И тут он увидел. В принципе прямо перед глазами. Отпечатки на оконном стекле – один почти четырехугольный, в несколько квадратных сантиметров, а пониже небольшая точка. С двух сторон от них имелись два отпечатка в форме полумесяца – левый чуть изогнут вправо, а правый – влево, точно скобки вокруг двух других отметин. Билли сразу понял, что это. Кто-то – вероятно, убийца – смотрел через окно, прислонившись лбом и носом к стеклу и загораживая по бокам солнце согнутыми ладонями, и в результате оставил на стекле кожный жир.

– Он высокий, – отметил Билли, наклоняясь вперед. – Выше меня.

– Если их оставил он, – Ванья кивнула на отпечатки на стекле, – это означает, что он просматривался из тех домов. – Она показала в сторону соседних домов за клумбами. – Кто-нибудь мог его видеть.

Билли засомневался. Посреди буднего дня, в июле. Из вилл вокруг, похоже, все уехали в отпуск. Когда прибыла полиция, на улице собралось крайне мало любопытных или обнаруживших необходимость срочно что-то сделать в саду. Это один из тех районов, что более или менее пустеют летом. У жителей имеются средства и время для того, чтобы поехать на дачу, отправиться куда-нибудь на яхте или за границу. Знал ли об этом преступник? Рассчитывал ли на это?

Вероятно.

Разумеется, они обойдут соседей. Многих. Если убийцу впустили в дом, как полагал Билли, он, наверное, подошел к главному входу. Стучаться в дверь террасы более пугающе и необычно, и шанс попасть внутрь значительно меньше. Значит, он прошел через сад. Прямо на виду. Насколько они знали, аналогично он поступал и в двух предыдущих случаях, но им это не помогло. Никто ничего или никого не видел. Ни машины, ни человека, странно себя ведшего, никто не спрашивал дорогу, не крался, не ехал на велосипеде, не доставлял сообщений.

Ничего и никого.

По соседству все было так, как всегда, с одним маленьким исключением – там жестоко убили женщину.

– Торкель хочет, чтобы мы поехали обратно, – сказал Билли. – Если повезет, мы найдем что-нибудь общее.

– Похоже, нам необходима удача. Он набирает скорость.

Билли кивнул. Между первым и вторым убийствами прошло три недели. Между вторым и третьим всего восемь дней. Они вместе двинулись через зеленый, почти как для гольфа, газон, который, невзирая на продолжительную засуху и жару, не имел ни единого желтого пятнышка. Ванья посмотрела на коллегу, шагавшего рядом в темно-синем худи, с ноутбуком в руке.

– Извини, если я вначале говорила сердито.

– Ничего страшного, ты же была рассержена.

Ванья улыбнулась про себя.

Как все-таки с Билли легко работать.

* * *

Спальня.

Высокий мужчина прошел с сумкой в руке прямо к комоду, стоявшему у стены с окном. Поставив сумку на комод, он выдвинул верхний ящик. Достал с правой стороны тщательно сложенную ночную рубашку и сунул ее в сумку. Вынул слева пакет с чулками «Филипп Матиньон Ноблесс», 50 ден, песочно-коричневые, и тоже отправил его в черную спортивную сумку. Застегнув молнию, он уложил сумку в пространство между остальной одеждой. Поместилась она идеально.

Разумеется.

Он задвинул ящик.

Снова на кухню.

Из кладовки с принадлежностями для уборки он достал тщательно свернутый бумажный пакет и, разворачивая его, подошел к холодильнику. На дверце холодильника стояли бутылка лимонада – 0,33, стеклянная, – и пачка печенья «Мария». В прозрачном ящике, в самом низу, лежали бананы. Мужчина взял две штуки и положил их в бумажный пакет вместе с лимонадом, печеньем и шоколадными вафлями с верхней полки. Открыв в третий раз дверцу шкафчика под мойкой, он достал пустую пластиковую бутылку, когда-то содержавшую раствор гипохлорита натрия. Опуская бутылку в бумажный пакет, он почувствовал запах дезинфицирующего средства. Пакет он поставил в прихожей, справа от входной двери.

Он обернулся и обвел взглядом квартиру. Тихо. Впервые за несколько часов. Ритуал выполнен. Он все закончил. И готов.

Для следующей.

