Время тянулось бесконечно, и каждая минута казалась вечностью. Ей хотелось кричать, звать на помощь, но вместо этого в груди нарастала глухая тоска. Милая одёжка для новорождённого, купленная с такой любовью, теперь лежала без дела, как бы насмехаясь над её потерей.

Подойдя к окну, она смотрела на мир за стеклом. Жизнь продолжалась – люди спешили по своим делам, детские голоса звучали на улице. А она оставалась здесь, в своей тёмной комнате, без желаемого будущего. Всё, что у неё осталось, – это память о том, что она была матерью сына пусть и на короткий миг. Непреодолимая боль и неведомая пустота сжимали её сердце, оставляя лишь хрупкий след надежды, что в одном из следующих зачатий зародится желанный ею ушедший сын Жаният.

Смерть младенца и скорбь о нём, не давали покоя Альфие. Её настроение: неизменная печаль и скорбь, передавались дочке. Лале часто уединялась в своей комнате и грустила молча. Она не знала о случившемся несчастье, и не понимала лишённое радости отношение матери, часто запиравшейся в своей спальне, из которой доносилось пение молитвенных сур.

– Альфия, ты сильно убиваешься по умершему. Мне больше не нужен сын. Есть дочка Лале и достаточно. Не мучай своим тяжёлым настроением Лале. Не травмируй ей психику. Прошу тебя.

Слова Хагани сильно возмутили Альфию, она ожидала другую реакцию – сочувствие и осознанное сострадание её эмоциональному состоянию, ведь в их жизни произошла трагедия. В ответ она поняла, только равнодушие и отстранённость от реальной действительности. Такое с ним бывало часто. Хагани скорее всего не мог ответить сочувствием без потери ощущения происхождения этого переживания, в силу своего ума и характера. Затаив злобу на Хагани, за его чёрствость и сдержанность к её чувствам, она решила отвезти дочку Лале, к которой он испытывал сильную привязанность, к своей сестре Фаузии.

На следующий день, Альфия тайком увезла её в посёлок к родственникам и оставила там. Возмущению Хагани не было предела, он нестерпимо орал:

– Как ты могла такое сделать с Лалей? Она совсем ещё ребёнок и любит тебя, сильно привязана к тебе. Что творится сейчас с ней? Ты чёрствый человек. Ты поглощена мыслями о горе? Да? Мне не ясно ещё, кого ты больше жалеешь, себя или сына. А его нет, нет сына и не будет никогда, – он сделал паузу, выдохнув пыл и далее произнёс уже сдержанно. – Рядом с тобой живой человек – доченька, любящая, ожидающая любви и заботы, объятий и поцелуев, любимых сказок и уроков татарского танца. Ты играешь на чувствах своей дочери. Тебя не успокоить сейчас. Я понял. Ну и оставайся сама с собой, неси своё горе в одиночестве. Так, ты сама захотела.

Он вышел из дома, сильно хлопнув дверью. Немного погодя он вернулся, уже в спокойном духе и продолжил:

– Завтра с утра у меня сборы в командировку. Я собрал дорожную сумку, палатку, спальный мешок и запасся провизией в организации. Всё готово к отъезду в командировку, на реку Иртыш. Меня не будет долгое время, три месяца, до октября. Я тебя прошу, верни дочку домой. Завтра же.

Он строго посмотрел на Альфию, расстелил аккуратно постель на матраце, и лёг. Его мысли и беспокойство, которые терзали его самолюбие, не давали долгое время уснуть. В сердечном напряжении он вспоминал моменты, когда дочь смеялась, играла на свежем воздухе, собирала цветы в саду. Каждый светлый миг был, как маяк среди шторма.

Огромная река Иртыш ждала его, но впереди мелькали не только красивые пейзажи, но и сомнения. Он вновь и вновь прокручивал в голове просьбу к Альфие, а вдруг она не поймет? В конце концов, это не только его решение, это судьба их отношений. Устало закрыв глаза, он позволил сну унять его беспокойство, полагаясь на то, что утро принесёт ответ. Рано утром, до рассвета, он покинул дом, не прощаясь с Альфией.

Проснувшись утром, Альфия как никогда испытала сильное чувство одиночества, слова Хагани обидели её, окончательно развеяли надежды на появление сына в их семье. Она не ожидала такого приступа гнева, ведь она могла доверять своей сестре. Но ожидаемая ею реакция произошла. Своим решением она подцепила его самолюбие, а простодушием его честолюбивое отношение к дочери, отомстив за несбывшиеся мечты, за ожидания и тревоги. И не вернёт она дочку до его возвращения из командировки. Ею было принято решение устроиться на работу, чтобы время вскоре развеяло её отчаяние и скорбь по ушедшему из их жизни сыну.

Альфия имела среднее профессиональное образование, и по нему получила диплом бухгалтера. Через неделю Альфия легко устроилась на работу бухгалтером в Сберегательный банк. Домой она приходила уставшей и долго рассказывала гостившей у неё сестре Фарзие, что происходило на работе. Приезжала Фарзия к Альфие, как правило, когда Хагани находился в очередной командировке. Часто к ней заходила и бабка – татарка, которая сдавала в аренду дом, садилась пить чай вместе с ними, и хвалила Альфию за её гостеприимство. Хозяева дома старались не показываться её супругу, жили тихо и незаметно.

