А приснилось ему, словно он шел куда-то в темноте, в чреве пещеры, и знал, что впереди – Логово. И сидит там Зверь, обмануть которого практически невозможно. Но необходимо. Это противоречие сводило с ума, заставляло не подчиняться законам сна, выйти из них, обрубить концы и предстать перед Светом не кем-то, а – человеком…

Петруша подпрыгнул в кровати как ужаленный, заслонился от света и невольно опустил руку. Ничего и никого. Он был один. Скомканное одеяло валялось на полу. Подушка рядом. И все. Но только ощущение, что он на верной дороге и истина спрятана где-то совсем неподалеку, никуда не ушло. Осталась рядом и… навсегда. А еще остались в памяти эти жвалы. И взгляд. Полный холодной ненависти и жажды непонятно чего. Голодный взгляд дикого зверя. Петруше на секунду даже стало жаль Зверя: столько лет в одиночестве, голодным…

А потом он мгновенно посерьезнел – хватит!

«Говорите, шут гороховый? Я для вас – шут?!»

И он выпрыгнул из постели. Потому что есть интуиция, есть предвидение… А для него было – узнавание…

Дед с бабкой сидели на кухне перед телевизором и о чем-то негромко спорили – из-за застекленной двери доносились их раздраженные голоса. Кажется, решали, что смотреть, футбольный матч или сериал. Петруша не стал отвлекать их от этого важного дела и вернулся в комнату. Выглянул в окно и едва не вскрикнул от неожиданности.

По двору шел тот самый сосед. Иван Иванович, кажется, так его называли соседки. Шел медленно, ссутулившись, и казалось бы, в этом не было ничего необычного, если бы не тянущиеся от него во все стороны нити. Точно такие же, какие примерещились Петруше утром, перед школой, только теперь их было гораздо больше. Полупрозрачные, на вид довольно хлипкие, но мальчик почему-то был уверен, что на самом деле порвать их сложнее, чем самый лучший шелк. А еще – что никто, кроме него, не видит эти нити и даже не догадывается о них…

Иван Иванович уже почти дошел до конца двора и собирался свернуть за угол соседнего дома. Еле заметные нити тянулись за ним, а их верхние концы терялись где-то высоко в облаках…

Петруша бросился в прихожую, крикнул в сторону кухни: «Я погулять!» – и, накинув на одно плечо куртку, выскочил на лестницу. По заплеванным ступенькам, вниз по пропахшим мочой пролётам, он несся чуть ли не кувырком – надо было спешить, странный Иван Иванович мог уйти слишком далеко, свернуть еще куда-нибудь, скрыться из виду!

Мальчик вылетел во двор, пронесся по нему, перепрыгивая через детскую песочницу и скамейки, забежал за дом, перед которым видел соседа из окна, и огляделся. Впереди была знакомая улица, по которой он каждый день ходил в школу, по ней быстрым шагом шли хмурые прохожие, мимо проносились заляпанные грязью машины… Где же сосед? Неужели Петруша опоздал и тот уже уехал на автобусе?

Но нет, в конце улицы маячила темная невысокая фигура, похожая на Ивана Ивановича, и Петруша помчался ее догонять. Вскоре ему снова стали видны таинственные нити, и он, перейдя с бега на медленный шаг, тяжело дыша, стал осторожно красться за соседом.

А сосед, между тем, все ускорял шаг и как-то подозрительно оглядывался по сторонам, словно искал кого-то глазами. При этом на прохожих, попадавшихся ему навстречу, он почти не обращал внимания, и Петруша был уверен, что Иван Иванович высматривает какого-то конкретного человека. Мальчик шел за ним, то и дело вздрагивая не то от холода, не то от страха. Все происходящее казалось ему то просто интересной игрой, то крайне серьезным делом, от которого зависело что-то очень важное.

Неожиданно Иван Иванович свернул в небольшой скверик с чахлыми деревьями и мокрыми облезлыми скамейками. Он подошел к одной из них, оперся рукой на ее спинку и замер. Петруша тоже остановился и, сделав вид, что увидел что-то интересное на земле, опустил голову, но при этом скосил глаза на соседа. Тот чего-то ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Петруша, старательно глядя себе под ноги, прошел мимо скверика, развернулся и так же неторопливо зашагал обратно, лихорадочно придумывая, под каким предлогом ему остаться рядом с Иваном Ивановичем, чтобы наблюдать за ним, не вызывая подозрений. Но долго ломать голову над этим мальчику не пришлось. К скверу подошел еще один мужчина, лет сорока, одетый в кожаное пальто и безупречно начищенные блестящие ботинки. Для Петруши этот человек ничем не отличался от всех остальных прохожих, но Иван Иванович словно почуял его присутствие, повернулся к нему и вдруг резко выпрямился, расправляя плечи…