Для четвертой.

Теперь надо только ждать.

* * *

В начале первого ночи Ванья зашла в комнату, которую они никогда не называли иначе, как «Комната». В центре, на серовато-зеленом ковровом покрытии, овальный конференц-стол, вокруг которого расставлены шесть стульев. Посреди стола – совершенно пустого, если не считать нескольких бутылок минеральной воды и четырех стаканов, – панель управления для групповых бесед, видеоконференций и проектора на потолке. Никаких стеклянных стен, отделяющих Комнату от остальных помещений отдела. Полная изоляция от посторонних глаз. На одной из длинных стен висит белая доска, на которую Билли аккуратно вывешивает все, имеющее отношение к делу, над которым они в данный момент работают. Когда Ванья вошла, села на один из стульев и положила перед собой на стол три папки, Билли как раз прикреплял фотографию Катарины Гранлунд.

– Что ты собирался делать сегодня вечером? – спросила Ванья.

Билли слегка удивился ее вопросу. Он ожидал, что она спросит о деле. Нашел ли он связь между тремя убитыми женщинами. Продвинулись ли они куда-нибудь. Не то чтобы Ванья не проявляла интереса к коллегам, но из всех знакомых Билли полицейских она была самой сконцентрированной и обычно во время работы редко просто болтала или разговаривала на личные темы.

– Я был в Парк-театре, – ответил Билли, усаживаясь. – Но мне пришлось уйти сразу после антракта.

– Ты же вроде не ходишь в театры?

Что правда, то правда. Билли неоднократно, когда они разговаривали не о работе, отзывался о театре как о «мертвой форме искусства» и утверждал, что так же, как мы с появлением автомобиля отказались от конных экипажей, театру следовало бы тихо и достойно отойти в мир иной с рождением кино.

– Я познакомился с девушкой, и ей хотелось пойти.

Ванья улыбнулась – конечно, дело в девушке.

– Что же она сказала, когда ты сбежал?

– Не знаю, поверила ли она мне. Ей уже во время первого действия пришлось меня разок будить… А ты, что делала ты?

– Ничего, сидела дома и читала о Хинде.

Это привело их к причине, по которой они сидят в довольно пустом здании на острове Кунгсхольмен^[6], когда уже начались новые сутки.

Минут сорок пять спустя им пришлось признать, что они ни на йоту ни к чему не приблизились. Между тремя жертвами не было ничего общего. Разный возраст, двое замужем, одна разведена, дети только у одной, выросли все в разных местах, в одной школе не учились, работали в разных сферах, в одних обществах и организациях не состояли, общих хобби не имели, их мужья и бывшие мужья, на первый взгляд, никак связаны не были, в друзьях друг у друга в «Фейсбуке» или в других социальных сетях они вроде бы не значились.

Они не знали друг друга.

Не имели ничего общего.

Во всяком случае, ничего такого, что Билли с Ваньей смогли бы обнаружить. Билли разочарованно закрыл компьютер и устало откинулся на спинку стула. Ванья встала и подошла к доске. Принялась разглядывать фотографии трех женщин. Живые – на одном снимке каждая, мертвые – на нескольких. С правого края еще имелась вертикальная колонка фотографий девяностых годов. Ужасающе похожих на новые снимки.

– Он копирует их абсолютно точно.

– Да, я размышлял над этим, как это возможно? – Билли встал и подошел к ней. – Думаешь, они знают друг друга?

– Вовсе не обязательно, старые фотографии ведь публиковались.

– Где? – удивленно спросил Билли.

Ему трудно было себе представить, какая газета могла решиться напечатать эти жуткие фотографии, а Интернет в 1996 году еще вовсе не был таким безграничным источником информации, как сегодня.

– В частности, в двух книгах Себастиана, – продолжила Ванья, повернувшись к нему. – Ты их читал?

– Нет.

– А следовало бы. Они действительно хорошие.

Билли не ответил, лишь кивнул. Учитывая отношение Ваньи к Себастиану, из положительного она, наверное, могла о нем сказать только это. Билли засомневался, стоит ли спрашивать – час уже очень поздний, а Ванья этим вечером уже проявляла признаки раздраженности, но тут он услышал, как произнес:

– Думаешь, мы будем его подключать?

– Себастиана?

– Да.

– Очень надеюсь, что нет.

