Глава VI
Увлечение

Всадников было четверо. Двое казались важными людьми, двое других были в одежде слуг. В нескольких шагах от графа двое первых спешились, бросили поводья слугам и, с шляпами в руках подойдя к графу, учтиво поклонились. Граф также отвечал вежливым поклоном, украдкой рассматривая их. Первый был человек лет шестидесяти, высокого роста, с благородной осанкой, лицо его было красиво и на первый взгляд доброжелательно. Но, приглядевшись внимательнее, можно было приметить по мрачному огню черных глаз, что эта доброжелательность была только маской. Выдающиеся вперед скулы, довольно низкий лоб, нос, загнутый как птичий клюв, и квадратный подбородок выдавали злой нрав этого человека, смешанный с упрямством и гордыней.

На мужчине был богато расшитый охотничий костюм, а массивная золотая цепь, называвшаяся тогда фанфаронкой, несколько раз обвивала его шляпу с султаном из страусиных перьев. Фанфаронку ввели в моду авантюристы, возвращавшиеся из Новой Испании, и, как ни была эта мода смешна, горделивые кастильцы с восторгом принялись ей следовать.

Спутник этого знатного господина был гораздо моложе его, но одет столь же богато. Весь облик молодого человека казался настолько обыкновенным и незначительным, что можно было пройти мимо, не обратив на него никакого внимания, если бы не бегающие серые глаза и рот с тонкими насмешливыми губами.

Старший из всадников поклонился во второй раз.

– Милостивый государь, – сказал он, – я герцог Пеньяфлор. Та, кому вы спасли жизнь, подвергая опасности собственную, – моя дочь донья Клара Пеньяфлор.

Граф де Бармон был уроженец Лангедока и говорил по-испански так чисто, словно на родном языке.

– Я рад, – ответил он с любезным поклоном, – что послужил орудием Провидения и спас вашу дочь.

– Мне кажется, – заметил второй всадник, – следовало бы оказать помощь донье Кларе, милая кузина наверняка серьезно пострадала.

– Не беспокойтесь, – ответил граф, – причиной обморока было всего лишь волнение. Если не ошибаюсь, мадемуазель уже начинает приходить в себя.

– В самом деле, – сказал герцог, – я, кажется, видел, что она пошевелилась. Лучше ее не трогать и дать опомниться, таким образом мы избегнем потрясения, последствия которого очень опасны для созданий нервных и впечатлительных – таких, как моя милая дочь.

Все это было сказано холодным, сдержанным голосом, весьма отличающимся от того, каким должен бы говорить отец, дочь которого чудом избежала смерти. Молодой офицер не знал, что и думать об этом истинном или притворном равнодушии. Не исключено, что это была только показная испанская спесь и герцог просто стеснялся проявлять свои чувства при посторонних, а на самом деле он любил свою дочь так сильно, как только позволяла его высокомерная и честолюбивая натура.

– Милостивый государь, – продолжал герцог, посторонившись, чтобы представить сопровождавшего его господина, – имею честь рекомендовать вам моего родственника и друга, графа дона Стенио де Безар-Суза.

Оба поклонились. Граф не имел никакой причины сохранять инкогнито, он понял, что настала минута сказать, кто он такой.

– Господа, – сказал он, – я граф Луи де Бармон-Сенектер, капитан флота его величества французского короля и командир фрегата «Эригон», в настоящее время стоящего на якоре в бухте Альхесираса.

Услышав имя графа, герцог страшно побледнел, брови его сдвинулись, и он бросил на Луи де Бармона быстрый пронзительный взгляд. Но смятение его продолжалось не более секунды. Сильнейшим усилием воли испанец сумел скрыть чувства, охватившие его, придал своему лицу прежнее бесстрастное выражение и с улыбкой поклонился. Лед был растоплен. Когда все трое узнали друг в друге людей благородного происхождения, их обращение друг с другом тотчас изменилось. Они сделались так же любезны, как прежде были холодны и сдержанны. Герцог первый возобновил разговор самым дружеским тоном:

– Вероятно, чтобы посетить эти края, вы пользуетесь перемирием, объявленным некоторое время тому назад нашими странами?

– Извините, герцог, я не знал, что военные действия прекратились. Я давно уже в море и не получаю известий из Франции. Случай привел меня к этим берегам. Несколько часов тому назад я укрылся в бухте Альхесираса, чтобы переждать, пока не переменится ветер, чтобы пересечь пролив.

– Я благословляю этот случай, граф, ему я обязан спасением своей дочери.

