Суммируя характеристики сознания, его природу можно определить как психоделическую. Понятие «психоделика» происходит от греческого «психе» – душа, и «делос» – ясный. В первую очередь под психоделикой понимают «ясность восприятия», или расширение каналов получения информации. А психоделическим опытом называют состояния, когда можно воспринимать – видеть, слышать, осязать – нечто недоступное в обыденном состоянии. В таком понимании психоделическими инструментами являются не только психотропные вещества, но и микроскоп, телескоп, телевизор, интернет или книга, ведь чтение тоже может вызывать «видения». Даже общение способно выступать психоделическим опытом. С помощью речи мы узнаем от других то, чего никогда не видели и не слышали. Сама потребность делиться информацией – признак избытка внутренних впечатлений, требующий выхода. Таким образом, качественное общение – обмен психоделическим опытом.
Известный исследователь мозга Т. Черниговская считает, что наш язык не слишком приспособлен для общения: «99% людей считают, что язык – это коммуникация, но, похоже, что это не главная его задача. Крупнейший мировой лингвист Ноам Хомский уверен в том, что язык был создан не для коммуникации, а для мышления, а общение – это уже побочный продукт. Для коммуникации важно, чтобы было получено именно то, что передано, поэтому идеальный ее вариант – это азбука Морзе. Язык же невероятно многозначен, в нем одни и те же слова имеют противоположные значения в зависимости от слушателя. Это значит, что для коммуникации он плох». Многозначность языка, больше помогающая творческому воображению и мышлению, чем пониманию других, указывает на психоделический характер сознания, которое может находить источники для своего питания и расширения в себе самом. Язык лишь отражает это свойство сознание, делая возможными «коллективные сновидения» – переживания особого рода, связанные с многозначностью информации, которой мы обмениваемся.
Внутренний опыт переживаний, работа воображения и мышления делают каждое отдельное сознание уникальным, поэтому состояние сознания одного человека другими может восприниматься как измененное. И чем больше производится внутренней работы сознанием, чем богаче его воображение и воля, упорядочивающая и подчиняющая «образы сцены», тем очевиднее это сознание будет психоделическим – изобильным, избыточным своими смыслами, образами, знаниями и прочим содержанием. Таков в конечном итоге основной смысл психоделического – изобильность.
Альберт Хофманн в книге «ЛСД – мой трудный ребенок» пишет, что «термин психоделический, который можно перевести как „проявляющий разум“ или „расширяющий сознание“, был предложен Хамфри Осмондом, пионером исследования ЛСД в США». Далее это понятие популяризовалось в работах Тимоти Лири и Олдоса Хаксли, предвосхитивших и подготовивших «психоделическую революцию» 60-х, выразившуюся в возникновении движения хиппи, увлечении восточными культами, ЛСД, марихуаной, медитацией, в распространением новых направлений музыки.
Психоактивные вещества действительно совершили революцию в сознании и культуре. Не думаю, что европейская и американская культура имела бы сегодня такой дионисийский облик, какой обрела она после 60-х годов, когда запад познакомился с ЛСД, медитацией и прочими «расширяющими восприятие» вещами. Кажется, что в какой-то мере интерес к внутреннему космосу подвел черту под господствующим до этого интересом к космосу внешнему – к полетам на Луну, Марс, другим техническим прорывам во вне. Поэтому последующий технологический прогресс был все больше обращен к человеку и его внутреннему миру. Люди стали находить те эмоции, которые им доставлял «коллективный экстаз» (великие стройки, грандиозные проекты, в том числе социальные, к которым стоит отнести «строительство коммунизма» и «строительство Рейха») в веществах и медитациях, а позже – и в виртуальном мире. Думаю, что это правильно, ведь все еще не выполнено завещание древних греков: «Познай себя». А значит, рановато нам в далекий космос заглядывать. Но это уже отдельная тема.
Если психоделическое – все, что «расширяет сознание», то первейшим его примером является само сознание в тех своих проявлениях, которые мы называем творческими. Упомянутая «сцена сознания» служит «местом», где восприятие и сознание вступают в диалог, в котором само сознание способно быть источником нового опыта и знания для восприятия, а не только наоборот, как это бывает в «обычной психической жизни».
