Глава 12
Бриллиант

– Каково это – быть неудачницей? – шепчет голос позади меня.

От этого голоса по моей спине мгновенно пробегают мурашки. Я оборачиваюсь, и ее лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего, заставляя меня отшатнуться назад. Мой кулак сжимается, мне так и хочется послать его в этот чертов нос.

Я как раз собиралась расстегнуть джинсы и взглянуть на свою рану, когда она подкралась ко мне.

– Что, черт возьми, с тобой не так? – шиплю я.

А она просто стоит и смотрит на меня своими широко раскрытыми темными глазами, с той самой улыбкой, застывшей на ее жутком, мать ее, лице.

Я сглатываю, расстроенная и чертовски удивленная.

– Думаю, лучше спросить, что со мной вообще так, – отвечает она и хихикает.

Она приподнимается на носочках, ее глаза скользят по моему израненному телу.

Франческа водила нас вглубь леса – на тренировку Отбора. Она и ее люди стреляли в нас пластиковыми стрелами, словно в оленят, спасающихся от оголодавших охотников.

Мы не должны были оказаться подстреленными, и жжение в задней части бедра стало непрерывным напоминанием о том, что я потерпела грандиозное фиаско. Я почти скрылась с их глаз, но потом случилась Сидни.

Она поджидала меня и поставила подножку как раз в тот момент, когда я бежала мимо, спасаясь от стрел Франчески, летящих мне в спину. Я рухнула лицом в холодную землю, а когда поднялась на ноги, стрела уже пробила мне заднюю поверхность бедра.

Точнее, саму кожу она не пробила, но, судя по всему, завтра я проснусь с очень неприятным синяком. Впрочем, уверена, что среди остальных, когда я получу свое наказание, он будет не так заметен.

– Что я, черт побери, тебе сделала? – рычу я, раскидывая руки в стороны. Ее улыбка становится шире, а блеск в глазах свидетельствует о том, насколько она не в себе. – Мы все в одинаковой ситуации. Почему ты так себя ведешь?

– Я слышала, как Франческа говорила о тебе после твоего приезда. Она сказала, что ты многообещающая и можешь стать ее лучшей девушкой, если она сможет научить тебя правильно себя вести. Но вчера ты вылезла, и тебя изнасиловали. Я видела ее лицо. Она готова была заступиться за тебя. А ведь она никогда не делала подобного ни ради меня, ни ради кого-то еще. Но потом… – она поднимает палец вверх, – потом ты ударила Рокко и сломала ему нос. Он хотел наказать тебя, и знаешь, что она сделала? Она понесла наказание за тебя. Такого она точно никогда не делала ни для кого из нас.

Мои брови сдвигаются, я весьма озадачена причиной, по которой Франческа могла сделать что-то подобное.

– Она дает тебе привилегии, которых мы не получаем, потому что считает тебя особенной. Знаешь, Бриллиант, я тебя особенной вовсе не считаю.

Имеет ли вообще значение, что именно ты думаешь, сучка?

Не уверена, что Франческа продолжит делать мне поблажки теперь, после того как я провалила сегодняшнюю проверку, но решимость все равно въедается в меня.

Если она видит во мне потенциал – если она готова меня защищать, – значит, шанс, что я смогу заставить ее увидеть во мне человека, есть.

Нас считают здесь скотом. Товаром, который нужно довести до совершенства, а затем продать тому, кто больше заплатит. Однако чем чаще она будет видеть во мне что-то, кроме этикетки с ценой, тем больше будет смягчаться. Это ослабит ее бдительность. Она может сболтнуть что-нибудь важное или предоставить такие привилегии, которые помогут мне сбежать.

Мысли вихрем проносятся в голове, перебирая всевозможные варианты, которые могут произойти. Я знаю, что уже не избавлюсь от ужасов, которые неизменно сопровождают торговлю людьми, но, возможно, смогу спастись, сбежав отсюда.

Сидни понимает это, и, возможно, ее это не устраивает. Перекос в шансах налицо, и другие девушки тоже могут начать чувствовать подобное.

– Мы все покинем этот дом, – напоминаю я ей. – Скоро нас продадут тем, кто больше заплатит, и тогда то, как ко мне относится Франческа, уже не будет иметь значения.