Донья Клара открыла глаза. Она была еще очень слаба, но постепенно начинала припоминать, что произошло.

– О! – промолвила она тихим, дрожащим голосом. – Без этого кабальеро я бы умерла.

Она силилась улыбнуться, устремив на молодого человека большие глаза, наполненные слезами. Не передаваемое словами выражение признательности читалось в этом взгляде.

– Как вы себя чувствуете, дочь моя? – спросил герцог.

– Теперь я совершенно оправилась, благодарю вас, отец, – ответила донья Клара. – Когда я почувствовала, что Морено перестал повиноваться узде и понес, я сочла себя погибшей и от страха лишилась чувств… Но где же бедный Морено? – спросила она. – Не случилось ли с ним несчастья?

– Успокойтесь, сеньорита, – ответил граф с улыбкой и указал на коня, – он цел и невредим и совсем успокоился. Вы можете даже, если вам угодно, без всякого опасения возвратиться домой верхом.

– Конечно, я поеду на добром Морено, – сказала донья Клара, – я нисколько не сержусь на него за его шалость, хотя она могла дорого обойтись мне.

– Граф, – сказал герцог, – смею надеяться, что мы не расстанемся на этом. Вы воспользуетесь нашим дружественным гостеприимством и посетите наш замок.

– К несчастью, я не хозяин своим поступкам, герцог. Долг службы требует моего немедленного возвращения на фрегат. Уверяю вас, я весьма сожалею, что не могу ответить на ваше благосклонное предложение иначе как отказом.

– Неужели вы так скоро выходите в море?

– Нет, напротив, я надеюсь, – отвечал граф, сделав ударение на этих словах, – остаться здесь еще на некоторое время.

– Раз так, – возразил, улыбнувшись, герцог, – я не принимаю вашего отказа и уверен, что скоро мы увидимся и познакомимся поближе.

– Это мое искреннейшее желание, – отвечал молодой человек, украдкой бросив взгляд на донью Клару, которая покраснела и потупилась.

Граф простился со всеми и направился к Альхесирасу, между тем как всадники удалились шагом в противоположном направлении. Капитан шел, задумавшись, вспоминая странное приключение, героем которого он так неожиданно сделался. Он воскрешал в памяти малейшие подробности случившегося, восхищаясь необыкновенной красотой девушки, которой имел счастье спасти жизнь.

Постоянно занимаясь делами службы, почти всегда находясь в море, граф, хотя ему было уже почти двадцать пять лет, не был влюблен и даже никогда не думал о любви. Женщины, которых он видел до сих пор, не произвели никакого впечатления на его сердце, мысли его всегда оставались свободны, и никакое серьезное чувство еще не смутило спокойствия его души. Поэтому с некоторым испугом, смешанным с удивлением, думал он о встрече, которая прервала его спокойную прогулку. Граф де Бармон вдруг обнаружил, что красота доньи Клары и ее милые слова произвели на него сильное впечатление и что ее образ преследует его.

– Полно, полно! – сказал он, несколько раз покачав головой, как бы для того, чтобы прогнать докучливую мысль. – Я, верно, сошел с ума.

– О чем это вы, капитан? – спросил Мигель Баск, воспользовавшийся восклицанием графа, чтобы дать волю соображениям, которые он горел нетерпением выразить вслух. – Надо признаться, этой молодой особе здорово повезло, что мы подоспели вовремя.

– Действительно повезло, – отвечал граф, – без нас девушка погибла бы.

– Это правда. Бедняжка!

– Это было бы ужасно. Она так молода и хороша!

– Недурна. Только я нахожу ее немножко худощавой и чересчур уж бледной.

Граф улыбнулся. Ободренный матрос продолжал:

– Позволите ли вы дать один совет, капитан?

– Какой? Говори, не бойся.

– Бояться-то я не боюсь, черт меня побери. Только мне бы не хотелось вас огорчить.

– Огорчить меня, Мигель? Чем?

– Вот видите ли, капитан, когда вы сказали ваше имя старому герцогу…

– И что же случилось?

– Случилось то, что он вдруг побледнел как смерть, нахмурил брови да так страшно на вас посмотрел, что мне представилось, будто он хочет вас убить. Вам не кажется это странным, капитан?

– Это невозможно, ты ошибаешься.

– Вы этого не заметили, потому что смотрели на донью Клару, а я все видел и знаю точно, о чем говорю.

– Но послушай, Мигель, я никогда не встречался с этим господином. С какой же стати он должен меня ненавидеть? Ты мелешь чепуху, друг мой.

