Существование свободы воли стоило бы назвать главным вопросом философии. Все другие «главные вопросы» вытекают из того, действует ли где-либо свободная воля, или везде царит необходимость и предопределенность. Знаменитый «основной вопрос» материалистов – «что первично: материя или дух?», звучит странно для тех, кто не считает деление бытия на материю и дух существенным. Материя и дух – скорее умозрительные абстракции, актуальные больше для богословской мысли, чем для философии, а с проблемой свободы и воли мы сталкиваемся каждый момент сознательной жизни.
Обычно любая наука пытается играть за команду детерминистов, то есть против свободы воли. А вот философия может играть за обе стороны. Но по выражению Павла Флоренского, «идеализм – стихия философии, и, лишенная этого кислорода, философия задыхается, а затем увядает и гибнет». Действительно, трудно считать материализм философией, это скорее филиал физики, радикальное ответвление позитивизма – идеология, направленная против философии как явления, пытаясь подчинить ее науке. У материалистов тяжелые отношения с волей и свободой, ведь материя как таковая не имеет подобных свойств.
Но вернемся к детерминизму. Любая причинно-следственная связь «познается» нами задним числом. Как писал Людвиг Витгенштейн, «выводить события будущего из событий настоящего невозможно. Суеверие – вера в такую причинную связь. Свобода воли состоит в том, что поступки, которые будут совершены впоследствии, не могут быть познаны сейчас. Знать о них можно было бы лишь в том случае, если бы причинность – подобно связи логического вывода – представляла собой внутреннюю необходимость». Принцип свободной воли не отменяет детерминизм, но делает его не столь механически фаталистичным. Никто не может быть абсолютно свободен, но у каждого субъекта в каждый момент времени/взаимодействия-с-бытием есть индивидуальная мера свободы. Не отрицая, что субъект может поступать под влияниями извне (по необходимости), он может также и разрывать цепь причин и следствий, создавая новые причины, формирующие уже новые цепочки причинно-следственных связей (новые необходимости). Сознание может выступать точкой такого разрыва или психической программой по «разрыванию мира». Естественно, не все на это способны в одинаковой степени, но каждый мог ощущать себя «витязем на распутье», когда от принятого решения меняется вся дальнейшая жизнь. Любая творческая задача включает в себя множество подобных бифуркационных развилок, только эти квесты по большей части остаются достоянием внутреннего мира витязя, совершающего путешествие внутри себя.
Любое суеверие или мистическое учение, чем и является детерминизм, опираются на идею, что мы просто не знаем всех фактов, влияющих на наш выбор. Но полное знание всех фактов и невозможно. Даже там, где факты кажутся нам известными, знания остаются фрагментарными. И в точных науках, имеющих дело с идеальной категорией – числами – мы видим приблизительность знаний. Например, мало кто сможет воспроизвести с высокой точностью число Пи. Или, если взять математику для первого класса, где Петя дал Васе два яблока, и у него их стало три, мы берем только идеальное представление о «яблоке как таковом» (Платон назвал бы это «яблочность»), не зная, были ли эти яблоки красные или зеленые, кислые или сладкие, червивые, спелые и т. п. Любое наше знание пренебрегает огромным количеством условий и фактов, чтобы добиться математической точности. Тогда чем оперирует математика? Только отдельными аспектами знания, которых, однако, оказывается достаточно для выявления некоторой истины. А значит, большая доля причин не оказывает на ход событий никакого влияния, или это влияние мизерно. Играют роль только существенные причины, между которыми пролегает пространство свободы и проявления свободной воли, которая сама по себе является тоже существенной причиной, но уже зависящей от выбора субъекта.
Здравый смысл должен делать нас сторонниками свободы воли не только из-за невозможности постичь все причины, ограниченности наших знаний. Свобода воли – не обязательно признак невежества, но она оставляет человеку право на неведение и действие на свой страх и риск. А вот идея детерминизма, подхваченная массовым сознанием и пропагандой, становится опасной, склоняя к механическому и упрощенному пониманию социальной и психической реальности.
