Глава 02
Музыкальный аукцион

Гений музыканта причудливо сплетается с мистикой.

Я стал понимать это, когда он заговорил о Ледяном лесе.

С тех пор прошло три года, наступил тысяча шестьсот двадцать восьмой. В Эдене говорили лишь о музыке и конце света.

На улице, как обычно, громко звучала народная музыка, исполняемая пасграно, но стоило зайти в помещение, она сменялась аристократичными ритмами мартино. И только на площади Монд гармонично переплетались два далеких друг от друга музыкальных мира и самые разные мелодии, смешиваясь с жаркими спорами и перешептываниями жителей.

– Кисэ обманывает нас всех, – твердили мартино.

– Нет! Оракул говорит чистую правду! – как заведенные повторяли пасграно.

– Кисэ с помощью пророчества плетет интриги, подстрекает простолюдинов и пытается повлиять на нас, – возмущались аристократы.

По словам оракула, в конце тысяча шестьсот двадцать восьмого года представители всех знатных семейств Эдена встретят свой конец. Но никто из высшего сословия не верил в предсказание, их смущало низкое происхождение Кисэ.

До всех этих разговоров мне не было никакого дела. Мысли занимал лишь один вопрос – когда вернется Баэль. Январь был в самом разгаре, конкурс на титул де Моцерто проходил осенью, но я все равно ощущал болезненное предвкушение.

В один из январских дней я пил чай в компании Тристана в нашем любимом кафе, наблюдая через стекло за падающими хлопьями снега.

– Говорят, Антонио отправился на юг. Не понимаю, он вообще думает возвращаться? Будем надеяться, что скоро он окажется дома. Неужели так трудно написать друзьям пару строк? – сокрушался Тристан.

За три года от Баэля не пришло ни единой весточки. Иногда мы, узнав, в каком городе он остановился, отправляли ему письма, но ни на одно из них Антонио не ответил. Наверное, он их даже не открывал.

– А если вдруг Баэль не будет участвовать в конкурсе… Как думаешь, кто станет де Моцерто на этот раз? Снова Климт Лист?

В ответ Тристан покачал головой:

– Он сказал, что не будет участвовать: слишком стар. В светских кругах многие впечатлены победами Баэля, и поговаривают, что в этот раз титул тоже лучше отдать молодому музыканту.

– Молодому музыканту, значит…

Я стал перебирать в уме имена исполнителей, подходящих для этой роли, как вдруг поймал на себе взгляд Тристана. В его глазах плавали искорки веселья.

– Не пойму, почему ты так смотришь?

– Не знал, что ты так туго соображаешь, дружище. Ведь следующим финалистом можешь стать ты.

Я резко вскочил из-за стола.

– Не говори глупостей! Победа такого никчемного музыканта, как я, ударит по престижу конкурса.

– Никчемного? Многие в Эдене хвалят твой талант. Музыканты выстраиваются в очередь, чтобы предложить тебе сыграть дуэтом.

– Это ничего не значит… – Я сцепил руки в замок, опустив взгляд. – Видимо, после отъезда Баэля в Эдене не осталось больше талантов, раз все говорят обо мне – посредственном музыканте.

– Прекрати принижать себя, Коя. Ты ведь и сам хочешь участвовать. Разве нет?

Я задумался.

– Пожалуй, это станет неплохим опытом, и многие смогут услышать мою музыку. Но я точно не хочу быть следующим де Моцерто.

– Дружище, тебе стоит прислушаться к своей матушке и поверить в себя. Ты понимаешь, что именно неуверенность не дает тебе приблизиться к Баэлю?

Слова Тристана ранили сильнее, чем я думал. Но, похоже, он понял, что перегнул палку, и резко сменил тему.

– Ты слышал, что в Канон-холле пройдет масштабный аукцион? Будешь участвовать?

– Аукцион? В Канон-холле?

– Поговаривают, что на торги выставят самые уникальные музыкальные инструменты, созданные Джеем Каноном. Со всей страны съедутся богачи.

– Аукцион…

Уже долгое время я мечтал о новом фортепиано. То, на котором я играл сейчас, было совсем старым, его купили мне еще в детстве.

– Я бы с удовольствием, но, боюсь, матушка не даст мне денег. Она настаивает, чтобы я бросил играть.

– Похоже, ты совсем забыл, что у тебя два родителя.

А я ведь даже не вспомнил про отца. Последний раз мы с ним виделись больше года назад.

Семья Морфе из поколения в поколение отвечала за финансы королевства Анакс, расположенного по соседству с Эденом. Мой отец управлял всеми делами казны, через которую каждый день проходили миллиарды пер. Туда же он пристроил и моих старших братьев. Работа занимала все его время и мысли, поэтому такая тривиальная вещь, как семья, его мало интересовала.

Король платил щедро, но ходили слухи, что большую часть доходов моего отца составляли взятки. Именно поэтому род де Морфе считался самым состоятельным в Эдене.

«Отец…» – написал я и в сомнениях отложил перо. Что дальше? Мы с отцом никогда даже толком не разговаривали. Я мучился несколько часов, но все же изложил свои мысли на бумаге. Содержание написанного сводилось к одной фразе: «Мне нужны деньги».

