрет в течение нескольких минут. И тогда мне удастся сбежать. Понятия не имею, что я буду делать, когда выберусь отсюда, но надеюсь, что где-то там будет помощь.

Бросив на доктора Гаррисона быстрый взгляд, я отмечаю, что его взгляд устремлен только вперед, он твердо намерен забрать меня себе. Я хватаю с металлического стола скальпель, однако он слышит мое движение и, когда я заношу руку, отшатывается вправо. Вместо того чтобы вонзиться в шею, нож скользит по его затылку.

В лицо мне брызжет кровь, и я отворачиваюсь, прикрывая глаза.

Он громко вскрикивает, разворачивается и наносит мне еще один удар сзади, от которого я падаю на безжалостный пол.

Я неудачно приземляюсь на копчик и взвизгиваю от боли. Мой позвоночник пронзает боль, у меня перехватывает дыхание, и он оказывается на мне прежде, чем я успеваю сообразить, что делать дальше, что уж говорить о дыхании.

– Сука! – кричит он, обхватывая мою шею руками, и грубо прикладывает головой о бетон.

В глазах вспыхивают звезды, и на несколько секунд я перестаю что-либо видеть. Такое ощущение, будто мой затылок раскололи пополам, но руки, сдавливающие мою шею, выводят меня из этой ямы агонии.

Мной овладевает паника, настолько сильная, что кажется, будто по моим венам течет яд. Я впиваюсь в его руки ногтями, оставляя кровавые царапины, но его это не останавливает. Лицо доктора Гаррисона искажено яростью, зрачки расширены так, что глаза кажутся почти черными, а зубы обнажены, выставляя каждый его кривой желтый зуб напоказ.

Дергаюсь и сопротивляюсь, но его хватка не ослабевает. И тогда моя жизнь проносится перед моими глазами, словно старая кинолента.

Я вижу свою мать, одаривающую меня одной из своих редких улыбок, когда я говорю что-то смешное. Отца, откинувшегося на спинку кресла и кричащего на футболистов в телевизоре – это самая бурная эмоция, которую я когда-либо у него наблюдала.

Дайю, откинувшую голову назад и громко смеющуюся над чем-то, что я сказала или сделала, демонстрирующую крошечную щель между передними зубами. То, что она всегда в себе ненавидела, а я всегда любила.

А потом Зейда. Мужчину-тарана, который разжег во мне такое пламя, что под ним я рассыпаюсь пеплом. И все же он заставил меня почувствовать себя такой сильной. Такой храброй.

Он заставил меня чувствовать себя чертовски любимой и ценной.

Прямо как бриллиант.

Хотя Зейд никогда бы не назвал меня таким банальным и обыденным словом. Он бы назвал меня редчайшей драгоценностью на земле.

Я должна была сказать ему, что я…

Мое зрение начинает застилать темнота, и когда свет сжимается в одну-единственную точку, его руки ослабевают и мое лицо заливает что-то теплое и мокрое. Я инстинктивно открываю рот, отчаянно вдыхая кислород.

Ощущаю вкус меди на языке и втягиваю его так глубоко в себя вместе с воздухом, что мои глаза едва не выскакивают из орбит. Через несколько мгновений я внезапно понимаю, что надо мной склоняется только половина головы доктора Гаррисона, а через секунду его тело падает на мое.

Кашель в горле смешивается с булькающим криком. Мои глаза широко распахиваются, когда изуродованная голова доктора скатывается на мое плечо, а на моей сорочке расцветает багровая лужа. И я едва не бьюсь в конвульсиях от приступа кашля, все еще рвущегося из моего горла, и вихря эмоций от осознания, что я лежу под трупом, а в рот мне капает кровь.

Большая часть его мозга теперь на мне, а не в его черепе. Точнее, того, что от него осталось.

– Хватить истерить, ты в норме, – появляется надо мной голова Рио, он смотрит на меня с раздражением и примесью гнева. – Привыкай к виду мертвецов, принцесса. Там, где ты окажешься, ты увидишь их много.

Он хватает доктора Гаррисона за воротник и поднимает его надо мной. На меня выплескивается еще больше телесных жидкостей и мозгового вещества. Едва успев закрыть глаза, я прячу лицо, а Рио смеется и спихивает с меня тело, которое оттаскивает затем в угол.

Давление наконец спадает, и я чувствую, что снова могу дышать, но тут с моих губ срывается слабое хныканье.

Мое тело сворачивается в тугой клубок, я стараюсь забыть, что во рту у меня кровь, но не могу думать ни о чем другом.

Я давлюсь, мой желудок бунтует от этих мыслей.

И вдруг что-то твердое резко толкает меня в плечо, прерывая мой рвотный позыв. Я поднимаю голову, чтобы увидеть ботинок Рио, а затем сплевываю прямо на него. На черной коже остается яркое красное пятно.

Два зайца одним выстрелом – послать его ко всем чертям и избавиться от крови доктора Гаррисона во рту.

Рио, похоже, нисколько это не заботит.

– С тобой все будет в порядке. Чувак пытался похитить тебя.

– Как и ты. Хочешь сказать, что заслуживаешь такой же участи, а? – шиплю я.

