Глава 8

Белесый рассвет застал меня в своей постели и с чужими воспоминаниями. Будто в кинотеатре я смотрел, как весь вчерашний день протрясся в красной вагонетке на «горках». На крутых спусках другой я визжал так весело, что даже позавидовал ему.

Все бы ничего, только меня всегда тошнит на каруселях. Когда катаюсь на самом деле я. Правда, откуда это знать архонту Гертену? Все земные дети просто обязаны любить аттракционы. Как мороженое и хот-доги. Как танцы в блестящих платьях и пижонских смокингах.

Главный умник во Вселенной архонт Гертен пал жертвой стереотипов, как те миллионы детей, которые благодаря Багзу Банни – мультяшному кролику, падкому на морковку – не знают, что морковь кроликам совсем побоку. Настоящие кролики любят капусту.

Итак, с меня срисовали Стаса Банни, Кролика Стаса. Супер. Одному Богу известно, сколько дней, прожитых мной на Люмене, на самом деле жил не я.

Вдобавок почти вся моя кожа под одеждой стала алебастрово-белой, словно меня всю жизнь держали в подвале. Таков ведь побочный эффект лечения в инкубаторе?

Через полчаса молча пнул ногой по кровати Юли.

– Что такое? – девушка-ананси сонно посмотрела на меня. – Разве я не запретила Стасу заботиться обо мне?

– Мне же нужно отрабатывать свой хлеб, – сказал я. – И те фаршированные омары, ароматами которых я дышу на завтраках с позволения твоего отца.

Юля отбросила одеяло, и сама встала с кровати – невиданное дело. Я и не видел: отвернулся в сторону от ее гладкого тела без сантиметра одежды.

– Никто не запрещает Стасу есть его омаров.

– Хочешь, чтобы мой долг перед архонтом стал пожизненным, и нас с тобой никогда не разлучили? – спросил я. – Ты чертовски коварна и умна, хозяйка.

Босые ноги Юли прошлепали в ванную. Прихватив полотенца, я потянулся следом. На пороге меня обожгли лучи огромных золотых глаз.

– Стасу так нравится ходить за мной?

Я широко зевнул:

– Любовь превращает обыденное в прекрасное, хозяйка.

Она схватила меня за ворот рубашки и притянула к себе. Ее растрепанные волосы, черное с алым, всколыхнулись грозовым облаком вокруг наших лиц. Влажные золотые глаза заблестели опасно близко.

– Нет, не поэтому.

Ох, от этой девочки никогда не пахнет ни духами, ни сладостями. И сейчас она пахла лишь постелью, с которой только что встала.

– Ты просто выдрессированная собачка.

Она спустилась со своего инопланетного уровня, чтобы обзываться?

– Тогда ты просто живодерка!

Юля метнулась вперед и прижалась ко мне. Даже сквозь охапку полотенец между нами я ощутил жар ее тела.

Мои подмышки вспотели. Юля наморщила нос.

– Ты вонючий поросенок.

– Эй! Со всеми бывает. Я всего лишь человек.

– Ты трусливый заяц.

– Кончай свои ролевые игры! Хочешь, чтобы я умер от стыда?

Ее руки сжали меня крепче.

– Не надо умирать…

Ох.

– …пока не покажешь, чем кормить рыбку.

Я чуть не сказал: Порежь свой язык на кубики и попробуй ими. Пожалуйста, верните звездную принцессу обратно в ее ледяное измерение!

И все же спросил с надеждой, дурак жалкий:

– А еще причин мне не умирать не найдется?

– Стас должен быть послушным песиком, если хочет снова увидеть Лену.

Вот и выплыла на первый план холодная замена Юли – ее межгалактическое высочество Юлирель. Из нее хоть ледяную скульптуру выбивай. Все ей побоку, ничего она не стесняется, даже угрожать.

– Ага, стращай меня дальше. Я ведь тупая псина, только палкой по загривку понимаю, так?

Юля отстранилась и обхватила себя за плечи. Неужели ее проняло? Я укутал ее в полотенце. Девочка-ананси опустилась на стул у раковины, мои руки будто сами собой принялись мыть ее голову. Спасибо шестилетней ежедневной привычке раба.

– Т Игрил Вериате, – начала Юля.

Я сказал, что звучит похоже на название компьютерной игры.

– Это красная звезда. Самое большое и одно из самых ярких и тяжелых небесных тел в обозримой Вселенной, – моя хозяйка сделала паузу. – И одно из самых короткоживущих.

