Глава двенадцатая

Леонидас понимал, что, несмотря на значительное влияние Аристэйоса в кругах исполнительной власти Аргосского полиса, достать разрешение на столь монументальный проект будет нелегко. Однако даже такие серьезные опасения не могли заставить его допустить и мысли о категорическом отказе в ответ на прошение учителя.

Работы великого Диодора начали воодушевлять юного скульптора с тех самых пор, как он впервые увидел статую Зевса в Олимпии. Это был решающий миг, перевернувший все его представление об истинных способностях человека. Леонидас именно тогда и понял, что нет в жизни ничего такого, чего он не смог бы создать. Поистине божественное творение Диодора заставляло его задуматься о некой сверхъестественной силе самого скульптора, ибо размах сего творения переворачивал сознание человека, после чего все на свете казалось настолько мелочным и пустым, что созидатель начинал замечать в обычных явлениях своего бытия совершенно противоположные прошлому пониманию истины.

Тогда в Олимпии, в том храме, где Царь Вселенной Зевс важно восседал на золотом троне, основание которого было украшено танцующими Никами – богинями победы; там, где великий Бог Олимпа словно накрывал блестящей, усыпанной драгоценными камнями накидкой все живое и мертвое на земле, показывая свою мощь, бесконечность и любовь… именно в этом царстве Леонидас родился заново, прикоснувшись к самому сокровенному человеческой души – бессмертию!

«О Диодор, как же ты видел, как думал, что ощущал, создавая, творя?! Ты не оставил Зевса одного на этой земле, создав еще Афину Промахос и Афину Парфенос! Деву и Победительницу!.. Да, Диодор, ты победил всех на этом свете, сумев отделить стремление творить от всех личных желаний и мыслей! Вот чего я боюсь: не суметь пересилить свою слабость! – раздумывал юный скульптор, сидя под колоннами святилища Геры. – Храм без хозяйки, как же это могло случиться?! Неужели исправить это выпало на мою долю и Боги сами определили обязанности каждого смертного? А может… я просто самонадеянный глупец? Как мне теперь узнать это, кто сможет ответить на столь мучающий мое сознание вопрос?.. Или я сам знаю ответ? Сердце, подскажи, не молчи, просто выбивая тревожные удары, ибо разум заводит меня в такие глубины своего лабиринта, что я начинаю терять спасительную нить, она выскальзывает из моих рук, заставляя стучать тебя еще более бессмысленно!»

Юноше не хотелось возвращаться в уже опустевшую школу, где он еще более остро ощущал свое одиночество. Только на природе ему удавалось чувствовать себя свободным от всех печалей и сильным настолько, что он снова начинал верить в себя. Каждый раз, смотря на звезды в небе, Леонидас начинал проводить по воздуху пальцем, пытаясь связать их так, чтобы вспомнить лицо своей матери. В каждой из них он видел ее сияющую улыбку и взгляд…

И тут его осенило!

– Нет, все нужно продумать очень тщательно! Сначала решить с чего начинать, а потом уже… Да, они сами попросят меня об этом! Идеальная работа взамен на воплощение мечты в жизнь! Не стоит удивляться: только материнскую любовь получаешь бесплатно, за все остальное приходится расплачиваться! Гера, я нашел выход! – волнуясь, шептал Леонидас.

С нетерпением он ждал наступления утра, чтобы побежать в школу и встретиться с учителем. Юноша знал, что и тот со времени их последнего разговора мечется среди противоречивых мыслей, боясь отказа со стороны Совета Скульпторов. И теперь он сможет избавить Аристэйоса от тяжкого бремени обещания, которое он дал своему ученику.

Леонидас лежал на земле и только улыбался мигающим ему звездам. Он знал, что там, высоко, кто-то думал о нем и пытался направить на путь истины.

– Красавица Ариадна, моя путеводная звезда! Все обман – все, что я пережил! Только ты была и остаешься правдой… незыблемой, непоколебимой! Матушка, я вижу тебя во всем, что меня окружает! Воздух, которым я дышу, – твое родное дыхание; ветер, гладящий мои волосы, – твои нежные руки; солнце, встречающее меня теплотой каждое утро, – твоя неустанная забота; в ночи же я слышу твой тихий голос, поэтому я и люблю ее так сильно! Ариадна, красавица, моя Богиня Гера! – шептал юноша уже во сне.

Проснувшись от подсознательного нетерпеливого ожидания утра, Леонидас поспешил в школу. Он почти бежал, не обращая внимания на то, что снова забыл надеть сандалии, и теперь лишь удивлялся тому, что случилось с его пятками, если они причиняют ему боль при каждом шаге. Конечно же, юноша и не заметил, что попросту бос. В голове у него было одно: добежать до мастерской, увидеться и поговорить с учителем, а потом сразу же взяться за дело.

– Лео! – едва добежав до порога школы, услышал он тихий женский оклик.

Леонидас остановился. Сердце его словно замерло на мгновение. Неужели показалось? Но нет, он ясно почувствовал ее, и это ощущение было более правдивым, чем сам голос.

– Зачем ты пришла, снова явилась передо мной? – обернувшись, но не глядя на девушку, еле пересилив себя, вымолвил он.

– Лео, я… Я столько думала, где ты можешь быть. Хотела ночью пойти на кладбище, но так и не решилась! Не знаю, долго думала, но не пошла… И вдруг, совсем случайно, я вспомнила про учителя, твоего наставника! Пришла в надежде, что он сможет помочь мне отыскать тебя… и вот! Ты передо мной! – проговорила Филомела дрожащим от волнения голосом.