Психоделический опыт называют еще «измененными состояниями сознания», но тогда какое состояние сознания считать обычным? Очевидно, что любой человек переживает свое обыденное состояние сознания как рутинное и нуждается в периодическом вознаграждении за такой «опыт обыденности». Подобным вознаграждением выступает «праздничные состояния сознания», которые несут те или иные формы изобилия – как внешнего (окружение себя красотой, изобильное питание и т.п.), так и внутреннего (чтение, прослушивание музыки, собственное творчество, употребление психотропных средств). Стремление к роскоши, которое третируется моралистами многие тысячелетия, является одним из требований нашей психоделической природы, которая сама по себе роскошна, то есть превышает потребности обыденной жизни. Подлинная цель роскоши – обретение уникальности. Только материальная роскошь ближе к бриколажу – собирательству раритетов и красивостей, а роскошь сознания способствует выработке собственной философии.
На психоделический характер сознания указывает и «удвоение мира», благодаря которому мы можем мысленно находиться в другом месте и времени, жить «здесь» и «там», не только выражать свои чувства мысли, но и скрывать их. Еще одна психоделическая черта нашей психики – «множественность Я», где возможен внутренний конфликт, спор, или дружба и сотрудничество, способность раздваиваться на себя и Другого, сопереживать (эмпатия) и т. п. По выражению Анри Бергсона, «наш жизненный путь усеян обломками того, чем мы начинали быть и чем мы могли бы сделаться». Это касается и внутреннего мира, где, кроме победившего образа себя, могут сохраняться наши потенциальные «я», репрессированые в ходе внутренних гражданских войн. Естественно, «сильный слабый Я» внутренне более богат и психоделичен, а потому непредсказуем, чем обладатель «сильной воли», построенной на подчинении какой-то идее, цели, интересу.
Сознание способно буквально питаться информацией, получая от этого удовольствие. Человек уже не столько воспринимает информацию, сколько работает с воспринятой информацией, домысливая то, чего не додали органы чувств. Развитые нейронные связи стали успешной заменой нюху, зрению, или слуху, которыми могут похвастаться те или иные животные. Мы даже научились переживать внутреннее сильнее, чем внешнее, уделять значительную часть своего внимания и времени переживаниям и удовольствиям, имеющим тесную связь с работой сознания. И направили свою эволюцию на обретение все большего объема свободного времени, которое по большей части затрачиваем на такие переживания и удовольствия.
Конечно, не любой психоделический опыт – продукт здоровой психики. Химические отравления, психические расстройства, физические повреждения могут стать причинами галлюцинаций. Но однозначных критериев, которые бы отделяли «здоровую психоделику» от «нездоровой» пока нет. Можно говорить лишь, что часть психоделического опыта мы принимаем добровольно и способны его контролировать (прекратить принимать алкоголь или психотропный препарат, перестать читать книги, слушать музыку, мечтать, рисовать, писать и т.д.), в других же случаях этот опыт обретает над нами власть. Хотя и такое разделение нельзя считать равнозначным здоровой и нездоровой психоделике, ведь сны мы тоже не контролируем, да и воля может оказаться подчиненной внешним воздействиям, о чем мы даже не догадываемся. Например, некоторые паразиты, поселяясь в теле, способны влиять на поведения животных или человека. Поэтому участие сознания и воли в контроле психоделического опыта можно считать «смягчающим обстоятельством» при его оценке.
«Сцена» нашего сознания тоже имеет дело с психоделическими по своему характеру явлениями. Особенно это касается «будоражащих воображение» образов и идей. Чем более развито воображением, чем больше репертуар «сцены», тем сильнее психоделическая составляющая сознания. В основе такого психоделического опыта лежит субъект-субъектный характер связи между волей и явлениями на «сцене». Обычно это происходит до тех пор, пока эти явления не понятны; найдя им объяснения, мы отправляем их на полку «познанное» – в память.