Чтобы говорить о парадоксе свободы воли, нужно провести границу между собственно свободой и волей. Известная формула «свобода есть осознанная необходимость» многих ставит в тупик, поскольку выглядит иезуитской. Но все окажется понятней, если заменить в данной формуле свободу на волю. Именно воля является осознанной необходимостью, она побуждает к необходимому действию, вытекающему из осознания. А вот процесс осознания является как раз синонимом свободы. Как всякий парадокс и любая сила жизни, свобода и воля подвижны, напоминая сообщающиеся сосуды, или даосские принципы «ян – инь».
Есть соблазн вывести этимологию «свободы» из корней «свой» и «обод», и тогда ее смысл совпадет с пресловутой сартровской «дырой размером с бога» в душе, которую каждый волен заполнять по-своему. Дыра это свобода, наличие которой – признак внутреннего экзистенциального разрыва человека между природным и культурным, бессознательным и сознанием и т. п. А процесс выбора по заполнению дыры – воля как признак выработки собственной стратегии поведения, способности договариваться внутри себя с различными частями себя.
О свободе нужно говорить двояко. Во-первых, это абсолютная свобода как пустота и небытие, она недоступна никому из сущих, но важна для нас как идея. Во-вторых, свобода относительная и всегда особенная, индивидуальная, данная каждому сущему в его конкретном восприятии (здесь и сейчас) и деятельности.
Свобода по своей сути мистична и иррациональна, поскольку она не содержит никакой определенности, знания (хаос – отсутствие знания). «Свобода – это такая мысль, которая, хотя мы её и высказываем и отводим ей известное место, на самом деле не может быть нами отчётливо мыслима. Следовательно, учение о свободе мистично», – в этой фразе Артура Шопенгауэра речь идет о состоянии мысли, когда она лишь начинает оформление в первозданном хаосе, пребывая в динамическом процессе осознания, а не окончательного знания/понимания. Поэтому свобода – это «мысль немыслимая», плавающая в предсознательном бульоне, которая только благодаря воле мысль приобретает форму ясной идеи. В трактовке Мартина Хайдеггера, этот бульон соответствует «сказу», из которого формируется высказывание: «Язык, который говорит, чтобы сказать, озабочен тем, чтобы наша речь, слыша несказанное, отвечала его сказу. Так что даже молчание, которое люди склонны подчинять говорению как его источнику, есть уже некое соответствие». Свобода может быть как молчанием, так и состоянием неопределенности, «бульканьем бульона», а вот воля и есть «озабоченный язык», она всегда – деяние, акт, нацеленный во внешний мир, даже если этим миром остается пока только собственное сознание (или часть его – «сцена сознания»).
Воля конкретна и рациональна. Воплощением воли будет, прежде всего, идея (или высказывание), а во вторую очередь – действие по осуществлению идеи. Воля, осуществленная из своей свободы, выступает экспериментом разума, приносящим какое-то знание – либо негативное (если итог действия заканчивается неуспехом), либо позитивное (в случае успеха). Поэтому акты воли способны формировать новые границы свободы, расширяя пространство знания. Но порция новой свободы – это уже новая конфигурация неведения, дающая очередную пищу для творческого осуществления своей воли. Та воля, что происходит не из своей свободы, не из неведения, не вносит в мир ничего нового. Таков любой самоповторяющийся процесс, протекающий по стандартным схемам.
Синоним свободной воли – своя воля. Согласно Ницше, «несвободная воля» – это мифология: в действительной жизни дело идёт только о сильной и слабой воле». Если существует субъект, то существует и его воля, даже если этот субъект выступает в качестве орудия природы, или социума, принимая их волю как свою.