Я впадаю в шок. Я неистово дрожу, руки и ноги немеют.

Успокойся, Адди.

Дыши.

Просто дыши.

Рио смеется, а я закрываю глаза и стараюсь не сойти с ума.

Он приближается. Я знаю, что прямо сейчас он присел и нависает надо мной. Он продолжает смеяться, и я чувствую на ухе теплое дыхание.

– У тебя умный рот, но в этом мире он не так уж умен. Хочешь совет? Заткни его до тех пор, пока единственными твоими словами не будут «да, сэр». Так ты протянешь гораздо дольше.

Из моего глаза стекает слеза, и я чувствую, как в основании горла формируются зачатки рыдания.

– А разве я хочу этого? Протянуть подольше? Это лучше, чем страдать целую вечность, да?

Он тоскливо вздыхает.

– Ты права. Ты сдохнешь в любом случае. Думаю, дело не в том, как долго ты продержишься, а скорее в том, как больно будет в самом конце.

Мои губы начинают дрожать. Он снова вздыхает, и в его голосе появляется разочарование.

– Давай вставай. Нам надо идти.

Он поднимается, делает несколько шагов и опять смотрит на меня. Ждет, что я последую за ним.

В оцепенении мне кое-как удается сесть. В костях просыпается боль, снова давая о себе знать.

– Можно мне сначала принять душ?

Рио окидывает взглядом мое покрытое багровыми пятнами тело и ухмыляется.

– Конечно, принцесса. Тебе можно принять душ. Но тебе нельзя мочить швы на спине, так что, похоже, тебе понадобится моя помощь.

Дерьмо.

Глаза, сверлящие мою задницу, вынести было проще, чем ощущение мертвячьих останков на теле. Я стояла к Рио спиной, пока с моей кожи стекали струйки крови. Когда же я увидела, что в сток устремились еще и куски кожи с осколками костей, меня едва не стошнило.

Мне пришлось обтираться намыленной тряпкой. Рио показал места на спине, которых нужно избегать, но сам меня не трогал, и за это я благодарна Дьяволице.

Самым сложным оказалось вымыть волосы, не наклоняясь слишком низко, чтобы не открыть ему вид на то, что он назвал «средством для зарабатывания денег».

Чертов мудак.

Душ находился в маленькой причудливой квартирке на верхнем уровне здания, гораздо более приятной, чем импровизированная больничная палата внизу, но все равно в подметки не годившейся любой дешевой квартирке в Нью-Йорке.

Я предположила, что здесь жил доктор Гаррисон, когда не оперировал людей, привезенных к нему работорговцами. Он носил обручальное кольцо, но никаких свидетельств того, что с ним жила женщина, я не увидела.

Боже, надеюсь, она не прикована где-нибудь цепью.

И теперь я снова на заднем сиденье фургона – с темным мешком на голове, мокрая до нитки и дрожащая, словно неисправный мотор. Ублюдок не стал упоминать, что чистых полотенец нет, и получил удовольствие, наблюдая, как я вытираюсь своей больничной сорочкой. Еще больше он повеселился, когда я стала оборачивать ее вокруг своих волос.

Он не разрешил мне оставить ее, заявив, что мои волосы слишком красивы, чтобы прятать их в уродливую голубую тряпку, но на самом деле, думаю, ему просто нравится быть мудаком.

Стук моих зубов заглушается хард-роком, несущимся из колонок. Мои густые волосы все еще влажные, обогреватель работает еле-еле, и согреться невозможно. Я дрожу так, будто прямо сейчас из меня изгоняют демонов, осталось только начать выворачивать себе конечности и левитировать в воздухе для полноты картины.

По ощущениям так оно и есть. У меня чертовски сильно болит все, и с каждой последующей судорогой боль только усиливается.

Еще никогда в своей гребаной жизни я не была так несчастна.

– Не волнуйся, Бриллиант. Мы уже почти добрались до твоего нового дома, – напевает Рик, и этот звук бьет по моим и без того истрепанным нервам. – Ты понравишься Франческе.

Зловещий тон его голоса заставляет меня напрячься еще больше. Что-то в том, как он это сказал, заставляет меня думать, что ее-то мне стоит опасаться куда больше, чем любого мужчину, которого я встречу на своем пути.

– К-кто она?

На мгновение он замолкает, однако отвечает мне не Рик.

– Тот человек, которого ты захочешь впечатлить больше всех, – произносит Рио, и его голос серьезен.

– Почему?

– Потому что именно она решает, насколько несчастной будет твоя жизнь до продажи.

Опускаю голову и зажмуриваюсь. Прошло всего шесть дней, а я уже чувствую себя побежденной, мой дух начал угасать.

Делаю глубокий вдох, а потом выдыхаю, медленно и ровно.

Я не сдамся. Всеми фибрами своего существа я верю, что Зейд делает все возможное, чтобы отыскать меня. И я тоже не собираюсь сидеть и ждать сложа руки. Я встречу его на полпути, если получится.

Так что если мне нужно одержать победу над Франческой, то я ее одержу.

Я всегда была безрассудно храброй – до такой степени, что это была скорее глупость, чем отвага. И я не собираюсь отступать сейчас.