Доктору Поссе доводилось видеть сотни лиц, столь же прекрасных, а то и более, которые болезнь сводила в могилу в ужасающе безобразном виде. Он слишком часто наблюдал, как заживо гниют невинные дети. Для него оспа воплощала самую страшную и неотвратимую беду, но врач также знал, что не все случаи заболевания приводят к подобному концу. Поэтому он все же дал малый луч надежды:

– Быть может, оспенный возбудитель окажется доброкачественным.

Исабель, присутствовавшая при разговоре, вздрогнула. Этот язык был ей вполне понятен. Если оспа оказывалась злокачественной, человек погибал в невыразимых мучениях, как ее мать, Игнасия. Если на этот раз болезнь доброкачественная, ее госпожа выживет. Конечно же, у нее останутся рубцы, возможно, она ослепнет. Наверняка она пополнит ряды людей, у которых лица навсегда отмечены оспой.

– Сейчас необходимо самое пристальное внимание уделять гигиене, – заключил доктор Поссе.

Исабель знала, о чем говорит врач. Точно так же, как она поступила с одеждой своей матери, она сожгла в печке одежду доньи Марии-Хосефы. Как же обидно было жечь сатиновые нижние юбки, перкалевые сорочки, корсеты из чесучи и парчовые юбки! Не из-за самих вещей, не из-за нежно скользивших в руках дорогих тканей, а из-за странного ощущения, будто она соучаствует в уничтожении красоты этой женщины, еще недавно столь ослепительной. Супруг госпожи велел окурить весь дом парами купороса, а потом вручил девушке две большие шкатулки с драгоценностями, которые его жена никогда не надевала. Исабель перебирала броши в форме павлина, инкрустированные бриллиантами и изумрудами, ожерелья из серого жемчуга, серьги с рубинами… Их пришлось обработать раствором азотной кислоты и щелочью, как старые столовые приборы.

Изменения во внешности больной наводили ужас. Все лицо, особенно вокруг глаз и рта, было обметано высыпаниями, далее пустулы спускались на грудь, руки и ноги. Врач отслеживал цвет пятен – белесые, черноватые, свинцово-серые или пунцовые, а также их форму – выступающие, расползающиеся вширь или уходящие вглубь. Наибольшие страдания причиняло воспаление слизистых: из-за конъюнктивита глаза почти не открывались, дыхание стало неровным и сиплым, голос охрип.

– Есть опасность отека гортани, – сказал врач негромко. И, сообразив, что его слова нуждаются в пояснении, добавил: – Она в любое мгновение может задохнуться. И еще риск сепсиса, то есть общего заражения крови. Надо стараться как можно чище обрабатывать кожу.

Через четыре дня папулы превратились в пузырьки с мутным гнойным содержимым. Запах от них шел невыносимый, но Исабель без единой жалобы, совершенно спокойно чистила их и подсушивала. Она выполняла необходимые манипуляции такими точными движениями, словно занималась этим всю жизнь. Похоже, в болезни наступил критический момент: у больной поднялся жар, она начала бредить. Тут же, словно по волшебству, появился священник: само собой, его никто не звал. Увидев прискорбное состояние страждущей, он засуетился со святым елеем.

– Что это вы делаете, дон Камило? – процедил врач, от природы подозрительный.

– Мы все желаем, чтобы донья Мария-Хосефа оставила этот мир, причастившись Божьей благодати, – медоточиво пропел священник.

– Не торопите события, а то как бы беду не накликали.

Визит священника вызвал панику среди прислуги. Под какими-то невнятными предлогами многие бежали назад в свои деревни. Оставшиеся же старались ускользнуть всякий раз, когда их просили подняться наверх. С Исабель все общались на расстоянии, кроме кухарки – она давно переболела оспой и не боялась заразиться. Особняк погрузился в безмолвный полумрак. Дон Херонимо, столь отважно и успешно решавший мирские дела, совсем потерялся перед лицом смерти. Непредсказуемость болезни и ее заразность буквально парализовали его. «Выживет ли она? Не стану ли я следующим? – Казалось, он постоянно мучается этими вопросами. – Или настанет черед детей?» Таким образом, вскоре Исабель стала опорой дома: она взяла на себя все заботы, включая пополнение запасов и организационные вопросы. Целиком посвятив себя этим хлопотам, она занимала работой руки и голову; это позволяло забыть о себе и смягчить сердечную боль. После смерти матери она усвоила, что это лучший способ справиться с потерей.

