Так знайте же, мне нечего терять.
Ко мне судьба относится враждебно,
И всё моё богатство ─ в той одежде,
Которая на мне…
Уильям Шекспир. «Два веронца». Акт 4, сцена 1
Город изнывал от зноя. Небо над ним таяло и синевато-белым маревом стекало на раскалённые крыши. Ярусом ниже, по горячим тротуарам, в поисках воды слонялись одуревшие от жары дворняги.
Открытые окна моей квартиры выходили на одну из самых оживлённых улиц Мехико ─ Букарелли. В любое время дня в квартире царил уличный шум. В нём смешивались разные звуки ─ шум автомобильных моторов, скрип тормозов, окрики, лай.
Дневная жара терзала город, а город терзал свою гитару. Взятые им аккорды воплощались в человеческие конфликты, диалоги, пантомимы, драмы и комедии, в которых извергались страсти, взрывались эмоции, рушились надежды и вздымались горные хребты амбиций. Всё это происходило одновременно повсюду, и сливалось в несмолкаемую какофонию, которая проникала в тысячи открытых окон, одним из которых было окно моей комнаты.
Стоит уточнить, что квартира принадлежала не мне, а дону Пабло, а я занимал всего одну комнату в этих обширных апартаментах. Несмотря на это обстоятельство, как и на то, что в квартире проживали другие квартиросъёмщики, я называл её «моя квартира».
После семи часов вечера жара принялась спадать. Воздух за окном из прозрачного стал серым, затем синим, с густеющей на глазах россыпью жёлтых электрических огоньков. Длинные тени легли на пол и принялись плавно вытеснять пятна дневного света. Они добрались до стола, дотянулись до пепельницы, коснулись стен…
Я включил свет. В тусклом свете единственной в комнате лампочки тяжело кружились сытые комары. В настежь открытые окна врывался никогда не смолкавщий шум вентиляции с первого этажа, где находилась кондитерская. Все ночи напролет там пекли хлеб, булочки и пирожные.
От тусклого жёлтого электричества на душе заскребли кошки. Чтобы скоротать вечер, я взялся за учебник испанского языка, который был тогда моей настольной книгой и единственным ключом к двери в окруживший меня со всех сторон испаноязычный мир. Но тут в мою комнату постучался Себастьян Комаров, и, как всегда, после этого всё завертелось с бешеной скоростью.
─ Есть идея, ─ изрёк Себастьян, ─ сгонять за пивком. Освежимся?
Я пытался сосредоточиться на спряжении глагола querer*,
и предложение не вызвало у меня прилива энтузиазма, на который рассчитывал Комаров.
─ Шёл бы ты уже, Комар, спать. Вернее, летел бы, ─ не отрываясь от книги, посоветовал я.
─ Холодное, пенящееся пиво в запотевшей бутылке. Приятная прогулка по вечерней улице, ─ модернизировал своё предложение Себастьян.
Нужно признать, что образы не были лишены привлекательности. От них повеяло свежим бризом. Он заполнил обвисшие паруса настроения, превратил хандру в водную пыль, развеял её над
* – querer (исп.) ─ хотеть, желать, любить
поверхностью океана и погнал мой корабль совсем в другом направлении.
Я отложил книжку в сторону. Лень сменилась повышенной активностью. Захотелось немедленно оказаться на вечерней улице, затесавшись в самую гущу жизнерадостной мексиканской толпы. Захотелось пуститься во все тяжкие, захотелось холодного пива, захотелось есть, пить, гулять, прожигать жизнь.
Но своих раздумий я не проявил. Вместо того задумчиво сказал:
─ Пройтись разве с тобой? Вообще-то не очень-то хочется, разве что так, за компанию. Чтобы тебе вечера не обламывать.
─ Что почитываешь? ─ невинно поинтересовался Себастьян, который прекрасно понимал, что выиграл партию, и растягивал удовольствие. ─ Интересная книжуленция? О чём?
─ О том, как хоронили тёщу и порвали два баяна! Ну что, пошли, пока я не раздумал?
─ Один момент, только Мишеля позову.
Себастьян подошёл к двери Мишкиной комнаты и забарабанил по ней костяшками пальцев.
─ Дон Мигель, а Дон Мигель, вы там?! Идите сюда, мы читаем интересную книгу. Давайте её обсудим.
За дверью послышался скрип кроватных пружин.
─ Слышь, Майк, за пивком сгоняем? Освежимся. Представляешь ─ очень холодное, пенящееся…
Мишка опять заскрипел пружинами и сонно произнёс:
─ Отстань!
─ Нет, ─ констатировал Себастьян, ─ этого я, кажется, не убедил. Ну и пусть квартирует без пива. Он всегда был болваном.