Своя воля – это силы, направленные на обретение новых знаний и опыта, а они в свою очередь дают новое пространство для свободы в виде идей. Свобода – это вопросы, а воля – ответы. Обычная духовная эволюция выглядит как восхождение по ступенькам вопросов и ответов. Но кто-то может быть богат и одними вопросами (свобода без воли). А вот об обратном говорить уже сложнее – нельзя давать ответы, не имея вопросов; нет своей воли без свободы. Иначе это уже чужая, навязанная воля (знание от авторитетов, деньги от предков, время, данное природой и т.п.).
Стоит говорить о двух формах свободной воли. Первая, базовая, характеризуется движением в фарватере желаний, направлена на создание необходимых условий жизни субъекта, служа нижним этажам пирамиды Маслоу. Это воля к существованию, без которой либо субъекта-носителя воли не будет вовсе, либо он будет подавлен и угнетен, поставлен на грань выживания и все его силы будут уходить на самосохранение.
Вторая свободная воля движется в фарватере идей. Это исключительно продукт сознания, становления человека как познающего и самоактулизирующего субъекта. Природа деятельности этой воли напоминает Мюнхгаузена, который вытаскивал себя из болота, схватив за волосы. Только в данном случае мы вытаскиваем себя из себя же. Ницше в «Пот ту сторону добра и зла» сказал о проблеме свободной воли так: «Желание „свободы воли“… желание самому нести всю без изъятия ответственность за свои поступки, сняв ее с Бога, с мира, с предков, со случая, с общества, – есть не что иное, как желание быть той самой causa sui и с более чем мюнхгаузеновской смелостью вытащить самого себя за волосы в бытие из болота Ничто».
Вторая свободная воля – творческая сила, основанная либо на достаточном знании предмета, к которому она прилагается, либо на сильной вере, или ощущении, интуиции, стремлении узнать предмет. Хотя не все плоды своей воли удачны, ошибочные ходы тоже являются необходимой частью процесса познания, а тот, кто ничего не совершает, не ошибается, но ничего и не познает.
Но как первая, так и вторая своя воля остаются чем-то неуловимым, трансцендентным по отношению не только к объекту ее приложения, но и собственному субъекту. Базовая воля отстранена от своего носителя, потому что диктуется природой в нас. И даже когда «Я», то есть центр принятия решений, мыслит, то подчиняется ли мысль его воле, или «Я» просто запускает мышление, следующее своим путем, как охотник отпускает собак по следу зверя? А. Пятигорский считал, что «это мысль мыслит, только условно называясь «мыслящим». Воля «Я» использует свое сознание как инструмент. Без внутреннего раздвоения субъекта, отделения ядра субъектности от подчиненных ей частей, невозможно ни одно наше действие. Но всякая «подчиненная часть» обладает своей субъектностью, отдельной волей, хотя и служит единому организму. Поэтому, в каждом конкретном случае выбор воли «Я» непредсказуем, ведь на самом деле мы имеем дело с ансамблем воль разного порядка. Даже если статистически определим, что в 99% случаев данный субъект мотивирует свой выбор требованиями культуры или природы (которые, в свою очередь, являются сообществами воль), остается 1% на случай, когда что-то пойдет не так.
Наши волю, сознание, мышление, восприятие стоит рассматривать как отдельные психические программы или проявления разума, который не обязательно подчиняется нам, а способен проявлять некоторую самостоятельность. Но слаженность их действий, их развитие, зависят от пользователя, особенно при условии использования им обеих своих воль – базовой и свободной.
Продолжая аналогию психики с компьютером, можно сказать, что кто-то предпочитает использовать свой комп только для получения мультимедийных удовольствий, для игр, направляя на это порой неслабую мощь имеющейся у него машины. Другие, оперируя даже меньшими объемами памяти и процессора, нацеливают работу своего компьютера на решение прикладных задач. Наконец, есть те, кто использует компьютер для творчества или программирования. Чем больше творческих задач ставит перед собой разум, тем большее развитие получает его свободная воля.
О проекте
О подписке