«Черный цветок», как называли оспу, пощадил жизнь доньи Марии-Хосефы. На двенадцатый день врач заметил, что пустулы подсыхают, превращаясь в темные струпья, и тогда он, наконец, вздохнул с облегчением.

– Худшее позади, – объявил доктор, – наступил последний этап, когда язвы подсыхают. Она выкарабкается!

И действительно, боли стали стихать, на смену им пришел невыносимый зуд от подсохших струпьев. В общем итоге недуг продлился пятнадцать дней.

– Единственный плюс, если можно употребить это слово, – это то, что донья Мария-Хосефа до конца своих дней защищена от оспы.

Когда впервые за две недели адовых мук донья Мария-Хосефа встала с постели и подошла к зеркалу в гостиной, она не произнесла ни слова. Долгое время она провела в безутешных беззвучных рыданиях. Ее блузка промокла от слез, и Исабель пришлось переодеть свою госпожу. Плакала она не от счастья, что осталась жива, а от горя по своей навсегда утерянной красоте.

16

Дон Херонимо был категоричен:

– Не хочу, чтобы мои дети проходили через этот кошмар.

– Я бы на вашем месте последовал примеру нашего короля, – посоветовал врач.

Карл IV имел подобный опыт. Его дочь, инфанта Мария-Луиза, после оспы чудом осталась жива, хоть и навсегда обезображена. Перепуганный монарх постарался уберечь других детей от заражения. Однако, придя к выводу, что традиционные методы лечения – кровопускание, слабительное, диета, ртуть, сарсапарель^[19] и копайский бальзам – не дают желаемого эффекта, он решил испытать единственное превентивное средство, предлагаемое тогдашней наукой: вариоляцию.

– Это значит, что здоровым людям вводят гной от больного оспой человека, – пояснил доктор Поссе.

Дон Херонимо скорчил гримасу:

– Вводят заразу прямо в тело? Маленьким детям?

– Да, именно так. Это искусственное заражение, чтобы вызвать смягченную инфекцию: болезнь будет протекать относительно легко и навсегда защитит организм от заражения естественным путем.

Дон Херонимо задумался. Ему претила сама мысль о том, чтобы добровольно заражать своих детей.

– А Бог дозволяет подобное? – робко поинтересовался он.

– Об этом надо спрашивать священников, хотя я лично так не думаю. Любое новшество рассматривается церковью как угроза для веры, тем более в медицине, где каждый день совершаются открытия, несущие пользу всему человечеству.

– А если инфекция разовьется в тяжелой форме? Вы гарантируете, что сможете сдерживать ее в ослабленном виде?

– Нет, гарантировать я не могу, потому что болезнь способна выйти из-под контроля. Был случай, когда шестеро слуг заразились после того, как одному из детей в доме сделали прививку. Из-за этого некоторые мои коллеги полагают, что вариоляция способствует распространению оспы. Не стану вас обманывать: многие настроены против прививок, ибо действительно существует риск. Но этот риск снижается, если речь идет о здоровом человеке. Поверьте, дон Херонимо, этот метод уже подтвердил свою эффективность и не представляет смертельной опасности. Ни один из инфантов серьезно не заболел. Поэтому король обязал проводить вариоляцию во всех больницах и сиротских приютах, находящихся под его патронатом.

