Цитаты из книги «Мужчины без женщин (сборник)»

«Все мы бесконечно бредем окольными путями», – хотел сказать я, но промолчал. Чрезмерно козырять афоризмами – еще одна моя слабая черта.

Не стало Китару, и работа в том кафе вдруг показалась мне жутко занудной, так что через две недели я последовал его примеру. Мы с Эрикой вкратце поведали друг другу, чем жили эти шестнадцать лет. После университета я устроился в небольшое издательство, но через три года оттуда ушел и с тех пор пишу книги. Сам по себе. В двадцать семь женился, детей пока что не заимел. Эрика до сих пор не замужем. – Занята одной работой и работаю без продыху, так что на мысли о замужестве времени не остается вовсе, – как бы в шутку добавила она. Мне отчего-то показалось, что у нее значительный любовный опыт. Все в ней наталкивало на подобные мысли. Первой заговорила о Китару она. – Аки теперь – мастер суси в Денвере. – В Денвере? – Именно. В Денвере, штат Колорадо. По крайней мере, так он писал в открытке два месяца назад, – сказала она. – А почему в Денвере? – Не знаю, – ответила она. – До того была открытка из Сиэтла. Там он тоже лепил суси. Примерно год тому назад. Как бы вспоминая обо мне, иногда он присылает открытки. Непременно дурацкие, и текста в них – кот наплакал. Адрес отправителя, разумеется, не указан. – Лепит суси? – переспросил я. – Выходит, в университет он так и не поступил? Она кивнула.

Китару в восхищении приоткрыл рот и пристально посмотрел на меня. – Слухай, Танимура, а ты и напрауду класны чувак! Парой дажа круча абычнага. – Что поделаешь, – сказал я, – характер такой. – Именна! Змяниць характар невазможна. Именна гэта я и хачу им сказаць. – Однако Эрика – хорошая девчонка, – сказал я. – Она всерьез беспокоится о тебе. Что бы ни случилось, лучше тебе ее не терять. Вторую такую не найдешь. – Ведаю. Гэта я добра панимаю, – сказал Китару. – Тольки што ведаю, а толку… – Один совет – не напролом, – посоветовал я.

– Знаешь, Танимура, я хотела с тобой посоветоваться. Выслушаешь? – Конечно, – ответил я и понял, что попался. Способность сразу же стать «жилеткой», чтобы кто-то мог в нее поплакаться, – еще одно мое неизменно слабое место. И то, что Эрика собирается поговорить на не совсем приятную для меня тему, я мог предположить с высокой долей вероятности. – Я не знаю, как мне быть дальше, – сказала она. Она медленно посмотрела налево-направо, будто кошка в поиске добычи. – Ты сам все видел и, надеюсь, понимаешь. Аки второй год не может поступить, но при этом почти не готовится. На подгот толком не ходит. Поэтому, скорее всего, провалится и на будущий год. Конечно, если подать документы в университет поскромнее, его куда-нибудь да примут, но у него в голове одна Васэда. Ни в каком другом месте он себя не видит. Я думаю, в этом нет никакого смысла. Но что бы я ни говорила, что бы ни говорили ему преподы, он никого не слушает. Ну кто мешает ему заняться подготовкой? Так нет же, он ничего не делает. – Почему он не учится? – Потому что всерьез убежден, что при поступлении достаточно положиться на удачу, – ответила Эрика. – Подготовка к экзаменам для него – пустая трата времени, расход жизни. Не могу понять, откуда у него такие странные мысли. «У него просто свои взгляды», – подумал я, но вслух, конечно же, не сказал.

– Но ведь это важно – пережить в молодости минуты грусти и боли? В смысле – как ступень взросления. – Ты считаешь? – Примерно так же деревьям для роста приходится переживать лютые зимы. Если все время тепло и климат ровный, годовые кольца почти не растут. Я попробовал представить у себя внутри годовые кольца. Но увидел лишь остатки торта «баумкухен» трехдневной давности. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась. – Да, пожалуй, такие периоды жизни человеку просто необходимы, – сказал я. – Еще лучше, когда понимаешь, что все это когда-нибудь закончится.

– Признаки или что там еще, но разве не мы должны стараться создавать условия для продолжения рода? Люди называют это половым влечением. – Так, гэта усё добра, але не для нас. Як бы гэта табе абъясниць, – сказал Китару. – Напрымер, кали мастурбуешь, прадстауляешь якую-нибудзь рэальную дзяучыну, так? – Ну да, в общем-то. – Але я никак не магу прадставиць Эрыку. Бо счытаю, што так паступаць няльзя. И у такия минуты прадстауляю якую-нибудзь другую. Хай яна мне асоба не нравицца. Як шчытаешь? Я немного подумал, но никакого вывода так и не сделал. Откуда мне знать, как там онанируют другие. В себе разобраться бы. – Как бы там ни было, один раз попробуем встретиться втроем, – подвел итог Китару. – А там посмотрим.

Сколько себя помню, подолгу в ванне я не сидел никогда. Молча сидеть, погрузившись в воду, мне быстро надоедало. В ванне невозможно читать книгу или слушать музыку, а я без этого убивать время не могу.

То, как я жил до сих пор, о чем помышлял, если задуматься, было настолько заурядно и беспредельно трагично, что об этом лучше и не вспоминать. Сплошь мещанский хлам, никакого воображения. И мне хотелось собрать это все в кучу и засунуть в самую глубь большого выдвижного ящика. Или же сжечь все дотла (и посмотреть, какой повалит дым). Во всяком случае, я хотел оставить все это позади и начать новую жизнь в Токио с чистого листа. Испробовать новые для себя возможности. И этот отказ от кансайского диалекта, приобщение к новому языку были для меня практическим (да и символическим) средством. В конце концов, язык, на котором мы говорим, формирует нас как людей. Во всяком случае, восемнадцатилетнему мне представлялось именно так.

Когда говорю, что родом из Асии, многие считают, что я из зажиточной семьи. Однако в Асии живут не одни толстосумы. Моя семья – совсем не богатая. Отец работал в фармацевтической компании, мать – библиотекарем. Дом маленький, машина – кремовая «Тойота-Королла». Поэтому чтобы у людей не возникало ошибочное предубеждение, когда они спрашивают, откуда я родом, стараюсь отвечать, что «из пригорода Кобэ».

«Вот именно, – подумал я. – Сперва валять дурака, а затем наверстывать, – как это все-таки по-кансайски!»