– Будет, – возражает она. – Я хочу остаться, но она не позволит мне, поскольку здесь появилась ты. Ты слышала, что она сказала.

У меня отпадает челюсть. Сидни не хочет видеть, как сияет Бриллиант, потому что от нее будут ждать такого же сияния. А раз мы сияем, значит, готовы для продажи. Франческа заботится прежде всего об одном – о своей репутации. А Сидни больше всего на свете хочет, чтобы ее не продавали, и именно поэтому она ведет себя скверно и создает всем проблемы. По ее мнению, наказания стоят того, лишь бы Франческа не увидела в ней товар, который можно выставить на аукцион.

– Почему ты так хочешь остаться здесь?

– Потому что это мой дом. У меня нет ничего за пределами этого дома, и я предпочла бы остаться здесь, чем быть проданной какому-нибудь толстому старику с червивым членом. А ты все испортила!

Я моргаю. Интересное видение, пусть и не совсем верное.

– Тебя же здесь тоже насилуют, Сидни, – замечаю я.

Она пожимает плечами.

– Все не так плохо. Я привыкла, и меня это устраивает.

Снова моргаю. Как можно привыкнуть к тому, что тебя постоянно насилуют и бьют? Она упомянула, что больше ей некуда идти. Видимо, жизнь вне этого дома для Сидни была совсем безрадостна. Или ее не было вовсе. Скорее всего, она была полна ночей на улицах и случайных мужчин.

И видимо, находиться в доме с монстрами, которых ты уже знаешь, куда безопаснее, чем с незнакомцем, который платит деньги и считает, что теперь ты полностью принадлежишь ему.

У мужчин есть забавная привычка считать, что они имеют какие-то права на женщин, особенно когда те их не уважают. Как будто их уважение – это определяющий фактор для того, чтобы определить, какого обращения женщина заслуживает.

По крайней мере, у мужчин в этом доме есть правила и ограничения на то, что им позволено с нами делать. В основном это касается нанесения сильных травм и увечий. У мужчин на улицах или у тех, кто купит нас на аукционе, никаких правил нет.

– Значит, так, да? – произношу я. – Ты продолжишь терроризировать меня только потому, что хочешь обмануть систему, в то время как никто из нас ничего не выиграет. Может быть, это именно ты считаешь себя особенной, хотя на самом деле это не так?

Она хихикает высоким голосом, который перемалывает мои нервы в пыль. А потом разворачивается и уходит, не сказав ни слова и бросив через плечо какой-то невразумительный взгляд.

Та, из-за кого мы ссоримся, предпочла бы, чтобы нас обеих продали самому щедрому покупателю, а Сидни не просто пакостит мне – она буквально занимается членовредительством.

Издевательством. Изнасилованием. Тем, что не должен переживать ни один человек – особенно из-за ревности или мелочности.

– Ты подставила меня, Сидни, – кричу я, заставляя ее остановиться. – И я это запомнила.

Не поворачиваясь ко мне, она смотрит в сторону, и ее рука легко скользит вверх-вниз по дверному косяку, как будто она размышляет о моих словах, как ее пальцы – о дереве.

Наконец оглядывается на меня через плечо, и на ее тонких губах появляется ухмылка.

– Тебя ждет много забавного, Бриллиант.

Она подмигивает, а затем выскальзывает в коридор и исчезает в комнате в самом его конце.

Я смотрю ей вслед и прекрасно понимаю, что она чувствует жар моего взгляда, прожигающий ее спину.

Вероятно, эта дрянь получает удовольствие от происходящего, и мстительная часть меня будет очень рада хорошенько поиметь ее самым ужасным образом, когда появится возможность.

С нижнего этажа доносится громкий смех, от которого пол под моими коленями едва не вибрирует. Франческа и Рокко – единственные, кто живет здесь, но он частенько приглашает своих дружков-насильников, впрыскивает в их вены неимоверное количество наркоты и разрешает побаловаться с девочками.

Хотя, наверное, Рио и Рик тоже уже практически живут здесь, раз им нельзя появляться на людях. Я постоянно молюсь, чтобы Рик облегчил мне жизнь и все же покинул дом, однако этот недоумок оказался слишком ленив, и целыми днями пребывает под кайфом. Теперь у него достаточно денег, и все необходимое ему доставляют на дом.

