Глава 32. Опасности грозят нам отовсюду

– Протестую против отвратительных условий содержания заключенных!…

Эдик дико кричал и метался по камере, делая кульбиты и огромные прыжки, оставляя следы подошв на стенах, потолке…

На шум прибежали милиционеры.

– В чем дело?! Немедленно прекратить безобразничать! – заорал дежурный офицер.

– Требую свободы! Я невиновен! Приведите сюда моего адвоката!

Вид его был страшен. Дикие глаза, рот покрыт пеной, рубашка на груди разорвана. Поэтому охранники боялись к нему подступиться.

– Будет тебе адвокат. И следователь. Только угомонись.

Минут через пять Эдик успокоился, затем внезапно обмяк и повалился на пол. Его всего начало трясти, лицо побелело. Пришлось вызывать «скорую помощь».

Несмотря на энергичные меры, предпринятые медиками Эдику становилось все хуже и хуже, и его повезли в больницу. По дороге он потерял сознание, пульс еле прощупывался.

После долгой и безуспешной борьбы врачей у него остановилось сердце. Но минуты через две он вдруг сел и удивленно огляделся.

– Где я?!

Врачи были в шоке. Наконец, один из них ответил: – В больнице. Тебе сделалось плохо. Ты вдруг взбесился в камере, кричал, прыгал.

– Но я ничего не помню! – он соскочил на пол.

– Куда!? Нельзя! Ведь всего пять минут назад у тебя была остановка сердца!

– Я абсолютно здоров!

У него смерили давление, проверили пульс…

– Все в норме! Странно!? Я ничего не понимаю!

Следователь спросил врача: – Так он здоров?!

– Да!

– Его можно вернуть в камеру?

– В принципе, да.

Эдика, теперь уже на милицейском УАЗике, довезли до КПЗ и водворили в камеру.

Резко зазвонил телефон. Фарид оторвался от книги, взял трубку.

– Алло! А, это Вы, Марина!

– Фарид! Срочно приезжайте!

– Что случилось?!

– Игорь заболел!

– Чем заболел?! Вы думаете, что это как-то связано со смертью Вашего мужа?!

– Боюсь, что связано.

– Сейчас я приеду.

Фарид торопливо прошел к номеру Дины. Дверь была заперта, на стук никто не откликнулся. Он направился в офис фирмы «Эпикур».

Марина была в кабинете директора.

– А где Игорь?

– В больнице. Вчера увезли на «скорой». Врачи говорят, что симптомы болезни те же, что и у его брата. У вас есть какие-нибудь результаты?

– Пока нет. К сожалению. Мы вынуждены заниматься нашим товарищем, Эдиком.

– Нельзя терять время! Надо работать! Искать убийцу Владимира!

– Успокойтесь, пожалуйста. Есть у нас одна рабочая версия, но весьма слабая, даже чуть-чуть фантастическая.

– Рассказывайте. У меня нет ни времени, ни выбора.

– Все дело в колье из мориона. Каким-то непонятным образом оно вызывает смертельную болезнь у человека, который его носит. Необходимо колье немедленно снять с Игоря. И я хотел бы его поносить, чтобы попытаться выяснить способ воздействия камня на человека.

– Чушь какая-то!

– Марина! Вы же ничем не рискуете! Надо проверить! Сделайте, как я прошу!

– Колье очень дорогое.

– Но не дороже же Игоря! Поймите, речь идет о жизни и смерти!

– Я должна переговорить с Игорем.

– Буду ждать Вашего решения в гостинице.

Между тем Дина с Розой отправились к Эдику. Следователь дал разрешение на свидание с ним.

– Роза. Ты постой здесь. Я быстро.

Девочка заметно преобразилась в красивом платье-сарафане и босоножках. Значительно взрослее своих сверстниц, она все же восприняла свою новую жизнь по-детски наивно, как сказку, добрую и красивую. Она моментально привязалась к Дине и обожала ее как старшую сестру. Эдика она еще не видела, но уже много наслышалась о нем от Дины. И, по ее мнению, он тоже был хорошим парнем. Роза могла каким-то шестым чувством безошибочно определять суть человека, утверждая, что отчетливо видит их добрую или злую ауру.

Она стояла у входа в КПЗ и беспричинно улыбалась ясному солнцу и голубому небу с редкими белыми облаками. По улице медленно проехал автофургон «Латвия». Девочка не обратила на него внимания, но что-то кольнуло ее в сердце и тут же отпустило.

Дина в это время была уже в камере Эдика и расспрашивала его о последних событиях. Узнав о вспышке ярости и последующей потери сознания, остановки сердца, она страшно перепугалась.

– Понимаешь, самое странное то, что все произошло совершенно неожиданно и молниеносно. Ты же знаешь, что я здоров как бык и никогда не жаловался на сердце. И потом, я совершенно не помню, что я делал, как будто у меня отключили сознание. Это потом только рассказали милиционеры и врачи о том, что происходило со мной.

– Эдик! Я очень боюсь за тебя! Похоже, что кто-то вновь воздействует гипнозом или еще чем-либо на тебя. И при этом кто-то может управлять и твоим сознанием, и твоим телом, вплоть до остановки сердца. Я слышала, читала, что только очень сильные йоги могут останавливать и вновь запускать свое сердце, замедлять дыхание и ритм биологических процессов в организме. Кто-то начал охотиться на тебя, Эдик! Нужно искать способы защиты от него!

– Но я совершенно беззащитен! Я не вижу противника! Я не знаю – с какой стороны и когда ждать удара!

– Нет! У тебя ведь есть силовое поле! Я думаю, что оно может экранировать гипнотическое или телепатическое и черт знает какие еще психические воздействия. Эдик! Обещай, как только почувствуешь что-нибудь неладное, окутай себя полем. А ночью вообще спи только в коконе, потому что во сне ты действительно ничего не почувствуешь.