Комаров шлёпнул свою грудь ладонями и, отставив ногу в сторону, жизнерадостно продекламировал:
─ Пиво утром ─ как зарядка: влил его ─ и всё в порядке!
Вообще-то был вечер. Да и рифма вызывала большие сомнения. Но я не стал придираться.
Столица Мексики ─ Сьюдад де Мехико, или, как его тоже часто называют, Дистрито Федераль (Федеральный округ) ─ это город, в котором может произойти всё.
Обычно «всё» случается совершенно неожиданно. Город играет с тобой. Убаюкивая внимание нового человека своим бренчанием на гитаре, он выжидает, подстерегает, даёт время расслабиться и потерять бдительность, чтобы внезапно схватить за горло в тот самый момент, когда ты меньше всего этого ждёшь.
«И чего только не говорят об этом городе! А он такой интересный…» ─ даёт слабину случайный визитёр, перед тем как упасть с простреленным черепом. Всё здесь происходит внезапно. В этом стиль Мехико, его почерк, повадки, характер.
«Всё» означает «что угодно». Ограбление, убийство, знакомство, которое способно изменить жизнь, быстрый горячий секс с потрясающей сеньоритой, в сумочке которой лежит заряженный револьвер.
Но первым моим мексиканским впечатлением стала жара. Я пересёк кондиционированный зал аэропорта, стеклянные двери плавно разъехались в стороны, и я ощутил тугую стену горячего воздуха, вставшую на пути. Она была такой осязаемой, что возникало ощущение эластичности окружающей среды. Казалось, что по мере твоего продвижения воздух медленно подаётся назад и, сделав определённое количество шагов, ты достигнешь критической точки, после чего тебя отбросит назад.
В сквере напротив что-то стряпалось и продавалось прохожим. Вился дымок, струились ароматы жарящегося мяса, незнакомых специй и соусов. Из больших и маленьких динамиков, расставленных на прилавках, лились мелодии. Сальса, меренге и танго плавно смешивались и образовывали музыкальные круговороты. Прямо на улице, в тени раскидистых деревьев, бодрые сеньоры пенсионного возраста кружили под музыку своих сеньор.
На противоположной стороне площади тоже вился дымок, звучала музыка. И там танцевали, жарили, пекли, покупали и съедали на ходу не хуже, чем здесь.
Вокруг торговцев толпился народ, и, помнится, меня это поразило. Казалось невозможным думать о еде в такую жару. В списке необходимых вещей в данный момент провизия должна была находиться где-нибудь в самом конце.
Происходящее не укладывалось в голове, не находило себе места в моей системе координат. Совершенно машинально я отметил, что люди вокруг меня не просто перемещались и жевали. Они проделывали всё это, пританцовывая под музыку.
Такой Мексика предстала передо мной. Такой, какая она и есть, ─ знойной, весёлой, поющей, эмоциональной, вечно жующей на ходу кукурузную лепёшку. Я быстро адаптировался. Спустя пару дней я уже и сам уплетал los tacos ─ горячие маисовые лёпёшки тортильяс, на которые кладут ломтики жареного мяса, или поджаренный с овощами фарш, или потроха, или нарубленные chorisso (мексиканские колбаски). Всё это обильно приправляют нопалями (кусочками жареного или маринованного кактуса), лимонным соком и огненной сальсой.
При этом я научился не обращать внимания на жару и незаметно для себя легонько покачиваться в такт острой, как перчики халапеньо, и в то же время нежной, как первый поцелуй, латиноамериканской музыке, льющейся со всех сторон.
Так я стал ещё одной струной в гитаре, на которой играл этот безумный, непредсказуемый, опасный, бедный и вместе с тем жизнерадостный город – Мехико.
Открыв массивную дверь подъезда, мы оказались в вечерней уличной толчее. Людской поток, текущий по лице Букарелли, был настолько широким и плотным, что, открыв дверь подъезда, требовалось выждать несколько секунд, чтобы примериться и нырнуть в него.
Чистильщики обуви орудовали щётками, как цирковые жонглёры горящими булавами. Продавцы шумно предлагали свой товар прохожим. Сотни тортильяс летели на противни, переворачивались, заполнялись кусочками щипящего на тех же противнях мяса, острыми приправами, пюре из тушёной фасоли, обжаренной макотью кактусов.
Один из торговцев ─ смуглый, почти совсем чёрный Хуан Карлос, которого все называли Негро, увидел нас и махнул рукой.
─ Como estan amigos!* ─ приветствовал он нас.
Негро знал несколько английских фраз, а я, в свою очередь, уже освоил испанский настолько, чтобы изъясняться односложными предложениями. Это пробудило дружелюбное отношение со стороны окрестных продавцов. лос такос.