– Нет, капитан, я знаю наверное, что говорю. Встречались вы с ним или нет, это не мое дело. А то, что он вас знает, и даже достаточно хорошо, об этом я могу побиться об заклад.

– Если ты утверждаешь, что он знает меня, пусть будет так. Но мне, по крайней мере, точно известно, что я никогда и ничем его не оскорбил.

– Этого никогда нельзя знать наверняка, капитан. Видите ли, я баск и давно знаю испанцев. Это странный народ. Они горды, как петухи, и злопамятны, как демоны. Поверьте мне, остерегайтесь их всегда, это не повредит. К тому же у этого старика лицо очень хитрое, он мне не нравится.

– Во всех твоих рассуждениях нет здравого смысла, Мигель. И я, верно, такой же сумасшедший, как и ты, раз слушаю тебя.

– Хорошо, хорошо, – матрос покачал головой, – мы еще увидим, ошибся ли я.

На том разговор и закончился. Однако слова Мигеля задели Луи де Бармона больше, чем он хотел показать. И на фрегат граф возвратился с озабоченным видом.

На другой день к десяти часам утра к фрегату подплыла щегольская шлюпка. В шлюпке сидели герцог Пеньяфлор и граф де Безар-Суза, его неразговорчивый родственник.

– Право, любезный граф, – сказал герцог добродушным тоном после первых слов приветствий, – вы, вероятно, сочтете меня бесцеремонным, но я появился, чтобы вас увезти.

– Увезти? – с улыбкой переспросил молодой человек.

– Истинная правда. Представьте себе, граф, моя дочь непременно хочет вас видеть и говорит только о вас. Она делает со мной почти все, что ей заблагорассудится, – чему, вероятно, вы не удивитесь. И вот по ее пожеланию я здесь, чтобы привезти вас в замок.

– Действительно, – сказал, поклонившись, дон Стенио, – сеньорита донья Клара непременно хочет видеть вас, капитан.

– Однако… – начал граф.

– Я решительно ничего не желаю знать, – живо возразил герцог, – вы должны решиться, любезный граф, вам придется повиноваться, вы знаете, что слово дамы – закон. Едем же! Не беспокойтесь, это недалеко, всего в двух милях отсюда.

Граф, в душе испытывавший сильное желание увидеть донью Клару, заставил упрашивать себя только из приличия. Отдав необходимые приказания своему лейтенанту, он отправился с герцогом Пеньяфлором в сопровождении Мигеля Баска, ставшего тенью своего капитана.

Таким образом началось знакомство, которое почти тотчас переросло в любовь, имевшую такие ужасные последствия для обоих молодых людей. Герцог и неразлучный с ним кузен осыпали графа уверениями в дружбе, предоставили ему полную свободу в замке и как будто не замечали привязанности, возникшей между доньей Кларой и Луи де Бармоном.

Тот, впервые поглощенный страстью, предавался чувству всем своим доверчивым и необузданным сердцем. Донья Клара, наивная молодая девушка, воспитанная в суровой строгости испанских нравов, была андалузкой с головы до пят. Со счастливым трепетом приняла она признание в любви, которую разделяла с первой минуты.

Итак, казалось, в замке все были счастливы. Только Мигель Баск портил картину своим хмурым видом: чем быстрее дело приближалось к развязке, которой так желали молодые люди, тем мрачнее и озабоченнее он становился.

Наконец фрегат снялся с якоря и отправился в Кадис. Герцог Пеньяфлор, его дочь и дон Стенио тоже отплыли на этом фрегате: герцогу нужно было отправиться в Севилью, где у него было большое имение. Он с радостью принял сделанное ему графом предложение доставить его в Кадис, расположенный всего в двадцати с небольшим милях от Севильи.

На другой день по прибытии фрегата в Кадис Луи де Бармон надел свой парадный мундир и отправился к герцогу Пеньяфлору. Герцог принял графа с самым дружеским расположением. Ободренный приемом, граф, преодолевая робость, стал по всей форме просить руки доньи Клары. Герцог благосклонно принял это предложение, сказав, что ожидал его и что оно отвечает его искреннему желанию, так как составит счастье обожаемой им дочери. Он лишь заметил, что, хотя между обеими странами заключено перемирие, однако мир еще не подписан, хотя, по всей вероятности, это скоро случится. И тем не менее он боится, как бы известие о браке не повредило карьере графа, настроив кардинала против него. Эта мысль уже неоднократно приходила в голову молодому офицеру, поэтому он опустил голову, не смея отвечать, так как, к несчастью, не имел никакого основательного довода, чтобы опровергнуть возражение герцога. Тот поспешил ему на помощь, сказав, что знает очень простой способ устроить все ко всеобщему удовольствию и обойти это, казалось бы, непреодолимое затруднение. Граф, трепеща от радости и надежды, спросил, какой же это способ. Тогда герцог объяснил, что дело идет всего лишь о тайном браке. Но когда война закончится и в Париж отправят посольство, обо всем тут же будет объявлено кардиналу, которого уже не оскорбит этот брачный союз.