Ванья вернулась на место, собрала принесенные папки и направилась к двери.

– Зато посетить Хинде в «Лёвхаге» нам придется. Я подумала, что мы с тобой можем съездить туда вдвоем. – Она открыла дверь и остановилась. – До завтра! Ты позвонишь Торкелю и расскажешь, как мало мы нашли?

Не дожидаясь ответа, она ушла, оставив Билли в одиночестве. Значит, ему придется звонить и сообщать плохие новости. Как обычно. Он взглянул на часы. Почти час ночи. Билли со вздохом достал мобильный телефон.

* * *

Себастиан проснулся от того, что кто-то прикасался к его лицу. Он открыл глаза, быстро определил, что находится в незнакомой комнате, и повернулся на левый бок, восстанавливая в голове события приведшего его сюда вечера. Он проследовал за Ваньей до ее дома. Видел, как она зашла в парадное, и уже собирался направиться к своему обычному месту наблюдения, когда она вдруг снова вышла на улицу. Через несколько секунд появилась полицейская машина и увезла ее. Что-то произошло.

И потребовало присутствия Ваньи.

Его присутствие нигде не требовалось.

Он устало направился домой, в свою слишком большую квартиру, но почти сразу почувствовал, что ему неймется. Существовал только один способ отделаться от ощущения беспокойства и недовольства. Поэтому он просмотрел анонсы в утренней газете и остановился на информации лектория Общества просвещения рабочих: «Вечер с Юсси Бьёрлингом»^[7]. Лекция его совершенно не интересовала, но на всех культурных мероприятиях большинство публики составляли женщины, и, немного поразмыслив, он уселся в третьем ряду, возле одинокой женщины лет сорока, без обручального кольца. Завел в перерыве беседу. Потом угостил безалкогольным напитком. Продолжил разговор. Договорился о совместном ужине. Прогулялся до ее квартиры в районе Васастан. Занимался сексом. И вот сейчас она его разбудила. Эллинор Бергквист. Продавщица из универмага «Оленс». Домашняя утварь. Который же теперь час? На улице светло, но это ни о чем не говорит. Ведь середина лета. Эллинор лежала на боку, повернувшись к нему и подперев голову рукой, а указательным пальцем другой руки водила по его лицу. Поза из романтической комедии, которую она когда-то видела. Очаровательно в фильме, но безумно раздражающе в действительности. Растрепанный локон светло-рыжих волос скрывал один ее глаз, и она улыбалась, как ей, вероятно, казалось, лукаво, а указательный палец задержала у него на носу и слегка надавила.

– Доброе утро, соня.

Себастиан вздохнул. Он не мог решить, что хуже. То, что к нему обращаются так, будто он младенец, только что разбуженный после необходимого краткого сна, или чувство любовной привязанности, которое она излучала. Пожалуй, последнее. Уже во время короткой прогулки до ее дома он предвидел, что так вполне может случиться.

Она тогда взяла его за руку.

И держала.

Всю дорогу. Прямо классическая картинка влюбленной пары, бредущей по ночному летнему Стокгольму. Пять часов спустя после знакомства. Это было ужасно. Себастиан взвешивал, не поблагодарить ли и откланяться, но под конец решил, что потратил слишком много времени и усилий, чтобы покончить со всем, не получив того, что хотел. Того, что ему требовалось.

Секс получился скучным, лишенным энтузиазма с его стороны, но, по крайней мере, дал ему возможность несколько часов поспать. Все-таки что-то. Себастиан отвернул голову так, что кончик ее пальца соскользнул с его носа, и откашлялся.

– Который час?

– Почти половина седьмого. Что ты хочешь сегодня делать?

Себастиан снова вздохнул.

– К сожалению, мне надо работать.

Ложь. Он не работал. Причем много лет, если не считать кратковременного участия в расследовании дела в Вестеросе^[8], которое несколько месяцев назад проводила Комиссия полицейского управления. Сейчас же он ничего не делал. И намеревался продолжать в том же духе. Собственно, ему ничем и не хотелось заниматься, особенно вместе с Эллинор Бергквист.

– А если бы я тебя не разбудила, как долго, думаешь, ты бы проспал?