– Церковники, конечно, встречают в штыки любые научные открытия, но это не означает, что следует воспринимать любое новшество со слепым энтузиазмом… Разве принц Карл-Мария Исидро не заболел самым тяжким образом? И я слышал, что инфанта Мария-Амалия лишилась зрения…

– Да, это правда, у нее развилась сильнейшая офтальмия, воспалительное поражение глаз. Но она уже поправилась, как и дон Карл. Согласно полученным данным, примерно у трех процентов привитых развивается оспа, и они погибают. Другие могут заболеть и выздороветь лишь через несколько недель; у третьих, впрочем, их совсем мало, присоединяются такие инфекции, как сифилис или туберкулез… Это цена, которую мы платим, чтобы побороть оспу.

На лице дона Херонимо отразилась печаль. Но врач продолжал приводить аргументы:

– Но даже при всем этом лучше рискнуть, чем подхватить оспу через контакт с заболевшим. Потому что в этом случае смертность повышается с двадцати до сорока процентов, а зачастую выздоровевшим грозит слепота. Если повезет, как повезло вашей супруге, останутся только шрамы.

Идея добровольного заражения, чтобы вызвать иммунный ответ организма, была столь же старой, как и само желание человечества побороть эту язву. Медик рассказал, как в древнем Китае в нос здоровым людям вдували порошок из толченых струпьев от выздоравливающих больных; как в Индии существовала каста брахманов, которые при помощи тончайших игл вводили каплю оспенной жидкости от больного здоровым. В Европе прибегали к различным способам: например, «покупали оспу» (брали сухие корочки с подживших язв у маленьких детей, идущих на поправку) или же укладывали здоровых молодых людей рядом с больными, чтобы таким образом они легче перенесли натуральную оспу.

– Вариоляция – это не новое явление, дон Херонимо, – продолжал свои объяснения доктор Поссе. – Знаете, с каких времен она практикуется в Европе? Уже почти пятьдесят лет, с тех пор, как одна англичанка, жена британского посла в Константинополе, привезла этот метод из Турции. Ее звали Мэри Монтегю. Она была женщиной умной и пребывала в отчаянии, потому что ее брат скончался от оспы, а сама она выжила, но осталась обезображенной. Она наблюдала, как гной из пустул выздоравливающих пациентов вводили уколом в кожу здоровых людей, и решила опробовать эту методику на своем сыне… И знаете, что случилось?

Дон Херонимо отрицательно покачал головой.

– Мальчик вообще не заболел! Затем она привила свою дочку, и та тоже избежала оспы. Мэри Монтегю добилась распространения этого опыта в среде британской аристократии, так что даже дочери принца Уэльского были привиты. А известно ли вам, почему этот метод завоевал такую популярность в Турции?

– Естественно, нет!

– Из-за гаремов, дон Херонимо. Потому что там красота – это основная ценность женщины. Поэтому им делали прививки в самом нежном возрасте, причем в таком месте, где потом будет незаметен шрам от язвочки.

Слова врача окончательно убедили дона Херонимо, но он не хотел принимать решение, предварительно не обсудив его с женой. Он уже представлял себе, как приходской священник из церкви Святого Николаса станет говорить, что не дозволено совершать зло, каким бы малым оно ни было, для получения какой-то выгоды. А общественное мнение Ла-Коруньи возмутит тот факт, что он подвергнет риску жизнь невинных деток. Но супруга ни секунды не колебалась. Недуг принес ей такие ужасные страдания и имел такие трагические последствия, что из страха вновь с ним столкнуться она решилась на то, чтобы спасти своих детей таким же образом, как поступила леди Мэри Монтегю со своими.

– А мне тоже стоит пройти через это? – поинтересовался дон Херонимо.

– Король не прививался, а вы, полагаю, уже получили иммунитет. Этот метод работает в основном применительно к людям молодым и здоровым… Вот Исабель, наверное, стоит сделать прививку; я не вполне уверен, что у нее сформировалась защита.

Услышав свое имя, Исабель насторожилась. Врач позвал ее и рассказал о своих намерениях:

– Тебе придется провести долгое время у постели детей, им будет довольно плохо. У них поднимется температура, будут болеть мышцы – процесс тот же самый, что пережила их мать, но намного более короткий и менее заразный. Чтобы вариоляция прошла успешно, надо строго соблюдать гигиенические правила, а ты с ними уже знакома.