Все они чертовски несносны, не способны держать свои рты на замке и постоянно делают нам отвратительные замечания, когда мы находимся рядом.

«Черт, чего бы я только не отдал, чтобы трахнуть эту тугую задницу».

«Видишь, как она колышется? Представь, как она тряслась бы, если пристроиться к ней сзади».

«Господи, ее сиськи просто умопомрачительны. Не могу дождаться, когда трахну их».

С каждым новым словом мой желудок скручивается все сильнее, выжимая внутренности, словно мокрую тряпку, до тех пор пока они не превращаются в узловатый клубок. Слова Сидни – единственное, что помогает мне держать язык за зубами.

Франческа возлагает на меня большие надежды, и я должна сделать все, что в моих силах, чтобы сохранить ее интерес, даже если мои зубы треснут от того, насколько сильно я их сжимаю.

Я почти сплю, когда Франческа вышагивает перед нами. Ночь после вчерашней тренировки Отбора я провела в ожидании наказания за плохие результаты, но его не последовало. Поэтому, когда она ворвалась в мою комнату на рассвете, я еще даже не сомкнула глаз.

– Этикет очень важен, – начинает Франческа, расхаживая взад-вперед вдоль нашего строя, и ее двенадцатисантиметровые каблуки выстукивают ритм моего сердца.

Она всегда выглядит так, словно готова пройтись по подиуму, и я гадаю, сколько усилий она прилагает к тому, чтобы выглядеть так красиво снаружи, потому что внутри у нее сплошное кладбище, полное костей и гнили. Ей следовало стать гробовщиком, раз уж она так хорошо научилась наряжать трупы.

Она останавливается передо мной, и я опускаю глаза к ее ногам. На кончике ее туфли небольшая потертость. Интересно, насколько она ею обеспокоена.

– Посмотри на меня.

Мой взгляд мгновенно находит ее глаза, без колебаний.

– Поцелуй мою ногу, – приказывает она, вытягивая туфлю с отметиной.

Мне кажется, что она слышит мои мысли и наказывает меня за них. Тем не менее я решаю, что это, скорее всего, проделки Дьяволицы. Это ей нравится наказывать меня.

Моя первая реакция – чистейший огонь. Мой рот уже собирает слюну, готовый плюнуть на ее обувь, но я сдерживаюсь. С трудом.

В позвоночнике повисла нерешительность, и мне требуется физическое усилие, чтобы наклониться и сделать то, что она приказывает: приложить губы к ее грязной туфле.

– А теперь лижи ее.

Мои губы дергаются, угрожая скривиться в рычании, но я подчиняюсь и торопливо слизываю грязь и еще бог знает что, остающееся на моем языке.

Я представляю, что это вкус ее души.

Зажмуриваюсь, пытаясь контролировать вопли в моей голове, и выпрямляюсь, не поднимая на нее глаз. Если я посмотрю на нее, то она точно рассмотрит в них ненависть.

Словно почувствовав это, она изгибается и поддевает пальцем мой подбородок, поднимая голову. В мою кожу впивается ее холодное металлическое кольцо.

– Я знаю, что это больно, но стоит тебе еще раз замешкаться, и вместо этого твои губы будут целовать пол.

Подавив рвотный позыв, я киваю и шепчу:

– Прости.

Она мило улыбается и выпрямляется, довольная собой.

– Каждая секунда промедления – это еще один повод наказать вас. Ваш хозяин будет ожидать от вас послушания. Вы будете безвольными маленькими зомби.

Сидни хихикает, поднимает руки и стонет, как настоящий зомби. Мои глаза распахиваются, и никто из нас не может сдержать изумления, таращась на нее, словно на сумасшедшую.

Да нет, не словно. Эта сука точно сумасшедшая.

Франческа рычит, бросается к ней и бьет по лицу. Звук удара эхом разносится по комнате. Голова Сидни откидывается в сторону, и пряди волос разлетаются по лицу от силы удара. Она с тревогой смотрит на Франческу сквозь волосы, и с ее языка срывается очередной смешок.

Франческа наклоняется к ней.

– Продолжай смеяться, Сидни, и я скажу Рокко растягивать твою задницу до тех пор, пока в нее не поместится вся моя нога целиком.