– Спасибо, Диночка! Ты хорошо соображаешь.

– Ладно. Я пойду. Меня там Розочка заждалась. Будь всегда настороже. Ребята-москвичи за тебя хлопочут и уверяют, что скоро тебя выпустят на свободу.

Глава 33. Кардинал. Явление второе

– Хочу сладкого! Хочу кислого! Хочу вина! Хочу… – Как много у нас желаний, претензий и амбиций. А возможностей для их реализации частенько нет. Что делать в таком случае? Уменьшать свои аппетиты и амбиции? Снижать планку своего Я, своих претензий? Но это ведь обидно, больно и просто невозможно! Как же так! Ведь я – человек, я – бог! И вдруг – нет! Оказывается я просто ничтожество.

– Мне все известно! Я знаю прошлое и будущее! Я маг и чародей! Хотя, нет. Я не могу отдаться своим влечениям, страстям. Я скован разумом, холодным и равнодушным. Все мои эмоции заглушены во мне. Я червь, без нервов и без сердца. Во мне холодная рыбья кровь. На что тогда я надеюсь? Я не знаю. Но все животное во мне кипит. Я хочу! Я желаю! А чего? Любви и власти над Вселенной! Любви обыкновенных женщин, милых и прекрасных! Власти над людьми! Какой парадокс. Презирать и властвовать над пигмеями и жаждать от них же любви и признанья твоих амбиций, претензий. Странно, не правда, ли. Как ты велик и жалок одновременно человек-бог!

Расступилась волна, отбежала игриво, оставляя на песке жемчуга-ожерелья. Я один на один вместе с морем остался. Все как прежде спесив, вместе с тем я так жалок. Как мне быть? Все побороть, всех осилить?! Нет, не властвовать мне ни над кем, ни над собой даже. Я по-прежнему слаб и душою и телом. Я безмозглый червяк, посягнувший на Вселенную.

Озари же душа мне дорогу во мраке! Может, я по ней давно уже иду! Может быть, я ее уже давно нашел!

Кардинал любил рано утром встречать восход солнца сидя в своем уютном мягком кресле, наблюдая, как багровый серпик подымается над заросшим лесом куполом холма, а затем, как бы скачком, оно выпрыгивало целиком на небосвод, стоило лишь на минутку отвлечься, отвести взгляд. В эти мгновения у него было восторженное состояние и ему верилось в лучшее, светлое. Позже, дневные будни омрачали нежный лик утренних мечтаний, надежд. Они даже забывались. Но все повторялось вновь и вновь, через несколько дней или даже недель, когда он мог наблюдать восход солнца.

В этом человеке уживались сентиментальность и жестокость, доброта и злость, хотя, в принципе, в той или иной степени, это свойственно каждому человеку. А эти встречи с небесным светилом были своеобразной молитвой Солнцу, своему божеству, и они вселяли в него силу и уверенность в успехе, и были ему так необходимы.

Жизнь кардинала была хотя и сложной, но сытой и богатой. Навстречу катилась упитанная старость. Ну, как же в этом случае не жить, не радоваться, довольствуясь достигнутым благополучием и высотой своего положения. Хотя это больше похоже на жизнь жвачного животного.

Нет! Признанья хочешь ты! Все хочешь ты объять! Такой ты жадный и охоч до славы, денег, женщин, до всего! Комфорт, уют, покой и вместе с тем – слава, власть. Опомнись и смири гордыню, довольствуйся же тем, что ты имеешь. Но нет. Тщеславием и жадностью обуян, завистлив, злобен и коварен. Человек? Нет, зверь! И даже хуже зверя! Ты олицетворение зла, а не добра. Ты сам сатана, о человек!

Кардинал не был человеконенавистником, но часто ловил себя на том, что смотря по телевизору про катастрофы, войны, убийства, он с непонятной кровожадностью хотел больших жертв и разрушений, чем было, и пугался от этих желаний, говоря себе: – Боже! Я превращаюсь в Сатану! Я жажду зла всем и вся! Но ведь я не был таким раньше! Не был!

Серый начинал копаться в памяти, и вспоминал, что подобные мысли и желания у него появлялись и раньше. Например, соперник. Неважно какой, в любви, в работе. Как его убрать с дороги? У него кровь приливала к голове, комом подкатывала к горлу злоба и ненависть. Убить, раздавить, растоптать!

Нет, он никогда не хотел сам пачкать руки. Вот если бы несчастный случай, автокатастрофа или кто-нибудь другой отправил бы соперника на тот свет… И его не смущало, что при этом могли пострадать, погибнуть совершенно невинные люди.

Он вспоминал множество случаев, когда любое препятствие на его пути вызывало такую злобу и ненависть, что он готов был убить, испепелить не только человека, но и целый город, страну.

Как уживались в человеке такие чувства?! Ведь он жалел плачущего ребенка. Порой, при просмотре мелодрам, у него появлялись слезы на глазах. Видимо, архаичный, глубоко спрятанный в подсознании инстинкт самосохранения, эгоизм, выплескивался наружу кратковременными вспышками ненависти и злобы.

В последние годы Серый все больше склонялся к мысли, что действительно нужны войны, регулирующие прирост населения земного шара. – Что-то много китайцев развелось, – говорил он, увидев в новостях по телевизору или в газете информацию про великую страну Востока. – Нет. Не с Западом придется нам воевать, – говорил он иногда при застольных беседах, – А с желтой расой. Ведь они действительно нас шапками закидают. Подумать только. Их уже полтора миллиарда! А нас, россиян, всего сто пятьдесят миллионов.