Исабель кивнула. Врач продолжал:

– Тебе тоже надо сделать прививку, причем первой, чтобы ты успела выздороветь и окрепнуть к тому моменту, когда настанет их очередь.

Исабель окаменела. Даже если она и хотела бы подвергнуться этой процедуре, то все равно не могла: она носила ребенка и подозревала, что подобное вмешательство может навредить ему.

– Нет, я не… Падре говорит, что это нехорошо, что если бы Господь…

– Ты молода и здорова, тебе надо привиться. Ради твоего собственного блага, ради будущего, ради детей, которых ты однажды родишь. Подумай хорошенько.

Услышав последние слова врача, Исабель не сдержала слез, глядя на доктора с обреченным видом. Какое-то время она испытывала искушение признаться в беременности, чтобы он понял, что ее тело уже не принадлежит ей целиком. Рано или поздно придется сделать это, так почему не сейчас? Но подобное откровение напоминало прыжок в пустоту: потерять расположение и уважение хозяев, ощущать себя словно вывалянной в грязи… Исабель казалось, будто она лишится всего того хорошего, чего ей удалось достичь, и в ее представлении признание в содеянном грехе и позорное возвращение в черную дыру деревенской жизни разделял всего лишь один шаг.

17

Впоследствии Бальмису не удастся вспомнить никаких подробностей о путешествии в Новую Испанию на борту корабля Саморского полка; он настолько ослаб, что большую часть пути провел в забытьи. В конце концов судно бросило якорь в порту Веракрус. Это был самый крупный в мире морской транспортный узел, место, где желтая лихорадка укоренилась столь же прочно, как пороки и контрабанда. Сотни негров, рабов и свободных граждан, вместе с индейцами из внутренних областей страны, трудились на погрузке и разгрузке кораблей. Преобладали индейцы с плоскогорья – их легко было узнать по необычной формы сомбреро и по огромным тюкам какао на плечах. Бальмиса сразу же перевезли из этого нездорового города, кишащего москитами и застывшего от удушливой жары, в госпиталь в Халапу; там, на горных склонах, воздух был прозрачен и чист, а монахи – внимательны и доброжелательны.

– Оспу можно смело отбросить, доктор Бальмис, – сообщили ему, едва он оправился. – Возможно, у вас сформировался иммунитет, вы же побывали во многих госпиталях, как мы поняли.

Бальмис кивнул и с облегчением засопел.

– Тогда… что же это было?

Монах пожал плечами:

– Есть столько недугов, о которых нам ничего не известно… Главное, что вы поправились.

Выздоровление затянулось на несколько недель; все это время Бальмис предпринимал долгие прогулки по окрестным лесам, навещал деревни индейцев, которые здесь разительно отличались от тех, что он наблюдал в сельве Эль-Гуахиро. Индейцы Новой Испании блюли древнейшие культурные традиции, находившие отражение в их костюмах, ремеслах, языке и глубоких познаниях в лекарственных растениях.

– Нам предстоит многому у них научиться… – говорил Бальмис сопровождавшему его монаху.

Свойственная его характеру искренность вызывала удивление. В высших кругах американских европейцев было принято презирать индейцев и весь багаж их знаний и традиций. Но Бальмис, открытый новому и восприимчивый к знаниям, проявлял поистине детское любопытство. Когда он окончательно поправился, монахи предложили ему поработать в госпитале в Халапе, пока он ждет нового назначения из своего полка. Бальмис не раздумывая согласился.