Черт, что за вопрос? Откуда ему знать? Наверное, его разбудил бы сон, которого удавалось избежать в крайне редкие ночи, но когда бы это произошло, сказать было невозможно. Рассказывать ей об этом сне он тоже не намеревался. Он собирался уйти. Покинуть квартиру в Васастане как можно скорее.

– Не знаю, может, до девяти. Какая разница?

– Два с половиной часа.

Указательный палец вернулся, провел по лбу, спустился по носу к губам. Гораздо более интимное движение, чем что-либо из того, чем они занимались несколькими часами раньше. Себастиан поймал себя на том, что перестал выбираться из постели.

– Значит, если ты не хочешь снова заснуть, – продолжила Эллинор, – у нас есть два часа для кое-чего другого, прежде чем это повредит твоей важной работе.

Указательный палец спустился к подбородку, шее, груди и под пододеяльник без одеяла внутри. Себастиан встретился взглядом с ее зелеными глазами. На радужной оболочке левого глаза он разглядел коричневое пятнышко. Оно создавало впечатление, будто зрачок потихоньку вытекает. Рука продолжала двигаться вниз.

Оказалось, что Себастиану все-таки есть чем заняться с Эллинор Бергквист.

Завтрак.

Как ей удалось его уговорить?

Необдуманное обещание, брошенное после секса?

Выходившее во внутренний двор окно кухни стояло открытым, но в квартире все равно было жарко. Снаружи донесся рокот проехавшего по улице мотоцикла, нарушивший тишину. Обычную тишину летнего утра. Себастиан размышлял над тем, какой сегодня день, оглядывая накрытый стол. Йогурт, два сорта хлопьев, мюсли, свежевыжатый сок, сыр, ветчина, колбаса, нарезанные огурцы, помидоры, перец, куски арбуза. Может, среда? Вторник? Когда Эллинор достала из духовки противень и выложила готовые маленькие багеты на кухонное полотенце, аромат хлеба bake-off^[9] распространился по всей кухне. Положив полотенце в плетеную хлебную корзинку и с улыбкой поставив ее на стол, Эллинор вернулась обратно к кухонному островку, расположенному в центре просторной кухни. Голоден Себастиан не был. Электрический чайник щелкнул, Эллинор подошла и налила в стоящую перед Себастианом чашку кипящую воду. Он посмотрел в чашку, где вода, соприкоснувшись с порошком на дне, незамедлительно окрасилась в темно-коричневый цвет. Эллинор явно восприняла его взгляд как критический.

– К сожалению, у меня только растворимый кофе, я сама пью исключительно чай.

– Ничего…

Она налила воду в собственную чашку и отнесла на место чайник. На полпути обратно к столу она остановилась.

– Тебе нужно молоко?

– Нет.

– Хочешь, я его подогрею? Как «латте».

– Нет, все нормально.

– Точно?

– Да.

– Ну ладно.

Улыбнувшись, она села напротив него, взяла пакетик чая – лимон и имбирь – опустила его в горячую воду и несколько раз покачала им вверх и вниз. Она вновь заглянула Себастиану в глаза и улыбнулась. Он сумел изобразить то, что при большом желании можно было расценить как улыбку, и отвел взгляд. Ему не хотелось здесь находиться. Обычно он подобных ситуаций избегал. Он вспомнил, почему. Ему претило фальшивое ощущение единения, будто у них есть что-то общее, хотя они – во всяком случае, если это будет зависеть от него, – никогда больше не увидятся. Он устремил взгляд на один из кухонных шкафов и погрузился в размышления, а Эллинор тем временем положила в чай ложку меда. Она взяла маленький багет, разделила пополам, намазала маслом, положила сверху сыр, ветчину и два кольца желтого перца. Откусив кусочек, она посмотрела на Себастиана. У того взгляд был по-прежнему устремлен куда-то в пространство позади нее.

– Себастиан?

Себастиан вздрогнул и посмотрел на нее вопросительно.

– О чем ты думаешь?

Он действительно полностью погрузился. Опять. Туда же, куда и всегда. В мысли, которые, похоже, теперь занимали все его время. Это было почти незнакомое Себастиану чувство. Одержимость. Даже когда он бывал больше всего увлечен и успешен в работе, у него не возникало проблем с тем, чтобы отбросить нежелательные мысли. Если расследование начинало брать верх над его жизнью, он просто-напросто переставал думать о нем на несколько дней.