В свободное время от работы, вечерами, она садилась за вышивание. В мастерской, организованной ею в углу комнаты, аккуратно хранились цветные нити для вышивания мулине и пяльцы. Вышивала она на пяльцах, красочные узоры в цветах. Синие васильки, жёлтые ромашки и красные маки оживали под её руками, а в каждое изделие она вкладывала частичку своей души. Каждый стежок, нежно обвивался блестящими нитями, создавая волшебные картины, покрытые палитрой весенних оттенков. Вышитые заготовки она нашивала на рубашки, юбочки и платья своей дочки Лале. Поздно вечером, когда луна освещала её мастерскую, она смотрела на свои творения и чувствовала, что каждая деталь не просто украшение, а окно в её мечты и стремления. А утро приносило новые идеи, и она вновь садилась вечером за пяльцы, готовая создать нечто удивительное. Вышивание стало для неё не просто хобби, а шагом к примирению с Хагани. Ей предстояло снова доказать ему свою верность и искреннее отношение к нему. Она осознала, что её поведение, возмутило Хагани, и чуть не разрушило её планы и стремление к достижению достойного положения в обществе среди учёной элиты.

Спустя три месяца, пока Хагани был в командировке, Альфия приехала за дочерью к родной сестре Фаузии.

«Приехала, смотрю у окна стоит и ждёт. Подумала меня. Нет. Не подходит. Не смотрит в мою сторону. Я снимаю её со стула и сажаю на кровать. Она слезает с кровати, подтаскивает к окну табурет, и снова на него встаёт и смотрит в окно. Ждала тебя», – рассказывала Альфия позже своей сестре Фаузии.

Когда пришла Фаузия, она подбежала и спряталась за ней, поглядывая из–за спины тёти на мать. Фаузия смутившись поведением Лале, взяла её за руку и повела в кухню, приглашая Альфию:

– Давай пить чай. Я с работы. Устала.

– Я заварю чай. Садись отдыхать, – ответила Альфия.

Альфия засуетилась в кухне. Поставила кастрюлю с супом на газовую плиту, нарезала крупными ломтями хлеб по–деревенски и выложила его на тарелке; расставила красиво на столе глубокие тарелки, столовые приборы и салфетки; в большую супницу налила горячий суп, раздражающий обоняние лёгкими и терпкими запахами. Они сели за стол и Фаузия начала рассказывать, как они поживали это время:

– Приезжал Ахмед из Караганды.

– А ты не сообщила. Почему? – спросила Альфия.

– Он попросил не сообщать, у него встреча была с кем–то здесь. Вернулся, лёг спать. Лежит на диване и храпит, да так громко, что Лале разбудил.

– А ты где была?

– В кухне, готовила ужин. Слышу крик. Вхожу в зал, стоят: Лале со сжатыми кулаками; Ахмед с красными глазами от возмущения. Оказывается, она его ударила по голове и смотрит на него, испуганно. Он вскочил от неожиданности и не поймёт, что случилось. Я Лале отвела в спальню, а у неё лицо, как при шоковом состоянии; взгляд замер и зрачки стали узкими и маленькими. Побежала за водой, дала ей попить, и уложила спать. Ахмед на следующий день собрался и уехал в Караганду.

– Какие дела у него были? С кем?

– Не знаю. Впредь не оставляй Лале у нас. Она отвыкла от тебя за эти месяцы. Ей снова к тебе привыкать и меня забывать.

– Хагани больше не отпустит Лале.

– Она не могла уснуть одна, боялась и просилась к нам в кровать. Я спала отдельно от мужа, в комнате с Лалей.

– Как реагировал Муфид?

– Муфид ревнует меня сильно. Недавно купила себе золотое кольцо, красивое такое. Он вызвал меня на разговор, потребовал снять кольцо, помял его пальцами и сказал:

– Носить не будешь. Оно не нравится мне.

Альфия посмотрела на Фаузию и в её глазах загорелись искорки зависти:

– Да? Мой Хагани совсем не ревнивый.

Фаузия рассмеялась и ответила:

– Хагани нужна лишь твоя забота о нём, да уважение. Он тебя и подозревать никогда не станет. Умник он. О тебе многое не знает.

– Что ты имеешь в виду? – Альфия с интересом посмотрела на сестру.

– О тебе знаю я, да Фарзия. Твоё детство, юность и кто за тобой ухаживал до твоей встречи с Хагани.

Альфия рассмеялась и ответила:

– Ты про рыжего? Какой настойчивый, не отставал от меня и от бабайки нашего. Свататься приходил каждый день. Думал заберёт меня. Ежедневно на нашем пороге его зелёные ботинки стояли.

– Мы из–за тебя боялись в школу выходить из дома. Он подходил, и спрашивал нас: «Выйдет Альфия прогуляться со мной?».