Включил фен. Сквозь его тихое “жу-жу” мелодичный голос Юли струился как горный ручей под шелестящими кронами деревьев.

– Немного дальше, на западе материка, Т Игрил Вериате можно увидеть с помощью большого бинокля. Красноватая звездочка с круглым пятнышком посередине – такой бы Стас мог увидеть Т Игрил Вериате на Люмене. В космосе это раскаленный шар из горящей плазмы, в чьем свете тонут кометы, планеты, другие звезды. Не раз темноту в кабине моего флаера прогоняло оранжево-багровое сияние Т Игрил Вериате на дисплеях панели. Звезда выплескивает всю энергию в свет. И тем укорачивает свой срок жизни.

Я убрал фен и потянулся за расческой.

– К чему это все?

– Просто, – Юля пожала плечами.

– Что просто? Просто издеваешься? Звезда моя, еще и ты воюешь со мной?

– Звезды не воюют. Звезды светят. И ананси не воюют ни с кем. Ананси борются с вселенским роком. Только люди воюют с людьми.

– Намекаешь на то, что я вижу в твоем отце злобного инопланетного диктатора, который воюет с человечеством?

– Нет, на то, что Стас видит в моем отце человека, который воюет со Стасом.

Неспешно, осторожно я скорее гладил ее волосы, чем чесал. Мои глаза и руки впитывали в себя чудесно-мягкий черный шелк с алым отблеском.

Юля закрыла глаза, правая рука ее протянулась и коснулась кончиками пальцев моей левой, без расчески, – тоже только кончиков пальцев. Электрическая искра с треском проскочила между нами.

Я отвел руку и вспомнил байки, которые слышал от других гешвистеров:

– Гарнизон воюет с унголами.

Не открывая глаз, Юля покачала головой.

– Это унголы воюют с ананси. Ананси только защищаются, чтобы выполнить свой долг.

Ха. Только защищаются. Только дают сдачи в сто крат больнее. И заранее из осторожности.

– В природе Т Игрил Вериате – светить, – сказала Юля. – Кто бы что ни хотел, Т Игрил Вериате все равно будет светить.

Ага, все равно будет умирать.

– О чем ты? Нашлась, блин, звезда мелодрамы. Я не привык просто смотреть, как пай-девочек вроде тебя отправляют гаснуть, – сказал я. – Уж извини. Вот такая она – природа человека-шизофреника, который воюет с воображаемыми людьми на месте старого пришельца.

– Вот как.

Юля вдруг задрожала, неосязаемые черно-красные пули выстрелили из ее головы мне в лицо. Я поморщился. Черно-красный – торжество боли.

– Кабина…надо идти в кабину, – прошептала Юля, девушка-ананси застучала зубами. – Навести пульт на цель. Проверить резонанс. Учесть в настройках резонанс. Компенсировать резонанс. Отчитаться об уровне резонанса, – она дернула головой. – Или отчитаться надо вначале?

Я протянул к ней руки, но Юля не видела их, ничего не видела. Кроме тесной кабины флаера. Моя хозяйка резко дернулась вперед и упала со стула на холодную плитку.

– Жжёт, – сказала она, гладя царапины от ножек стула на кафеле. – Оболочка капсулы перегрелась. Срочно остудить жидким азотом.

Юля плюнула на пол и прошептала: Остудила. Кожа вокруг ее закрытых глаз сморщилась. Я наклонился к ней:

– Юля?

– Какой рычаг я должна повернуть? – ее зубы отбивали жуткую дробь. – Выключатель разжижения масла? Насос подкачки горючего? Рычаг управления курсовой системы? Может, регулировки освещения?

Она ударила кулаком по полу. Глухой стук. Полотенце соскользнуло с ее дрожавшей спины. На бледно-голубой коже, прямо под лопатками, аксамитовые лоскуты сверкали как красные крылья. Как кровавые раны.

Юля говорила:

– Может, пожарный кран? – она лязгнула зубами. – Может, держатель для напитков?

Я сел на кафель и опустил руки на ее мягкие плечи. Вторая очередь фантомных пуль тут же сотрясла меня.

– Рычаги, – говорила Юля, пока ее сорвавшиеся нервы решетили длинным залповым огнем мой мозг. – Что мне нажать, повернуть, вдавить, поднять, опустить, дернуть, чтобы его не заточили в карцер? Не мучайте его.