Что произошло потом, Петруша понял много позже, когда все было кончено и сам он был у подъезда собственного дома. Впрочем, запомнить ему удалось лишь обрывки происходящего. То, что сначала нити, тянущиеся от соседа, стали выглядеть более материальными и ярко заблестели под пробившемся сквозь тучу лучом солнца, то, что затем они начали перекрещиваться, образуя ровную сетку, то, что эта сеть вдруг полетела в сторону богато одетого мужчины, и он как будто бы запутался в ней… А еще через секунду вслед за сетью на мужчину бросился и сам Иван Иванович. Бросился, вытянув вперед руки, которые вдруг стали похожими на паучьи лапы. И которых было уже не две, а гораздо больше!

Следующий «кадр», который остался в памяти Петруши, был и вовсе кошмарным – огромный паук обхватил прохожего всеми своими лапами, вонзил в него когти и принялся рвать на части отвратительно чавкающими челюстями. Долго ли это продолжалось, мальчик не знал. Он помнил лишь, как паук спрыгнул с растерзанного тела и побежал вглубь сквера, с каждым мгновением становясь все меньше похожим на паука и все больше – на Петрушиного соседа Ивана Ивановича.

А еще через полминуты кто-то закричал: «Сюда, человеку плохо!», и мимо Петруши пробежала какая-то женщина. Она подскочила к жертве паука… которая теперь выглядела не как окровавленный, разорванный на части труп, а как мужчина, держащийся за сердце. Мёртвый мужчина…

И тогда Петруша помчался прочь. Он не видел, куда бежит, и не думал об этом, ему хотелось лишь одного – оказаться как можно дальше от этого скверика, где только что произошло страшное убийство. Но после нескольких минут бега по дворам и переулкам он вдруг обнаружил, что несется к своему собственному дому. А к соседнему подъезду быстрым шагом подходил довольно улыбающийся Иван Иванович.

Запах… Этот запах сводил его с ума! Запах появлялся, когда кто-нибудь боялся, а сейчас, чувствовал он, это чувство пробуждается. Люди находят своих мертвых сородичей – и начинают бояться. Не знают, чего именно, – и не могут себе представить опасность, которой действительно нужно избегать всеми силами. Но как ее избежать? Нет, это невозможно! Только не сейчас, когда он, наконец, почувствовал в себе силу. Вот ведь парадокс: чтобы набрать ее, нужны были жертвы – а чтобы появились жертвы, нужна была сила. Но людская ненависть, злость, жестокость подпитывали резервы, и теперь он мог с легкостью их опорожнить, чтобы добиться своего.

Чего?

Утоления жажды! Той, что мучила его все эти годы! Запертый в недостаточно функциональном теле долгие годы, вынужденный примиряться с его эмоциями и проблемами и, что самое отвратительное, ждать, теперь он мог нестись вперед, дабы вкусить плоды истекающих соком душ. Не тело было нужно ему – пусть их глодают низшие, пускай падальщики пожирают ходячие трупы! Нет! Ему требовалось нечто, заряженное энергией под завязку и пропитанное свободой и возможностями, как торт – ромом. Их-то он и выпьет, а после, переварив, превратит в эликсир, который будет поддерживать изнутри жизнь его настоящего воплощения.

Неожиданно он вспомнил, как очутился в этом мире, вспомнил воина, вставшего у него на пути и оказавшегося сильнее… Больше этого не повторится! Он станет сильнее, он завоюет этот город, превратив его в кладбище, в безжизненную индустриальную пустыню, а затем настанет очередь всего этого мира. Мирка, энергетику которого тратят совершенно неразумно бессмысленные существа. К чему все терзания, все попытки и многочисленные ошибки? Война – вот что кормит таких, как он! А он уже почти забыл, что когда-то был не один, давным-давно, в своем настоящем воплощении у себя на родине, среди родственных ему, голодных и свирепых. Но потом настало время отправляться в путь, и он, сменив обличье, прыгнул в пространственно-временную прореху…

Его носило по мирам, описать которые невозможно словами. Он примерил сотни имен и принял сотни форм. И он уже никогда больше не был самим собой. Он забыл силу, вливающуюся в каждую частичку тела, забыл, каково это – иметь тело, из памяти стерлись воспоминания о планете, на которой он родился и которая вскормила его. Напитала той самой силой, дала возможность отправиться на завоевание новых территорий. Но теперь он вспоминал это – с каждой секундой перед его глазами всплывали все новые и новые образы прошлого. Он даже вспомнил отца и мать и то, как пожирал их тела, выпивал их энергию – все согласно ритуалу, такому же древнему, как само время.