Можно говорить о диалектике (то есть диалоге) знания и понимания, где понимание – волевой процесс, направленный на познание чего-либо, а знание – все то, что сознание уже определило для себя как понятое, а потому не актуальное. Все, на что разум направляет свои усилия, выступает для него субъектом, ведь субъектность определяется способностью сопротивляться. Чем сильнее что-либо сопротивляется (в том числе и познанию), тем выше его субъектность. Соответственно, чем больше творческой работы совершает разум, тем чаще он сталкивается к субъектностями, принадлежащими миру образов, идей, физических свойств и т. п. Любое настоящее познание происходит через такое субъект-субъектное общение, даже если источником ответов, получаемых разумом в этом диалоге, выступают неживые предметы.
Психоделическим инструментом является и сам мозг, способный вырабатывать вещества, сходные с растительными опиатами. Вполне вероятно, что появление человека разумного стало итогом знакомства наших предков с растениями или грибами, стимулирующими психику, расширяя возможности восприятия. Именно так выглядит одна из теорий возникновения сознания – «гипотеза упоротой обезьяны».
Сложность вопроса происхождения сознания связана с тем, что он находится на стыке разных наук – биологии, психологии, лингвистики, истории, а также философии. Теорий возникновения сознания и антропогенеза существует много, при желании их обзор легко найти в интернете. Практически все эти гипотезы сводятся либо к мутации, рассматривая сознание как эволюционный скачок, либо к креационизму, или панпсихизму. Своеобразным мостиком от эволюционной мутации к панпсихизму выглядит психоделическая теория. Апологетом этой концепции был Теренс Маккенна – антрополог, исследователь роли психотропных веществ в развитии культуры. По мнению Маккенны, толчок развитию сознания дало употребление психоделических грибов первобытными людьми.
В книге «Пища Богов» Маккенна определяет два основных феномена, обусловивших превращение наших животных предков в человека – язык и воображение. Воображение антрополог не отделяет от познавательной деятельности, понимая ее как широкий спектр разнообразных видов человеческой практики, таких, как танец, философия, живопись, поэзия, спорт, размышление, эротическая фантазия, политика и экстатическое самоопьянение – все, что можно называть экстазом (выходом за пределы себя), или «измененными состояниями сознания» (ИСС).
С «гипотезой упоротой обезьяны» согласуется и высокая роль психотропных растений, ритуалов, связанных с ИСС, а также специалистов, впадающих в транс для контакта с иным (шаманов, о которых мы будем еще говорить) у первобытных народов. Опыты, проводившиеся биологами на крысах, подтверждают мысль, что потенциальные наркоманы демонстрируют повышенную исследовательскую активностью [6].
А вот язык Маккенна считал инструментом не столько общения, сколько подавления индивидуальной психики. Тем самым сознание превращается в болезненный дар эволюции, за обладание которым мы платим повышенной конфликтностью, войнами, неприятием иных культур. Негативное отношение к языку, или «семантическому контуру» выражал и Роберт Уилсон, автор «Психологии эволюции», агностик и последователь взглядов Альфреда Кожибски и Тимоти Лири. Суть этих идей заключается в утверждении, что наше познание ограничено, во-первых, структурой нервной системы и, во-вторых, структурой языка. Психоделический опыт можно считать попыткой вырваться за пределы этих ограничителей. Хотя психоделическое и породило язык, психонавты (шаманы, поэты, философы и т.п.) никогда не находят его окончательно сформированным, достаточным для выражения всех ощущений, поэтому постоянно дополняют язык. Процесс создания новых слов можно здесь сравнить с печатанием денег, не подкрепленных развитием экономики. Возникает ситуация, когда многие люди могут пользоваться словами, не понимая их смысла. Что приводит к их инфляции и необходимости все новой словесной «эмиссии», которую производят психонавты.
Карл Юнг тоже видел в сознании источник большинства человеческих проблем, называя его «данайским подарком культуры». По его словам, «отступление от инстинкта и противопоставление ему себя образуют сознание», то есть сознание замещает более ранние психические программы, как природу замещает культура, но в рамках конкретного индивида.