Мечты молодого человека о счастье были так близки к краху, что он не нашел ни малейшего возражения на предложение герцога. Брак, хотя и тайный, будет тем не менее действителен, а до остального ему было мало дела. И он согласился на все условия, которые выдвинул герцог. В том числе и на следующее: брак совершится будто бы втайне от герцога Пеньяфлора, на случай если враги постараются настроить против него короля. Ведь тогда герцог Пеньяфлор сможет сослаться на свое неведение и таким образом избежать недоброжелательности тех, кто ищет случая погубить его.

Граф не совсем понял, какое дело испанскому королю до его брака, но так как герцог говорил весьма убедительно и, по-видимому, очень боялся неудовольствия короля, граф согласился на все.

Через два дня, ночью, молодые люди были тайно обвенчаны в церкви Мерсед священником, согласившимся за немалую мзду помочь этому не совсем законному делу. Мигель Баск и Дрейф были свидетелями у де Бармона, который по настоятельной просьбе герцога не сообщил о своей тайне ни одному из офицеров команды. Тотчас после обряда венчания свидетели новобрачной увезли ее, между тем как ее молодой муж, весьма раздосадованный, возвратился на свой фрегат.

Когда на следующий день граф явился к герцогу, тот сказал ему, что, для того чтобы лишить недоброжелателей всякого повода к сплетням, он счел за лучшее отослать дочь на некоторое время к родственнице, живущей в Гранаде. Граф ничего не ответил на это и ушел, сделав вид, будто его убедили неправдоподобные доводы тестя. Он начинал находить поступки герцога странными и решил действовать, чтобы рассеять сомнения, поселившиеся в его душе.

Дрейф и Мигель Баск были отправлены разузнать все, что можно. Через две недели графу, к его немалому удивлению, стал известен результат их поисков: донья Клара находилась не в Гранаде, а в очаровательном городке Санта-Мария, расположенном напротив Кадиса на противоположном берегу рейда. Собрав все необходимые ему сведения, он с Мигелем Баском, который говорил по-испански, как уроженец Севильи, послал письмо донье Кларе и с наступлением ночи в сопровождении своих верных матросов высадился на берегу в Санта-Марии. Граф поставил матросов караулить, а сам направился прямо к дому, в котором жила донья Клара.

Дверь отворила сама донья Клара. Радость супругов была безмерна. Незадолго до восхода солнца граф покинул свою жену. А к десяти часам он отправился, как обычно, с визитом к тестю, ничем не выдав, что знает местонахождение доньи Клары.

Герцог принял графа, как всегда, весьма любезно. Так продолжалось около месяца. Однажды граф получил неожиданное известие о возобновлении военных действий между Францией и Испанией. Он был вынужден оставить Кадис, но перед этим хотел нанести последний визит герцогу и потребовать от него откровенного объяснения своего поведения. А в том случае, если это объяснение не удовлетворит его, де Бармон решил похитить собственную жену.

Когда граф пришел к герцогу, доверенный слуга герцога сообщил ему, что его господина вдруг потребовал к себе король и он уехал в Мадрид час назад, не имея возможности, к своему величайшему сожалению, проститься с графом. При этом известии у графа де Бармона возникло предчувствие несчастья. Он побледнел, но сумел справиться с волнением и холодно спросил слугу, не оставил ли его господин письма или записки. Слуга ответил утвердительно и подал графу запечатанный конверт. Дрожащей рукой граф сорвал печать и пробежал письмо глазами. То, что заключалось в этом письме, произвело на него такое впечатление, что он пошатнулся, и если бы слуга не бросился его поддержать, то, несомненно, упал бы.

– Да! – прошептал Луи де Бармон. – Мигель был прав!

Он в бешенстве скомкал письмо, но сумел взять себя в руки и, дав слуге несколько луидоров, поспешно удалился.

– Бедный молодой человек! – прошептал слуга, печально качая головой.