Я сглатываю, снова опуская взгляд в пол. Она охренительно серьезна, и я не могу не ощутить укол сочувствия.

Была ли Сидни нормальной до того, как ее украли? Жила ли она обычной жизнью, имела ли работу, друзей, выбиралась ли по выходным, чтобы найти себе кого-нибудь?

Кем она была до того, как умерла внутри?

После целого дня изнурительных тренировок, посвященных обучению службе будущим хозяевам, по нашим комнатам расносят ужин. Нам не разрешают есть вместе. Я полагаю, они не хотят, чтобы мы подружились, объединили усилия и начали планировать совместный побег или что-нибудь в этом роде. Чем более мы одиноки, тем меньше наша надежда.

Нас кормят супом и крекерами – это скудная еда, но, по словам Франчески, от нее не толстеют. Видимо, даже работорговцы страдают фэтфобией и стыдят женщин за вес. И не важно, что секс они могут получить, только если украдут женщину в буквальном смысле слова.

Только я доела, как снизу раздался визг Франчески, который эхом разнесся по всему дому. Я замираю и медленно ставлю тарелку на тумбочку, пока доносится стук шагов, однако не похоже, чтобы она была на каблуках сейчас. Она разъяренно проносится по лестнице и коридору, и с каждым шагом мое сердце начинает биться все быстрее.

Дверь с грохотом распахивается, и Франческа врывается в комнату; ручка двери продолжает углублять кратер в стене.

Я вздрагиваю и вскакиваю с кровати, сердце бешено колотится. Франческа топает ко мне и практически утыкается в мое лицо носом.

– А ты так хорошо справлялась, – выплевывает она.

У меня перехватывает дыхание, я качаю головой, потеряв дар речи от смятения и адреналина, бушующих в моем мозгу.

– Что…

– Не строй из себя дурочку, – шипит она, после чего ударяет меня тыльной стороной ладони.

По щеке сразу же проносится огонь, и я судорожно втягиваю воздух. Инстинктивно хватаюсь за лицо, полностью парализованная от шока.

Она пихает мне туфлю. Или то, что раньше ею было. Ту самую, которую она заставила меня целовать и облизывать, – черную на золотой шпильке. Только теперь шпилька отколота у основания и едва держится, а всю поверхность испещряют глубокие царапины.

– Это ты сделала, – обвиняет она. – Ты сделала это со всеми моими гребаными туфлями!

Снова качаю головой, мои глаза расширяются, а с губ срывается протест.

– Я клянусь, нет, Франческа. Я не…

Мои слова обрывает еще одна резкая пощечина по той же щеке. Ее грудь ходит ходуном от гнева. От нее волнами исходит жар, и вспышки ярости солнечными зайчиками мечутся по мне.

На мои глаза наворачиваются слезы, и я дрожу от попыток удержать их. Не хочу проявлять слабость. Она примет мои слезы за признание вины. Мое зрение затуманивается, и на языке собираются всевозможные слова. Требуется несколько глотков воздуха, чтобы загнать их обратно в горло.

– Я видела твой взгляд, Бриллиант. Не притворяйся, что ты не хотела меня убить. Ты избалованная соплячка, и это, – она тычет мне в лицо туфлей, – не сойдет тебе с рук.

– Фран…

– Молчать! – верещит она, полностью выходя из себя.

Она хватает меня за волосы, дергает к полу, и огонь пробегает уже по коже головы. Я вскрикиваю, но мой голос быстро заглушается, поскольку она впечатывает меня лицом в деревянный пол и начинает стягивать с меня штаны.

Мои глаза широко раскрываются, и над всеми моими чувствами начинает преобладать паника.

– Стой, подожди, Франческа, я не делала этого!

Но она не слушает.

– Это последний раз, когда ты проявляешь неуважение ко мне. Ты меня поняла?! – кричит она, наконец-то спустив ткань с моей задницы.

Я извиваюсь, пытаясь вырваться из ее захвата, но ее ногти впиваются в мое бедро и заставляют меня снова опуститься. И все же я не могу прекратить борьбу, когда она пытается раздвинуть мои ноги.

– Остановись! – кричу я, и мое зрение чернеет от паники и слез.