От Эдена до Катра, столицы Анакса, расстояние небольшое – всего несколько часов пути, но я был уверен, что отец, сославшись на занятость, ответит мне уже после аукциона.

Однако на следующий день я получил от него письмо.

«Моему любимому младшему сыну Кое», – красивым почерком было выведено на плотной бумаге. По моим щекам тут же побежали слезы. Отец никогда раньше не называл меня любимым сыном. Дрожащими руками я вскрыл конверт.

Впервые я получаю от тебя весточку. Прости за мою безучастность. В свое оправдание могу лишь сказать, что все, что я делаю, – это ради семьи.

До Катра дошли слухи о твоем таланте. Ты стал выдающимся пианистом. Отправить тебя учиться в консерваторию было одним из лучших моих решений.

Многие знакомые уверены, что ты можешь стать следующим де Моцерто, но я думаю, они говорят это лишь затем, чтобы потешить мое самолюбие. Мои ожидания не должны давить на тебя. Главное, чтобы ты был счастлив.

И еще, Коя.

Я никогда не выражал тебе свою отцовскую любовь, но я могу позволить своему ребенку все. Внутри конверта ты найдешь банковский чек. Надеюсь, что первым услышу твою игру на новом фортепиано, когда вернусь домой.

С любовью,

твой папа.

Прижав письмо к груди, я беззвучно заплакал. В конверте лежал почти заполненный чек, мне оставалось лишь вписать сумму. Но я чувствовал, что размашистая подпись отца вручила мне нечто более ценное, чем деньги.

Через неделю мы с Тристаном стали участниками аукциона. Ренар Канон, близкий друг Тристана, выделил нам самые лучшие места и даже разрешил взглянуть на лоты. Выставлялось три фортепиано – одно из них, иссиня-черного цвета, сразу же запало мне в душу. С разрешения Ренара я даже смог опробовать его. Каждая извлеченная нота звучала идеально.

Рядом стояло еще одно – красивого шоколадного цвета. Звук у него был насыщенный, но не столь выразительный.

– Мне кажется, лучше выбрать вот это, – указал Тристан на последнее. – Его создал сам Джей Канон.

– Мне больше нравится черное.

– Хм… Работа Кристиана Минуэля. Тоже достойный выбор.

Кристиан Минуэль – самый талантливый из учеников Джея Канона. Старый мастер выбрал его своим преемником, после чего отошел от дел. Однако вскоре Минуэль скончался от несчастного случая в возрасте двадцати трех лет, так и не став великим мастером. После себя он оставил два фортепиано. Одно было передо мной, другое стояло на сцене Канон-холла.

– Но все равно, Коя, представь, что творение Джея Канона может стать твоим. Ты ведь и сам знаешь, что это лучший инструмент на свете, – пытался переубедить меня Тристан.

Я покачал головой.

– Отец, конечно, разрешил мне потратить любую сумму, но я не готов отдать такие огромные деньги. За фортепиано работы великого мастера точно попросят немало.

– Музыкант не должен жалеть денег на инструмент. Помни, другой возможности не будет. Сегодня первый и последний раз, когда в музыкальном аукционе участвует так много творений Джея Канона.

Основатель Канон-холла и мастер по изготовлению музыкальных инструментов завещал сыновьям отдать свои произведения в руки победителей конкурса де Моцерто. Однако его наказ не был исполнен. Младший в качестве наследства выбрал Канон-холл, чтобы концертный зал не перешел в чужие руки. Остальные же братья получили отцовские инструменты, которые сегодня, почти через тридцать лет после его смерти, выставили на аукцион.

– Я хочу, чтобы именно вы стали владельцем этого инструмента, господин Морфе. Я не выдержу, если наследие отца уйдет в руки к богатею, который поставит его в своем доме только ради бахвальства, – печально сказал Ренар.

Мне было сложно представить, что он чувствует, осознавая, что немногие оставшиеся творения его отца скоро уйдут с молотка. В какое-то мгновение мне показалось, что его прежде молодое лицо осунулось от переживаний.

Нас прервали громкие голоса людей, входивших в зал. Видимо, они несли еще один лот. Судя по волнению, написанному на их лицах, это был весьма ценный инструмент, скорее всего, одна из великолепных скрипок Джея Канона, стоившая безумных денег.

– Поаккуратнее там! – громко закричал Ренар.

Почему обычно вежливый и учтивый владелец Канон-холла вдруг вышел из себя? Мы переглянулись с Тристаном, удивленные внезапной вспышкой гнева.

– Сдается мне, это непростой инструмент.

– Неужели один из Имтуриментов?

Так называли четыре самых выдающихся творения Джея Канона. Ходили слухи, что при жизни он расколол свою душу на четыре части и создал из них скрипку, виолончель, альт и фортепиано. Этим инструментам он дал имена Аврора, Вечерняя заря, Закат и Ночное сияние.