Забытое возвращалось – и несло с собой старые способности. И нашептывало: давай… прыгай… оскаливай… рви и убивай… завоевывай!.. И он, не противясь призрачному гласу, понесся вперед, навстречу гибели этого мира и собственному триумфу.

Первым, кто встретился Ивану Ивановичу, был грузчик дядя Паша. Они случайно столкнулись у входа в подъезд. Просто дяде Паше не повезло…

– Извините, – не поднимая глаз, задумавшийся о чем-то своем, мускулистый мужчина в потрепанной одежде прошел мимо Ивана Ивановича.

Тот повернулся ему вслед, не говоря ни слова.

Красные глаза полыхали злобой… Жвала жадно клацали… Белесые нити полетели вперед…

Человек-мушка, запутавшийся в паутине, пытался выбраться, еще сильнее увязая в липкой массе. Рывок… еще рывок… Нити не отпускали.

А потом Иван Иванович куда-то делся, и на его месте появился паук. Прыжок. Существо схватило жвалами руку и сильно дернуло. С хрустом переломилась кость. Кровь обагрила тротуар. Жертва истошно заорала и забилась в припадке.

Боль… боль… боль!..

Паук продолжал терзать человека, пока тот не превратился из живого организма в истекающий кровью труп. Выпитая энергия разлилась по мохнатому телу. Высоко вздернутая паучья голова устремила взгляд к небесам, туда, откуда падала, подобная нитям кукловода, сверкающая на солнце паутина. Она обретала материальность.

Он сам обретал материальность, проступал на фоне мира. И он хотел, безумно желал стать тем кукловодом, кто будет дергать за призрачные нити, ведя игрушки к пыльному сундуку забытья и забвения. Но прежде – он возьмет их души!..

Петруша отступал назад, пока не уперся в бордюр, тянувшийся от подъезда к подъезду. Мозг отказывался верить в происходящее, все плыло перед глазами, но что-то другое, какое-то подспудное чувство, некая иррациональная уверенность говорила: ты должен смотреть. И не только смотреть… Он должен был что-то предпринять, он обязан был сделать что-то!

Противопоставить себя, стеснительного, нерешительного маленького мальчика, многоногой громадине, бравшей силы из иных реальностей? Но как? Возможно ли это?… Что он может против него сделать?!

Далекая родина откликнулась на его зов! Желание поскорее заполучить этот мир стало невыносимым. Надо действовать!

И паук, бросив между реальностями недопитую, захлебывающуюся кровью жертву, устремился в небо. Он полз по паутине, взирая на раскинувшийся внизу город. Остановился на высоте нескольких километров. Вдохнул глубже и раскрыл пасть от удовольствия.

Неощутимый поток энергии, почувствовав его призыв, взлетел к облакам, обволок, окружил тело – и начал вливаться в живот, который засветился изнутри, так, что можно было разглядеть внутренности.

Паук зажмурился от удовольствия.

А внизу, тем временем, творилось нечто сумасшедшее. По городу словно пронеслась неведомая эпидемия, разрушающая все одним своим тлетворным прикосновением. Неизвестно от чего, как и почему люди вдруг начали терять сознание.

Падали, ударяясь головами об углы столов…

Перевешивались через перила, вываливаясь с балконов…

Хватались за разрываемые инфарктами сердца…

Теряли управление автомобилями и врезались в автобусы…

Ранились, калечились, умирали… Многие умирали…

Энергия возрастала с каждым новым случаем, ее сине-белый цвет становился все интенсивнее, а паук все явственнее «отображался» на холсте реальности.

Но этого было мало! Мало!..

Скоро люди поднимут панику. Начнутся репортажи о мертвом городе, а потом и о мировом бедствии. Вокруг будут стоять гвалт, ор, шум и неразбериха. Эта волна захлестнет всю планету. Но так даже лучше: при необдуманных, спонтанных поступках, при панике выделяется куда больше так нужной ему негативной энергии. Люди получат свою Третью Мировую войну – войну, которую они проиграют, даже не начав…

Он закрыл глаза и отдался на волю происходящему. И он – мечтал. А ведь думал, что забыл, каково это…

Петруша почувствовал тошноту. Что-то скрутило кишки. Голова была словно чужая. Он испугался, что потеряет сознание – как те, кого он видел, другим, не обычным зрением. И правда ли видел? Происходило ли все на самом деле, или это его фантазии?

Он огляделся и замер от страха: десятки людей валялись на дорогах, тряся конечностями в судорогах. И из них, как из проткнутых пакетов – молоко, выливались жизненные силы. Бело-синие реки, речушки и ручейки.

Петруша бросился было на помощь умирающим, но потом вдруг остановился и поднял глаза к небу. Энергетический поток, похожий на водопад, лился – но не сверху вниз, а от земли к небесами. Туда, где…

…зажмурив алчные красные глаза, дремал в паутине виновник всех бед.