Бледно–голубая рука вытянулась и скользнула по моим губам.

– Мокро, – прошептала она и сунула два пальца мне в рот. – Протек мембранный фильтр для очистки охлаждающей жидкости. Срочно запаять.

Ее пальцы сплющили мои губы в лепешку. Юля плюнула мне в лицо.

– Течь устранена, – объявила девушка-ананси, трясясь как включенная дрель.

Я не чувствовал, как дерут мои губы. Мое лицо, мое тело стали неважны. Пули, раскаленные точки дырявили, жгли жадную губку в голове. Мозг кипел в черепе. Это всего лишь иллюзия чужой боли. Но в мире, где необдуманное слово любимого или любимой способно ранить, нет лучшего убийцы. Боль дорогого человека – первоклассный киллер.

Где-то за дверью фабрикоид отчитался о законченной уборке номер две тысячи сто двенадцать. Мои виски сдавило. Юле пора на завтрак. Затем – на работу. В тесную кабину с кучей рычагов, пожарным краном и держателем для напитков.

Я обнял голову Юли, плотно прижал ладони к ее лбу. Залп за залпом, пулей за пулей я умирал и воскресал. Чтобы успокоить мою хозяйку. Все хорошо. Я бальзам твоей души. Твоя диетическая кола. Пей, наслаждайся. Вливайся.

Расстрел прекратился. Нервный срыв Юли захлебнулся, потратил весь магазин. Какое-то время девушка-ананси лежала в моих объятиях, мягкая, тихая, расслабленная. Тепло ее кожи растекалось по моим рукам.

– Стас, – прошептала моя хозяйка. – Нам пора на завтрак.

– Пора, – сказал я.

Мы не двигались. Не отпускали друг друга. За дверью квартиры ее ждал ад.

Я убрал пальцем черно-алую прядь волос с острой как бритва щеки Юли. Я слышал, как она думала. Возможно, из-за того, что ее глаза смотрели близко-близко в мои. Возможно, из-за того, что ее губы касались моей кожи. Возможно, из-за того, что я просто хотел этого – не любить ее, но понять.

– Забирать твою боль – вот такая она, моя природа, – брякнул я, и Юля тихо заплакала.

Моя вечно голодная губка потянулась к ней, чтобы снова забрать всю боль. Но у Юли ничего не болело. А слезы из золотых глаз текли и текли – тихие, спокойные, кристально-чистые, в скользящих бликах от лампы.

Боль без слез. Слезы без боли. Бывают у ананси слезы счастья?

Глава 9

Внизу золоченый купол «Диснейленда» сверкал в лучах Света. Блеклое, почти прозрачное солнце зависло на одном месте. Секунды замерли. Ультрамариновый бронекрыл подо мной плыл против мощного ветра, особо не напрягаясь. Облачное покрывало сверху так и норовило куснуть мне макушку.

Мимо синей вспышкой пронесся бронекрыл Маны. Вихрь кофейных волос взметнулся над ярким панцирем зверя.

В узкой ложбине между огромными синими пластинами крыльев я выгнулся вперед и ухватился за рога над клиновидной мордой. В позе мотоциклиста на спортивном байке я понесся навстречу разговору с Маной, возможно, навстречу завершению истории моей жизни – если все выйдет неудачно – прямо на юго-восток. Бесконечный столб Света накрыл нас.

Сегодня ночью лучше бы не ложился. Опять во сне я был Леной. Мои босые ноги шли по холодному липкому полу. Сквозняк раздувал ночную рубашку, и легкая ткань хлопала меня по коленям. Затем сон сменился другим, передо мной из темноты возникли мама и высокий мужчина в синем мундире. Тени полностью скрывали их лица.

Когда после завтрака я нашел Ману в луна-парке, бразильянка нещадно втаптывала ботбоксера в маты. Стальные щупальца пытались обтянуть ее смуглые ноги в трениках, но быстрые руки в шрамах пресекали попытки жесткими блоками.

Я стоял неподвижно за ее спиной. Моя рука в кармане штанов нервно гладила упаковку бинтов. Меня учуяли, как злая брошенная кошка чует тихую мышку, на которой можно отыграться. Мана завернула пару верхних щупалец бедному ботбоксеру за голову и прошипела, что вчера на завтраке чья-то алинижна, инопланетная принцесса села к ним за стол и позвала Дарсиса на танцы.