Юноша помотал головой. Он не мог ей ответить сразу. Возникший в горле ком начал спускаться вниз.

Леонидас схватил девушку за руку и, торопясь, потащил к себе в мастерскую. Быстро заперев дверь, он отошел в сторону, стараясь не смотреть на нее.

– Лео, все не так, как ты думаешь! Я не могу без тебя! Позволь, позволь мне объяснить! Все произошло так нелепо, а ты даже не понял этого! Я, конечно же, виновата, но клянусь тебе всеми Богами, мне и в голову не приходило допускать какую-либо вольность по отношению к этому, – она не решилась произнести имя мясника, боясь реакции юноши, – ну, того, с кем ты подрался!

Леонидас сделал усилие над собой и поднял на Филомелу глаза. Небольшой плащ – хлайна, который девушка небрежно второпях надела, слетел в тот момент, когда он в порыве чувств чуть ли не затолкнул ее в свою комнату. И теперь она стояла перед ним с распущенными волосами, с несшитым с одной стороны хитоном, который обнажал правое хрупкое, чуть загорелое плечо, с левой же стороны был закреплен алого цвета застежкой-фибулой. Красовавшиеся на груди драпировки были туго собраны на уровне талии и еще более демонстративно обрисовывали тонкую фигуру девушки.

«Она красива, как утренняя свежесть!» – промелькнуло у него в мыслях.

Леонидас понял, что уже не устоит перед ней, но решил бороться с собою до конца.

– Лео, скажи хоть что-то, умоляю тебя!

Филомела подбежала к нему и встала так близко, что он ощутил на своем лице дуновение ее запаха. У него закружилась голова. Юноша отпрянул в сторону, еле удержавшись от того, чтобы не схватить девушку и не прижать к себе так сильно, чтобы она, наконец, растворилась в его объятиях.

– Лео, – взмолилась она, – умоляю тебя!

Слезы потекли из ее глаз. Молодому скульптору показалось, что они начали прожигать его кожу.

– У меня болит душа, неужели ты этого не видишь? Лео, Лео, скажи мне хоть одно слово! – не выдержав, вскричала Филомела.

Леонидас опустил голову. Он боялся, что девушка увидит в его глазах все то, что он так усиленно скрывал.

– Уходи, Филомела, – еле выговорил юноша.

– И все? Это все, что ты мне можешь сказать? Снова прогоняешь?! За что? За что, Лео? Что я тебе сделала? Если ты так поступаешь со мной из-за Алексиуса, то знай: у меня никогда с ним ничего не было и быть не может! – закричала она, схватившись за складки его гимантиона.

– Филомела, отпусти меня! – тяжело дыша, тихо прошептал он и сделал шаг назад. – Не смей больше так ко мне прикасаться!

Она не отпустила его, сквозь слезы дерзко продолжая на него смотреть.

– Филомела! – изумленно повторил Леонидас вновь.

Девушка схватилась за него еще крепче.

– Ну же, попробуй оттащить меня от себя, – поднявшись на цыпочки и приблизившись к его лицу, упрямо проговорила она.

Он ощутил теплоту ее тела. Филомела смотрела в его глаза – чуть удивленно, чуть испуганно. Ее взгляд проник прямо в сердце Леонидаса, заставив его полыхать в огне.

– Фили, ты испытываешь всю мою выдержку, сама того не понимая! – чувствуя, как глаза переполняются жгучими слезами, закричал юноша.

– Да, ты так считаешь?! Так не сдерживай себя! Хотя бы раз в жизни! Поступи, как чувствуешь, как хочешь! – неожиданно для себя хлестнула его по щеке Филомела. – Я ненавижу тебя за это! За то, что ты так холоден ко мне!

– Ты сошла с ума?.. Я?! Я холоден?! Филомела! Не произноси слов, о которых будешь жалеть впоследствии! Я не каменный, не железный! Не заставляй меня! Уходи отсюда… – негодуя, дрожа всем телом, произнес он.

– Ну же, Лео! Чтобы избавиться от меня, тебе придется оторвать мои руки!.. Ты должен будешь задушить меня, убить! По-другому я никогда из твоей жизни не уйду! – зарыдала она, стуча изо всех сил кулаками по его груди.

Леонидас не двигался с места. Филомела чуть ли не рвала его плащ, она что-то еще говорила, не переставая плакать, но юноша уже не слышал ее. Голова переполнилась гулом, он еле держался на ногах, и то бесформенное, не поддающееся здравому смыслу желание перебороть всеобъемлющий шум взяло верх над выдержкой юноши. Он схватил девушку за руки и посмотрел ей в глаза чужим диким взглядом.

– Никогда, больше никогда не смей прикасаться ко мне! Сумасшедшая гречанка, глупая девчонка, как ты смеешь вынуждать меня уничтожить себя! Говорю же тебе: беги отсюда, спасайся! – с трудом выговорил он, пытаясь разжать стиснутые зубы.

И тут раздался стук в дверь.

– Леонидас, сынок, ты вернулся?

Это был Аристэйос.

Его голос отвлек юношу. Обернувшись, он прислушался. В тот же миг весь шум из его головы испарился, не оставив после себя ни капли злости. Леонидас словно очнулся, обнаружив себя в своей комнате, в мастерской. Мягким движением руки он отнял руки буквально истощенной от пережитых эмоций девушки от своего гимантиона.

– Да, учитель, я здесь. Немного занят сейчас, потому зайду к вам чуть позже! – приблизившись к двери, ответил он своим обычным голосом.

– Хорошо, сынок, я у себя буду до вечера, – сказал Аристэйос.