─ Ты уже ещё пришёл нет в Канаду? ─ задал Негро риторический вопрос на свом почти безупречном английском.
Я отрицательно покачал головой, что, впрочем, было совершенно излишним, поскольку если бы я «уже ещё пришёл в Канаду», то не мог бы стоять перед Негро:
─ Как бизнес?
─ No, no, no! Нет бизнес вопрос, ─ перепугался суеверный Негро.
*Примечание – Como estan amigos (исп) – как дела, друзья
Я не стал спорить ─ нельзя так нельзя.
─ Сделай-ка нам, Негро, по два с чорисо.
Негро выбрал из горки тортильяс четыре покруглее и метнул их на раскалённый противень. Ловким движением он тут же перевернул лепёшки, мгновенно швырнул их на картонную тарелку, покрыл каждую мелко нарубленными колбасками чорисо, которые жарились на том же противне вместе с луком и кактусами, добавил пюре из тёмной фасоли и подал нам. Вся процедура заняла не более десяти секунд.
В отдельных соусницах виднелись другие приправы: бордовая и огненно-острая чипотле из копчёных перчиков халапеньо, зелёная и красная сальсы, изумрудное гуакамоле ─ давленое авокадо с перцем и помидорами. Дальше стояли миски, доверху заполненные лимонами и лаймами.
Мы приправили такосы лимонным соком, острой зелёной сальсой, которая была разлита в массивные соусницы, выдолбленные из цельных камней, и принялись за еду, наслаждаясь пряной остротой и оглядывая заполняющуюся народом вечернюю улицу.
Доев, мы подмигнули Негро, у которого работы заметно прибавилось, и пошли дальше, подхваченные вечерним людским потоком, растворившись в нём, чувствуя и впитывая всеми своими фибрами ту неуловимую, но всегда присутствующую атмосферу праздника, охватывающую по вечерам латиноамериканские города.
Смеркалось. Горели фонари. Чистильщики обуви суетились на краю тротуара и хватали прохожих за рукава в надежде заработать пару песо. По краю проезжей части в поиске клиентов целыми вереницами медленно ехали такси ─ бело-зелёные «жучки» -«фольксвагенчики». Кое-где в их ряды затесались похожие на каретки велоэкипажи или велобусы.
У банков и пунктов обмена валюты стояли полицейские в красно-синей униформе, вооружённые карабинами. Некоторые из них жевали такосы, перевесив карабины на плечи дулами вниз и утирая ладонями густые усы. На углу улиц Букарелли и Пасео де ля Реформа находилось известное нам питейное заведение El Sol. Мы не сговариваясь свернули к нему.
Рабочий день подошёл к концу совсем недавно, клиенты ещё не начистили до зеркального блеска, как тут заведено, свои ботинки, и час толпы, шумно требующей выпивку, ещё не настал. Оттого бар был почти пустым. Кроме нас с Комаровым в нём присутствовали четыре человека. Одним из них был бармен. Бармен не в счёт.
У стойки стояла стройная брюнетка в высоких ботфортах, таких мушкетёрских, что казалось: пропустив стаканчик-другой, она вскочит на коня и с возгласом «Один за всех!» ускачет в Лондон за подвесками королевы.
Слева от неё сидел высокий седовласый сеньор в хорошо сшитом костюме, который потягивал ром «Баккарди» пополам с колой. Позади всех за столиком торчал сопливый мухомор. Этот юный джентльмен цедил пиво из бутылки.
Брюнетка-мушкетёр клеилась к сеньору в дорогом костюме, который, впрочем, не обращал на неё никакого внимания. Мухомор с пивом, напротив, не отрывал от брюнетки глаз.
Все присутствующие отреагировали на наше с Комаровым появление по-своему. Мушкетёр скользнула по нам быстрым оценивающим взглядом и даже сделала неуловимое движение в нашу сторону, говорящее о том, что мы стали её резервным вариантом на случай, если седовласый сеньор окончательно сорвётся с кончика её шпаги.
Мухомор недовольно покосился в нашу сторону ─ он явно принял нас за конкурентов. Седой господин, напротив, изобразил подобие улыбки и, признав в нас иностранцев, принялся не без интереса наблюдать за тем, как мы себя поведём ─ что станем заказывать, как заговорим с барменом. Обычно по таким мелочам и составляют первое представление о приезжих.
Мы с Комаровым уже бывали не раз в этом заведении и не имели права остаться за флагом. Чтобы не сплоховать, требовалось быть вежливыми, уверенными, хорошо знающими, чего мы хотим, и по возможности правильно говорить по испански.
─ Добрый вечер, Фернандо! ─ обратился я к бармену. ─ Две текилы Cazadorez, por favor*, лимоны, да, пожалуй, два стаканчика томатного сока. Cazadorez, разумеется, reposado**, а не blanco***, por favor.