– Она возомнила себя бессмертной? – закричала Мана, ударив головой ботбоксера об пол. Мне послышался хруст внутри металлической шеи.

– Это все неважно, – сказал я. – Перед этим Юля соврала мне, что договорилась идти танцевать с Дарсисом. То есть теперь-то мне понятно, что она соврала. Похоже, чтобы не разоблачиться, моей хозяйке пришлось вылезти из раковины. Она играет со мной.

– Дарсис согласился! – прорычала девушка. Я молчал.

Прерывистое дыхание. Лихорадочный блеск в глазах. Глухой голос. Разве можно что-то ответить на такую боль?

Мана скрутила еще одно щупальце немыслимым узлом. Сталь жалобно скрипела.

– Зачем она соврала тебе? Зачем влезла к нам?

– Чтобы я не пытался помешать ее отправке на орбиту.

Мана сказала «стоп», и ботбоксер включил спящий режим. Девушка вытерла потный лоб рукавом тренировочной рубашки.

– Когда?

– Сразу после танцев.

Мана приблизилась. Несмотря на свою боль, она спросила:

– А ты?

– Я останусь в Центре до семнадцатилетия Юли. После ее отлета мне прекратят вкалывать «сыворотку».

– Это же хорошо.

Я попытался представить жизнь без ежедневных инъекций:

Пение птиц,

Запах дождя…

Мозги – вы точно тут?

Вышло не очень.

– Но сейчас «сыворотка» во мне, – я потянул Ману за рукав рубашки. – Идем. Нам нужно лететь отсюда.

– Лететь? Куда?

– Туда, где нас никто не услышит. Быстрее.

Мы побежали в питомник. Искусственно выведенные карликовые единорожки, тигры и слонотопики бросились лизать нам колени. Отпихиваясь от мимишных зверят, мы взяли под уздцы двух ультрамариновых бронекрылов, и вывели пластинчатых животных из стойл на улицу.

Когда бронекрылы взмыли вместе с нами к белоснежным облакам и невзрачному солнцу, я указал Мане на юго-восток, в сторону нашей рощи.

Над рощей взлетников нас поглотило облако белых лепестков. Словно рой небесных фонариков, невесомые цветы неслись вверх, в стратосферу, обтекая панцири бронекрылов. Мой «байк» распахнул пасть, полную кривых жвал, и смачно зачавкал залетевшими внутрь лепестками. В рот мне тоже попала мякоть, кислая как квашеная капуста. Бе-е-е…

Попытался выплюнуть, но еще с пяток лепестков сразу забилось за щеки. От пяток к горлу накатила волна тошноты, глаза заслезились, взметнул ладонь ко рту, плотно прижал – кхе, кхе – быстро выхаркал в нее мокрые, похожие на моллюсков комки. Фу! Потряс рукой. Гадость отлипла и полетела вверх, в никуда.

Лысые, покинутые распустившимися цветами взлетники корячились над отвесным оврагом. Оба бронекрыла без команды дружно спикировали на открытый треугольник травы над самым обрывом. Граница территории Центра пряталась в леске за оврагом. Никакой зверь питомника не пресечет ее без приказа ананси. Людям – широкий простор, но только внутри загона.

Мана ловко спрыгнула с высокого панциря. Половину ее смуглого лица закрывал белоснежный платок. Валькирия во всей красе. Всегда предусмотрительная, всегда успешная. Вот почему все девчонки в Центре ее тихо ненавидели.

Шатаясь, я сполз с бронекрыла. Близкий как никогда Свет ослеплял. Зонды кружили вокруг белого столба, точно черные мухи вокруг мяса на прилавке.

– Слюни вытри, – сказала Мана, снимая платок.

Я вытер.

– И слезы.

Вытер.

– Ну?

Собираясь с мыслями, я протянул ладонь к пасти бронекрыла. Широкий язык выполз между жвал и облизал влажные следы «моллюсков».

Чтобы что-то сказать, бросил:

– Архонт сказал: Свет угасает.

– Свет? – сказала Мана. – Как это возможно? Свет ведь – всего лишь проекция пульта управления незримым полем, которое расширяет Вселенную.

Моя нижняя челюсть отвисла:

– Че-е-е-е-его-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о?

Мана пожала плечами.

– Ты бы сам знал, если бы интересовался миром, где живешь.

Я чуть было тихо не возненавидел ее, как все девчонки в Центре.