– Иди сюда, – кричит она кому-то, но я не вижу кому. Я только чувствую вес, который давит меня, и тогда мое тело начинает сопротивляться по-настоящему.

– Подожди, подожди, пожалуйста, я не делала этого! Пожалуйста! Я не делала этого, – всхлипываю я, отчаянно пытаясь вырваться, но не находя в себе сил. Меня держат за голову, не давая возможности ни видеть, ни двигаться, но я все чувствую.

Боже, я все чувствую. Сломанный каблук ее туфли впивается в меня, и я кричу, когда он разрывает меня на части.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – кричу я.

Я кричу и плачу, но она не слушает.

Ее руки исчезают вместе с весом человека, придавливающего меня.

Франческа откидывает мою голову назад, заставляя взглянуть на ее искаженное яростью лицо, и я едва не плюю в него от злости. Она стоит на коленях, глаза дикие, и она шипит:

– Больше никогда не трогай мои вещи, или тебе будет гораздо хуже, чем сейчас. Клянусь Богом, я заставлю тебя пожалеть, что ты не сдохла. Я понятно выражаюсь?

К моему горлу подкатывают рыдания, слюна почти льется у меня изо рта, когда я кричу:

– Я этого не делала!

Отклонившись назад, она снова бьет меня по лицу, и у меня звенит в ушах, а она продолжает бездумно бить меня, снова и снова, пока я не задыхаюсь от боли.

– Чертова никчемная сучка! – верещит она.

Она снова поднимает мою голову, но я уже не вижу ее сквозь реки, вытекающие из моих глаз. С моих губ срываются невнятные мольбы, но даже я уже не понимаю, что пытаюсь сказать.

– Знаешь, что происходит, когда ты перестаешь приносить пользу? Тебя закапывают в безымянной могиле, где никто никогда тебя не найдет.

Наконец она отпускает меня, едва не приложив головой о пол снова. Мое тело тут же скручивается, инородный предмет все еще болезненно сидит во мне, но у меня нет сил вытащить его.

Хрипы рвутся из моего горла, такие сильные, что сквозь них не может пробиться ни один звук, но я все равно не в силах дышать. Франческа выбегает из комнаты, оставляя меня трястись и выть от боли.

На меня снова обрушивается вес, и мое тело бесполезно отбивается, кулаки летят во все стороны, но в цель не попадают.

– Ш-ш-ш, – шепчет голос.

В тот момент, когда я понимаю, что это Сидни, я сопротивляюсь сильнее, кричу, чтобы она слезла, но она слишком сильна для меня сейчас.

Она полностью обхватывает меня сзади, ее ноги плотно обвивают мою талию и скрещиваются на моем животе, а рука гладит мои волосы.

– Тише, все хорошо, – шепчет она. – Теперь мы вместе.

Оставшаяся у меня энергия исчезает, и единственное, что я могу сделать, – это зарыдать.

Взяв в руки мое горячее, красное лицо, она поднимает мой подбородок. И я едва могу разглядеть ее широкие карие глаза и нежную улыбку. Она почти благоговейно гладит меня по волосам и щекам, глядя на меня, словно на драгоценность.

– Добро пожаловать домой, – шепчет она.

Ноябрь 2021

Хотите забавный факт о боли? На самом деле не существует момента, когда она заканчивается, будто кто-то щелкает выключателем. Боль затихает. Медленно. Постепенно. Так, что ты даже не понимаешь, в какой момент ее не стало. В один момент мы чувствуем ее, учимся с ней жить, а потом понимаем, что все… ее нет. Пуф.

Я задавалась вопросом, сколько времени понадобится, прежде чем боль затихнет, пока Сидни не выпустила меня из захвата. Только потому, что настало время моего наказания.

Еще одна несправедливость, из-за которой эта девчонка так вцепилась в меня.

Но, конечно же, какая, нахрен, вообще разница, когда уже одно только мое нахождение здесь – одна большая несправедливость. Никакой.

Из меня вытащили окровавленный каблук Франчески и заменили кое-чем куда пострашнее. У дружков Рокко была приятная ночка.

Они не испытывали боли. Но я – да.

И все еще продолжаю испытывать ее.

Всещевсеещевсееще…

Знаете, что? Я думаю, что пройдет много времени, прежде чем она утихнет. Я просто это, мать вашу, чувствую.