Боковым зрением я приметил, что седовласый сеньор довольно кивнул, одобрив мой выбор.
Я повернулся к нему и слегка поклонился ─ в Латинской Америке любят церемонии. Затем я посмотрел на брюнетку и, встретившись с ней глазами, слегка вытянул сложенные в трубочку губы, что означало: «Ну ты та ещё штучка, mi amor!» Брюнетка довольно прыснула и наградила меня многообещающей улыбкой. Пивной мухомор громко сказал: «Вот грязная шлюха, так и липнет к любому гринго».
Повисла гнетущая тишина, стало слышно, как звенит крыльями жирная муха, заходившая на посадку над каплей сладкого ликёра.
Я медленно обернулся, мухомор осклабился и, плюнув мне под ноги, шумно отхлебнул пива. Но второго глотка он сделать не успел. Я ногой выбил бутылку у него из рук и, поймав в воздухе, сам отпил из неё. После этого я поморщился, вылил остатки пива ему на голову, дал
*Por favor (исп) – пожалуйста.
**reposado (исп) – выдержанный.
***blanco (исп) – белый, светлый (о напитках).
пинка, схватил за воротник и потащил к выходу. Раздались аплодисменты…
─ Как сказать по-испански: «Дайте мне, пожалуйста, пива»? ─ спросил Комаров, облизываясь, сразу перебив плавный ход моих мыслей. Я вернулся к реальности. Она была неутешительна.
Мы топтались перед барменом. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Брюнетка отвернулась и что-то шепнула седовласому сеньору. Тот усмехнулся. Поганец за их спинами осклабился и тянул то самое пиво, которое я мысленно лил ему на голову две секунды назад.
─ Добрый вечер, Фернандо! ─ начал я свою комбинацию, припомнив, как ловко всё выходило в мыслях.
─ Я не Фернандо. Я Сантьяго, ─ немедленно последовал ответ.
─ Ну конечно, ─ я покраснел, растерялся и, холодея, проговорил уже совершенно идиотское: ─ Мы тут бывали, может, помните нас?
Бармен безучастно протирал стаканы. Брюнетка в мушкетёрских сапогах прыснула.
─ Скажи ему, чтобы налил уже пива, ─ потребовал Комаров. И тут же сам обратился к бармену на чудовищной смеси русского, английского и испанского: ─ Сербеза, плиз. Нам бы пива. Сербеза. Два стакана. Уно и… ещё раз уно, ─ он показал два пальца. ─ Нам. Мне и ему. Понимаете?
Брюнетка и седовласый сеньор веселились вовсю. Видно было, что они сильно сдружились за наш счёт, что у брюнетки всё идёт как по маслу и что ускачет она сегодня не в Лондон, а прямо в спальню к седовласому сеньору. Мы торопливо влили в себя по кружке пива, расплатились и не оглядываясь торопливо покинули El Sol.
─ Хорошо посидели, да? ─ с кислым видом сказал Комаров, когда мы оказались на улице.
Разочаровать его я не успел. В тот самый миг мимо нас, так близко к тротуару, что некоторым прохожим пришлось стремительно отпрыгивать от опасного края, пронеслись два полицейских автомобиля. Они резко остановились у отделения банка в пятидесяти метрах от нас. Из автомобилей выскочили вооружённые короткими автоматами полицейские.
─ Похоже, что опять взяли банк, ─ со знанием дела сказал Себастьян.
За то время, что я провёл в Мексике, это было уже третье ограбление банка, случившееся на моих глазах. Уж не знаю, были ли это реальные налёты, проходили учения или просто срабатывали сигнализации, но я уже в третий раз наблюдал, как к отделению банка подлетают набитые автоматчиками полицейские автомобили.
Народ проводил глазами полицейских и спокойно принялся за свои, прерванные их появлением дела ─ переходить улицу, есть такосы, чистить ботинки…
Послышалась ещё одна полицейская сирена. Из боковой улицы вылетел запоздавший полицейский пикап. В необорудованном сидячими местами кузове находилось человек шесть полицейских. Они стояли, вцепившись обеими руками в длинные поручни по бокам кузова. Прохожие с душераздирающими воплями выскакивали из-под самых колёс. Улица, из которой вывернул пикап, была слишком узкой для такого крутого поворота. Пикап занесло, и он, смяв газетный киоск, с оглушительным грохотом врезался боком в широкий ствол дерева на краю тротуара.
Полицейские вылетели из кузова и, проделав в воздухе сальто разных траекторий, грузно посыпались на асфальт. Зрелище было жутким и захватывающим одновременно.
О проекте
О подписке