– Ахмед его упросил отвернуться от меня. Сам рассказывал мне. Я тогда, на шахте в Караганде работала и в ночные смены ходила. Мне семнадцать лет было. Он ему русскую девушку и привёл. Боялся, что он выследит меня, когда я утром с шахты буду возвращаться. А та и вышла за него замуж, за военного.

– Ладно, поговорили и всё. Сейчас Муфид с работы вернётся. Поезжай к себе. Лале где? – оглянувшись по сторонам сказала Фаузия.

– Сидит в зале и ждёт меня тихо, – ответила Альфия.

Альфия вышла из кухни и подняла на руки Лале. Попрощалась с Фаузиёй и вышла из дома. Фаузия вышла следом и глядела им вслед, провожая их взглядом. В сердце у неё засела лёгкая зависть, словно тень, оставшаяся от короткой радости, что мать и дочка снова вместе.

Мягкий ветерок играл с волосами Альфии, а тихий смех дочери наполнял воздух лёгкой радостью. Альфия бережно прижимала Лале к себе, чувствуя, как та, убаюканная материнским теплом, доверчиво кладёт голову ей на плечо.

Альфия подумала о том, как много значит для неё этот момент. Каждая минута, проведённая с дочкой, была долгожданной. Все тревоги и заботы, казалось, растворялись в воздухе, оставляя лишь умиротворение и взаимное согласие.

Фаузия стояла на месте, пока их фигуры не скрылись вдали.

Буря чувств проносилась в сердце Фаузии. Эта разлука матери с дочерью была временной, но почему–то ей казалось, что эта встреча навсегда изменит их жизнь. Её мысли крутились вокруг образа маленькой Лале – той, что с каждым днём становилась всё более самостоятельной и уверенной в себе.

Солнце садилось всё ниже, раскрашивая небо в нежные оттенки красного и золотого. Альфия, ощущая тепло вечернего неба, уверенно шагала вперёд, погруженная в свои мечты. Лале, играя с тонкими прядями волос матери, тихо напевала песенку, словно отзываясь на отголоски природы. Этот момент был для них обеих волшебным и невесомым, как дыхание.

Вдруг они остановились у лога, где открывался великолепный вид на окрестности. Альфия опустила Лале на ноги и вместе они, взявшись за руки, стали смотреть вдаль, чувствуя, как их связь крепнет. Природа выглядела безграничной и многогранной, будто пригласив их в своё царство.

Фаузия, вернувшись в дом, тоже ощущала эту связь, хоть и на расстоянии. Она понимала, что такие моменты любви и заботы делают их жизнь более светлой.

В доме Фаузия увидела Муфида. Он сидел за столом и ел картошку с зелёным луком.

– Ну, хвастливая твоя сестра. А вышла замуж за казаха – умника. Ты больше не соглашайся оставлять их дочку. Своих надо заводить.

Фаузия долгое время не могла забеременеть. И только через три года забеременела и родила сына.

Вечером Фаузия позвала всю семью на ужин. За столом разговорились и Муфид снова начал расспрашивать об Альфие:

– Альфия с тяжёлым характером; любит чтобы по её желанию всё было.

– Да, такая. И в детстве и в юности такой была. С характером. Из–за своего характера чуть в тюрьму не увезли её.

– Когда это было? Ты не рассказывала.

– В России это было. Мы там росли, будучи детьми. Жили в посёлке Исилькуль. Позже переехали в Казахстан. Она с русскими девчатами и ребятами дружила. Её Аней все русские звали. Так вот, с одной поругалась и повела её на железнодорожные пути и толкнула на них. Повернулась и ушла домой. Ей четырнадцать лет было. Вечером за ней пришли и увели, привели после допроса. Оставили её дома до утра. У нас тогда гостил из Казахстана муж сестры нашего бабайки. Увозил нашу тётю в Казахстан, женился на ней. Ночью, тётка с супругом спешно увезли и всех нас в Казахстан. Вот, какая она. И замуж её выдал за Хагани он же.

– Так это, Рашида отец помог?

– Да, он. Непростым был. Имел много влиятельных знакомых.

– Ты что слезу пустила? В Россию хочешь?

– Это судьба такая у нас, на чужбине жить. Деда Ибрагима хотели увезти на каторгу за кулачество. Ночью он сбежал в степь казахскую со всем добром, ничего нам не оставил. Увёл табун лошадей в 30 голов; увёз всё золото, что было у нашей семьи, даже золотые кольца снял с наших пальцев. Таким был прижимистым кулаком. Пропал без вести. Оставил нас голодными и бедными.

Фаузия встала и пошла за самоваром.

Поздняя осень 1919 год. Россия. Исилькуль.

– Почему кони ржут? Пойду посмотрю, – тревожно обратился Ибрагим к своей супруге Хадише.

– Ночь уже. Постой, не выходи, – прильнув к груди супруга, попросила встревоженная Хадиша.

– Погоди, – схватив за плечи супругу и отодвинув её от себя, ответил Ибрагим.

Ибрагим накинул чёрный сюртук на плечи, натянул кожаные сапоги, взял в руки большой кинжал и вышел из дома.