В то время скоропостижно скончался вице-король Новой Испании Матиас де Гальвес-и-Гальярдо, человек порядочный и любимый в народе; среди прочих достоинств, по случайному совпадению, он был отцом Бернардо де Гальвеса, командира Саморского полка. Бернардо, который недавно обосновался в Гаване, был назначен преемником отца. Он отплыл в Мексику и семнадцатого июня 1785 года вступил в должность. Новый вице-король собирался продолжить дело отца, который, помимо прочего, учредил Королевскую академию Сан-Карлоса, по образу и подобию Академии Сан-Фернандо в Мадриде, где получали образование архитекторы, художники и скульпторы. Он также способствовал улучшению сельского хозяйства, строил дороги, продвигал картографию и, как истинный сын эпохи Просвещения, поддерживал все начинания, связанные с развитием науки и медицины.

Бальмис не проработал и трех месяцев в госпитале в Халапе, как получил письмо от Алонсо Нуньеса де Аро, архиепископа Мехико: прелат требовал присутствия Бальмиса в столице. Бальмис подозревал, что за этим вызовом стоит влиятельная фигура нового вице-короля. В высшей степени аристократический и гостеприимный город поражал контрастом между нищетой необъятных предместий и великолепием дворцов и монастырей. Бальмиса провели по залам архиепископского дворца – вдоль отделанных дамастом и бархатом стен располагались буфеты с драгоценным японским фарфором, серебряными чеканными кубками и изделиями из золота, а с потолка свисали прекрасные серебряные люстры. В роскошном кабинете его ожидал прелат, самый могущественный человек Новой Испании после вице-короля. Архиепископ был облачен в черную бархатную ризу, на груди его сияло рубиновое ожерелье с огромным рубиновым же наперсным крестом. Бальмис начал раскачиваться вперед-назад, как он делал в детстве, когда ему становилось страшно.

– Я пригласил вас, впечатленный великолепными рекомендациями вашим талантам, которые услышал от нового вице-короля.

Бальмис закашлялся и заморгал, наморщив лоб.

– В Оахаке началась новая эпидемия оспы. В прошлый раз вымерла половина индейцев. Поэтому мне нужна ваша помощь; насколько я понял, вы весьма сведущи в методе вариоляции.

– Я учился у доктора Тимотео О’Сканлана, выдающегося специалиста. Мы познакомились во время осады Гибралтара. На сегодняшний день это лучший способ защиты, но он несет много рисков.

– Понимаю, но по крайней мере он сможет неминуемую смерть перевести в разряд просто вероятных…

– Это действительно так, – согласился Бальмис.

– Я разослал циркуляр всем священникам своего архиепископства, чтобы они убедили верующих подвергнуться этой процедуре в их приходах. Но многие противятся этому. Из страха перед оспой они закрывают и покидают свои церкви, что вынуждает меня принять меры для поддержания религии. Бытует поговорка, что «от оспы и чумы бегут здравые умы». Индейцы тоже пускаются наутек, и проблема усугубляется тем, что они разносят болезнь по деревням в глубине страны. Я прошу вас отправиться в зараженные зоны вместе с другими врачами из госпиталя Сан-Андреса и привить столько людей, сколько сможете.

– Да, но… Ваше Высокопреосвященство, как вы упомянули, народ опасается прививать себе болезнь.

Архиепископ протянул ему пачку листов бумаги.

– Это списки жителей, которые я в чрезвычайном порядке истребовал из всех населенных пунктов этой области. Здесь указаны имена тех, кто согласен на вариоляцию, и тех, кто совсем беден: требуется оказать им необходимую помощь.

Бальмис смотрел на него в изумлении. Чтобы клирик такого ранга, как Нуньес де Аро, сделал ставку на медицинский прогресс – это воистину прекрасная новость.

– Для меня честь выполнить вашу просьбу, – промолвил он.

– Помогите нам остановить смерть, доктор Бальмис.

– Я положу на это все силы, – кивнул он в ответ.

Бальмис и его команда отбыли в город Оахака; испанцы называли его также Зеленой Антекерой за сходство с андалузской Антекерой и зеленоватый оттенок каменных стен церквей. Здания и соборы этого прекрасного города были задуманы так, чтобы солнце заглядывало в окна и двери во все времена года. Он славился жизнелюбием и веселым нравом горожан, а также пышностью религиозных праздников, организованных как католиками, так и сапотеками^[20]