Занимался другим.

Вновь завладевал инициативой.

Себастиан Бергман был человеком, не уступавшим контроля. Ни за что и никому. Так, по крайней мере, было раньше.

Теперь он переменился.

Жизнь встряхнула его. Ударила по нему.

Не только один раз.

Дважды.

Три месяца назад, еще далеко не оправившись от катастрофы в Таиланде, произошедшей на второй день Рождества 2004 года, он поехал в Вестерос. Целью поездки была продажа родительского дома, и, очищая дом, он нашел несколько писем. Писем 1979 года, к его матери. От женщины, утверждавшей, что она ждет от него ребенка. Тогда он этих писем не получил, но тут сделал все, чтобы отследить отправителя. В Вестеросе как раз находились бывшие коллеги Себастиана из Государственного полицейского управления, расследовавшие жестокое убийство мальчика, и он навязался участвовать в расследовании, чтобы через доступные полиции регистры заполучить женщину.

Адрес.

Сведения.

Все это он раздобыл. Дверь на Стуршерсгатан, 12, ему открыла женщина. Это она. Анна Эрикссон. Он получил сведения. Да, у него есть дочь, но она никогда не узнает о том, что Себастиан – ее отец. У нее уже есть папа. Вальдемар Литнер. Вальдемар, знавший, что Ванья не его дочь.

Поэтому им нельзя встречаться. Себастиану и его дочери. Это разрушило бы слишком многое. Все. Для всех. Себастиану пришлось более или менее обещать никогда ее не разыскивать.

Проблема заключалась лишь в том, что они уже повстречались.

Даже более того.

Успели вместе поработать.

В Вестеросе. Он и Ванья Литнер. Следователь Государственной комиссии по расследованию убийств. Умная, талантливая, эффективная, сильная.

Его дочь.

У него есть дочь.

Опять.

С тех пор он более или менее преследовал ее. Зачем, он не мог толком объяснить даже самому себе. Он смотрел на нее и только. Никогда себя не обнаруживал. Что ему было говорить? Что он мог сказать?

Сейчас он посмотрел на Эллинор, доброжелательно спросившую, о чем он думает, и ответил то, что, наверное, меньше всего требовало продолжения, а именно:

– Ни о чем.

Эллинор кивнула, казалось, удовлетворившись ответом или, по крайней мере, тем, что ей удалось снова завладеть его вниманием. Себастиан потянулся за куском арбуза. Его он, пожалуй, все-таки способен проглотить.

– Над чем ты работаешь?

– Какое тебе до этого дело?

Невежливый ответ, откровенно недружелюбный, но лучше уж сразу расставить точки над i. Себастиану отнюдь не хотелось, чтобы и без того неприятный завтрак вылился в удобный случай узнать друг друга получше. Они уже достаточно знают друг о друге. Он о ней больше, чем она о нем. Ей известно, что его зовут Себастиан Бергман и что он психолог. От остальных личных вопросов он успешно уклонялся, с легкостью подменяя ответы проявлением интереса к ней.

– Ты сказал, что тебе надо работать, – продолжала Эллинор. – В середине июля большинство людей свободно, поэтому я и интересуюсь, чем ты занимаешься.

– Я составляю своего рода… отчет.

– О чем?

– Это… проверка. Для полицейской школы.

– Ты вроде бы говорил, что ты психолог?

– Так и есть, но иногда я сотрудничаю с полицией.

Она кивнула. Отпила глоток чая и потянулась за куском хлеба.

– Когда его надо закончить?

Вот пристала!

– Примерно через две недели.

Эти зеленые глаза. Она знает, что он лжет. Ему было все равно. Его нисколько не волновало, что она о нем думает, но он чувствовал себя крайне неловко за обычным завтраком, когда оба знают, что это лишь декорация. Химера. С него хватит. Он отодвинул стул.

– Я пошел.

– Я тебе позвоню.

– Конечно…

Дверь за Себастианом захлопнулась. Эллинор продолжала сидеть, прислушиваясь. Его шаги. Спускается по лестнице. Она усмехнулась про себя. Так она и знала, что этим кончится. Когда его шаги перестали быть слышны, она встала и пошла обратно в спальню. К окну. Если он перейдет улицу и пойдет налево, она сможет его увидеть. Но нет.