– Так-так, еще чуть-чуть, – пробормотал Тристан, пытаясь разглядеть содержимое хрустального ларца, накрытого черным шелком.

Мое сердце билось неистово. Если сегодня на торгах будет Ночное сияние, я куплю его, даже если это станет финансовым крахом для моего отца. К счастью для него, то, что скрывала черная ткань, никак не могло оказаться фортепиано. Скорее всего, это была Аврора, обожженная скрипка Джея Канона.

– Один человек точно выйдет отсюда банкротом.

– Думаю, им окажется госпожа Капир.

– Она будет сегодня?

– А ты не в курсе? Она без ума от музыкальных инструментов. Если бы не маркиз, она бы уже давно потратила на них все деньги.

Я с недоверием посмотрел на друга. Это было совершенно не похоже на ту госпожу Капир, которую я знал.

– Она же не играет ни на одном инструменте.

– Ты абсолютно прав. Она покупает их не для себя, а для музыкантов – гостей ее салона. Необыкновенная женщина.

И только в этот момент я осознал, что все инструменты в салоне госпожи Капир были высочайшего класса.

Аукцион начался. В числе первых лотов появились арфа мастера Бэма и тромбон Кинифа, которые тут же привлекли внимание публики, но после того, как объявили виолончель – творение Хемонгарда, – зрители обезумели. Ее владельцем стал незнакомец, отдавший пять миллионов пер. Те, кто не смог предложить более высокую сумму, громко возмущались.

Я даже боялся представить, что начнется, когда на сцене появятся шедевры Джея Канона. Наконец зрителям представили то самое фортепиано насыщенного шоколадного цвета. На секунду мне захотелось его купить, но во время торгов мой пыл поугас. Новым владельцем инструмента стал тучный господин, отдавший за него девять с половиной миллионов.

Лицо Ренара было мрачнее тучи. Я почувствовал угрызения совести из-за того, что не смог спасти инструмент его отца. Но аукцион продолжался – и очередь дошла до черного фортепиано, появления которого я с нетерпением ждал. Правда, ставки оказались выше, чем я предполагал.

Когда торги замерли на отметке в полмиллиона, я скромно поднял руку и предложил два. Мою цену побить не смог никто.

– Поздравляю, Коя! Могу я стать первым, кто услышит твою игру на новом инструменте? – радостно воскликнул Тристан.

Я широко улыбнулся:

– Извини, но первое выступление я обещал отцу. Правда, не знаю, когда он наконец вернется домой.

Когда я написал на чеке сумму в два миллиона пер и передал его распорядителю аукциона, глаза мужчины расширились от удивления. Он поднял чек перед собой и несколько секунд вглядывался в подпись моего отца, чтобы убедиться в ее подлинности. Я сделал вид, что не заметил его недоверия, и попросил доставить инструмент ко мне домой, после чего вернулся на свое место.

На сцене снова появился один из инструментов Джея Канона.

– Четыре миллиона! Госпожа Капир назвала четыре миллиона! Мужчина на заднем ряду – четыре с половиной миллиона.

Когда прозвучало имя нашей знакомой, мы с Тристаном одновременно обернулись и посмотрели на нее. Она сидела на заднем ряду в сопровождении слуги. Заметив нас, она широко улыбнулась, и мы поприветствовали ее.

– Пять миллионов! Маэстро Лист!

Имени приемного отца Баэля я никак не ожидал услышать и стал искать его взглядом. Возможно, маэстро хочет купить эту скрипку в подарок Антонио. Баэль, как никто другой, достоин творения Джея Канона.

– Господин на последнем ряду показывает шесть миллионов. Маэстро?

Однако незнакомый мне гость на последнем ряду снова поднял руку, и распорядитель на мгновение замолчал от изумления. Мужчина, по всей видимости, был баснословно богат: именно он стал обладателем тромбона и виолончели каких-то полчаса назад.

– Он что, собирается открыть музей? Зачем ему столько инструментов? – тихо пробормотал Тристан.

Маэстро Лист не поднял ставку, и скрипка тоже оказалась в руках незнакомца.

Несколько часов пролетели как одно мгновение. Большинство лотов уже было распродано, однако тот инструмент, которого мы с Тристаном так ждали, еще не появился. Мы то и дело в предвкушении поглядывали за кулисы, как вдруг распорядитель объявил:

– И наконец, вниманию почтенной публики предлагается последний лот. Он не нуждается в долгом представлении. Достаточно сказать, что это один из четырех Интуриментов. Встречайте: Аврора!

«Аврора! Разве она не пропала?» – послышался шепот со всех сторон. Люди недоверчиво повторяли имя скрипки, вставали с мест, чтобы лучше ее рассмотреть.

В зал внесли хрустальный ларец, накрытый черным шелком. В глазах у всех участников аукциона читалось изумление.

– Аврора! Это она! Аврора! – повторял Тристан как заведенный.

Я онемел от неожиданности.

Взгляды всех присутствующих были прикованы к сцене. По залу разнесся то ли вздох, то ли всхлип.

– Но ведь… Это необычная скрипка… На ней нельзя играть, – пробормотал кто-то в зале.