Кто-то подполз к Петруше и схватил его за ногу – мальчик запомнил только растрепанные волосы да ничего не выражающие темные глаза.

– Помоги-и мне… мальчик… помоги мне-э…

Петруша в испуге отшатнулся.

Погибающий мужчина протянул к нему руку.

Мальчик закрыл глаза и на секунду представил, что его здесь нет, что он где-то в совсем другом месте и все уже закончилось. Он знал: это не так. И внутренний голос говорил ему, подстегивал, упрашивал, увещевал: «Борись! Не сдавайся! Победи его!»

– Ради нас! – вливались в уши хриплые, полные страданий и смерти голоса людей. – Ради всех нас! Ради себя! Ради этой зелено-голубой планеты!..

Паук открыл глаза, когда почувствовал, что течение потока ослабевает. Но с чего вдруг? Он же полностью контролирует ситуацию…

А Петруша распахнул веки, едва ног коснулось странное ощущение нетвердости, ненадежности. Затем это чувство расползлось по всему телу, как только он понял, что висит в воздухе, в нескольких километрах над землей. Но мальчику было не холодно, а наоборот, жарко, так жарко, что хотелось немедля встать под ледяной душ.

Паук уставился на Петрушу глазами цвета крови и прорычал:

– Маленькая мразь! И здесь то же самое!!! – Он был еще во власти неги, а потому не сумел аккумулировать свои силы, привести их боевую готовность. – Убирайся, человеческий выкидыш! Мерзкий лилипут! Чертов ублюдок!..

Ругательства переполняли мозг, лишали воли. Ненависть паука подавляла мальчика и заставляла отступать.

– Червяк безродный! – продолжал наседать, не двигаясь, разрушитель и завоеватель миров. Он и тут не выдержал, решил показать свою власть, мощь, превосходство: – Что ты можешь мне сделать?! Мне, тому, кто своих родителей сожрал еще маленьким! Да я и твоих не пощадил! Помнишь авиакатастрофу? О, страха и гибели тех людей, переживаний их родных и близких мне хватило, чтобы оклематься в этом жалком мирке. Чтобы создать тело Ивана Ивановича. А потом пришлось ждать годы, пока концентрация пороков и зла в вашем мире наполнит мои резервы, чтобы я смог… победить!

Петруша во все глаза смотрел на паука, и во взгляде его не было страха. И даже прежней боли от потери таких дорогих ему людей не осталось. Сохранился лишь праведный гнев. Оборотная сторона ярости – положительная, а не отрицательная.

Стало невыносимо душно…

– Я никогда тебе этого не прощу! – обливаясь слезами, выкрикнул Петруша.

– А мне и не нужно твое прощение, щенок! Поганый ублюдок! Гном ссаный! Шут гороховый!..

– Нет, я не шут! Не шут!! Не шут!!!

Паук уставился на мальчика – изумленный, пораженный. А Петруша ринулся вперед. Существо подняло лапу, хотело остановить ребенка, но тот увернулся и – взмыл вверх.

– Нет, не трогай! – полный ужаса глас паука разнесся под облаками.

Но Петруша уже рвал блестящие на солнце белесые нити. Нагревал их, окутанный туманным бело-красным сиянием, облаком энергии, которой было тесно внутри тела и которая распространялась за его пределы. Он мчался быстрее птицы, а нити лопались. Одна за другой. Щелк! Щелк! Щелк! Они разрывались с неприятным треском от жара, наполнившего внутреннее «я» мальчика, жгучее, решительное, смелое «я» – не в пример тому, какое видели в нем окружающие.

Он почти не осознавал происходящее. В голове вертелась мысль: «Я не шут, я вам не шут!..» И все будто бы затенялось, оставалось как бы по ту сторону метавшейся по застенкам сознания мысли.

Петруша запутался в паутине. Нити прилипли к одежде, но мальчик не обращал на это внимания. Он летел дальше, с каждым щелчком, как от листа бумаги, отрывая новые кусочки от надежды врага.

Паук извивался, пытался подтянуться на паутине, но перенасыщенное энергией тело было непослушным. Чудовище неуклюже, неловко перебирало конечностями, повиснув на последней нити.

А потом порвалась и она. Пуповина была перерезана, а вместе с ней – отсечены желания, способности, устремления паука – и, в конце концов, его бытие. Ничто больше не держало его в этом небе и этом мире…

То ли в полном безмолвии, то ли под аккомпанемент оглушительного крика – Петруша не запомнил – паук низвергся вниз. Километры воздушного пространства остались позади, и обретший физическое воплощение пришелец из иных миров встретился с не менее материальной землей. Звук удара разнесся по всей округе, а тело мертвого, побежденного врага разлетелось по ней омерзительными ошметками.