Хотя сознание – эффективный инструмент по решению проблем, оно умеет создавать новые проблемы, иногда практически «на пустом месте». Вместе с тем, сознание способно уберечь нас не только от опасностей, с которыми мы сталкиваемся здесь и сейчас, но и подготовить к встрече с возможными, будущими проблемами. Можно считать сознание и нашим проклятием, и божественным даром, без которого человек уже невозможен.
Хотя эволюция вершится популяциями, она всегда начинается в конкретных организмах. То же касается эволюций социальных и культурных, совершаемых индивидуальными сознаниями и лишь затем поддерживаемых обществом или группой. Ни один коллектив, даже если он состоит из академиков, не обладает разумом, аналогичным разуму любого из его членов.
Сторонники гегельянских идей (марксисты, фашисты) скажут, что двигателем эволюции является какая-нибудь трансцендентная сила, а субъектом – популяция, вид, а не особь. А потому особь должна подчиняться большинству, а не «качать права», стать частью единого организма субъекта-группы (класса, нации, партии, расы и т.п.). Но, как правило, если говорят о патриотизме, значит, собираются что-то украсть (почти дословная фраза Салтыкова-Щедрина). В данном случае воровство уже совершается – у субъекта отнимают его права, данные природой. В первую очередь это право распоряжаться своей жизнью. Субъект сам должен принимать судьбоносные для себя решения, в том числе и то, жертвовать ли ему ради коллектива, сколько бы ему ни нашептывал такую программу поведения открытый (или изобретенный?) Докинзом «эгоистический ген», так удачно ложащийся в канву гегельянских идеологий. Обладатель сложного сознания менее зависит от любых жестких программ, будь то природные законы, или культурные их заместители. Поэтому там, где лемминги резво скачут в пропасть с обрыва, человеку свойственно задуматься и не идти на гибель, даже если к этому призывают авторитеты и очарованное ими большинство. Впрочем, выбор всегда остается за субъектом, и он может быть парадоксальным и сложным.
Главное занятие сознание – совершение выбора, благодаря которому субъект не только бы достигал своих целей, но и разумно ставил их. Чем больше возможностей выбора видит сознание, тем оно более развитое. Так эволюция сознания, которая совершается индивидуально, в рамках одной жизни, расширяет не только наши возможности выбора, но и потребность в выборе, превращая свободу и волю из роскоши в необходимость.
Сознание – инструмент нашей личной эволюции (а иногда и революции, если мы оказываемся захваченными какой-то целью). И если оно стремится к усложнению, то лишь ради блага более высокого, эволюционного порядка, плодов которого мы пока оценить не можем. Эти эволюционные дары можно назвать «подвигами духа» – высшими проявлением деятельности сознания. Любой «подвиг духа» имеет целью преодоление разного рода ограничений, а в идеале – конечности нашего бытия вообще.
Каждое столкновение человека с миром что-то меняет и в мире, и в человеке, пусть и на микроуровне. Как уникальных личностей нас формирует особенный опыт – цепь вызовов, которые мы пережили, и ответов на них. Конечно, большинство переживаемых нами ситуаций довольно типичны, как типична и наша реакции на них. Но факт существования эволюции в природе, исторического развития и прогресса в сфере знаний и умений человека убеждают, что кроме унылого хождения по кругу типичных ситуаций и реакций, иногда происходят и условные «подвиги духа» – акты выходов за пределы известного, расширяющие границы человеческого. Суть и цель эволюции – выживание через изменение, а значит, любой эволюционный акт является преодолением себя прошлого и созданием более успешного, свободного, сильного и т. п. Поскольку эволюция – явление всеобщее, космическое, то каждый «эволюционер» выступает проводником этой творческой силы.
«Топливом» эволюции является свобода, способная порождать все новое. Каждый эволюционный акт выглядит как выход за рамки существующего, открывает новые горизонты возможностей. Если считать жизнь стремлением к наиболее полному раскрытию своих желаний и возможностей, то подчинение и рабство – маленькая смерть. Иногда это влечет смерть буквальную, в других случаях – смерть как отказ от своей воли, от возможности становиться сложнее.
О проекте
О подписке