Книга VI: Критика покаяния

…Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будите как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания…

– Что вам? – спросила продавщица, впившись в меня острием своей тупости.

– Пять банок «Пепси».

– «Пепси» нет. Могу предложить «Кока-колу».

– Нет. Дайте тогда, пожалуйста…, – автоматически ответил я, но тут меня как током шарахнуло, – Почему вы торгуете «Кока-колой», когда с мая 2007 года этот торговый знак запрещен во всем мире?

Я не искал повода для скандала. Мне казалось, что каждый должен знать о крахе торговой марки «Кока-кола». Тем более, что невозможно забыть о десятках тысяч случаев отравления со смертельным исходом в канун Нового 2007 года. Однако реакция пожилой женщины на мое замечание лишила меня самообладания. Она выпучила свои глаза, словно жаба, которой только что ногой выдавили все кишки, и ее осипший голос на фоне мертвецки побагровевшего лица выпалил следующее:

…И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: Адам, где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. И сказал Бог: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела…

– Молодой человек, вы что сдурели? О чем вы говорите? На дворе 1999 год.

Теперь настала моя очередь удивляться услышанному:

– Как 99-ый? Вы шутите?

– Какие шутки? Вы откуда приехали?

– А кто сейчас президент?

– Кто и был. Борис Николаевич Ельцин.

Тихая дрожь пробежала сквозь меня и я, навечно забыв о жажде и всякого рода покупках, сломя голову, бросился на улицу. Лишь там, на улице, глотнув свежего воздуха, мое сознание очнулось и остановило подвластное ему тело.

– Успокойся. Всё в полном порядке. Сейчас 2009 год, а вовсе не 1999. Если у кого-то поехала крыша, это не значит, что она должна поехать у меня. Возьми себя в руки и ничего не говори друзьям. Запомни!.. Всё в полном порядке.

С полным контролем эмоций я неспешно подошел к машине. Паша открыл дверцу и вышел из «Нивы», дабы пропустить меня на заднее сиденье.

– А где же лимонад?.. Или что-то произошло?

– Ничего не произошло. Просто мне не понравилось обслуживание в этом дрянном магазине.

…И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей, и вражду положу между тобой и между женой, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту…

– А ты не спросил, где живут Кочергины?

Я понял, что в данной ситуации отмазка неуместна.

– Извини, Паш, но в этом селении предостаточно жителей, чтобы получить ответ на данный вопрос. Давай спросим у кого-нибудь другого.

– Хорошо, Фокс. Едим дальше.

Свернув за угол, мы наткнулись на стоящий посреди проезда трактор. Рядом с ним располагался его обладатель, щетинистый и косматый мужик в типичной спецодежде, насквозь пропитанной соляркой, потом и мазутом. В руке он сжимал дымяще-коптящее нечто, которое то и дело посасывал.

– Неплохой кандидат в языки, – сказал Паша и, выйдя из машины, направился к этому динозавру эпохи коллективизации.

Не долго думая, я метнулся за ним.

Завидев наше приближение, мужик насторожился и, нацелив на нас свои серенькие глазки, послал в нашем направлении фонетический запрос:

– Вы что-то хотите, ребята?

– Да, – нежно заявил Паша, – Вы случайно не знаете, где живут Кочергины?

– Как же… знаю, – лукаво ответил мужик, – А зачем они вам нужны?

– Их двоюродный племянник пригласил нас на свой день рождения. Он должен был приехать раньше нас. У него машина «Ауди» черного цвета…

На лице мужика медленно вырисовывалась прострация, переходящая в негодование с тенденцией к нарастанию агрессивности.

Книга VII: Критика геноцида

…Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобой…

– Да, у меня действительно есть двоюродный племянник Михаил, живущий в Краснодарском крае, только вот не думаю, что парень, которому еще год до окончания школы станет разъезжать на «Ауди».

В моей душе разразился злобный смех, когда я увидел медленно отвисающую челюсть Паши Морфиуса. Казалось, его вот-вот хватит удар.

– О чем вы? Миша вместе с нами закончил стоматфакультет четыре года назад. Как он может учиться в школе?

Малиновая краска залила ранее пепельное лицо мужика. Он молча отшвырнул окурок и, подойдя к Паше вплотную, с диким шипением стал цедить раскаленные фразы:

– Я всё понимаю, ребята… Вы решили немного отдохнуть, расслабиться… Ширнулись чем-то не тем и вспомнили что-то не то… Я не хочу с вами ссориться, поэтому убирайтесь отсюда по добру, по здорову, иначе я за себя не ручаюсь!

Чувствовалось, Паша совершенно опешил и, не врубаясь в происходящее, открыл рот, чтобы хоть как-то прореагировать на подобные заявления, но я успел его одернуть, схватив за руку:

– Не нужно. Пойдем отсюда.

Паша обернулся ко мне, с загадочным выражением лица взглянул сначала на меня, потом на свою руку, захваченную мной в клещи, немного помолчал, опустив глаза, а затем, не проронив ни слова, пошел к машине. В полном безмолвии мы уселись в «Ниву».

Далее была тишина.

– Ребята, в чем дело? – в конце концов, прошептала Инга, и в ее голосе чувствовался страх ответа.

– Нам тоже хотелось бы знать, – сказал я.

– Только не говори, что в магазине было то же самое, – отрешенно промычал Паша и повернул ключ в замке зажигания.

…Адаму же сказал: за то, что послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедовал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей, терни и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься. И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих…

– Паш, останови машину.

Наш водитель угрюмо промолчал и цинично прибавил газу.

– Ты слышишь, что я тебе говорю? – мне снова пришлось обхватить своей кистью его плечо в целях восстановления слуха, – Останови машину!

По-видимому, со второго раза до него стало доходить и он медленно свернул с шоссе. Всегда безумно безобидный Захар изумленно взирал на своих друзей и пытался сообразить, в рамках какого сюжета будут развиваться дальнейшие события.

– Народ, кто-нибудь объяснит мне, что всё-таки происходит, или я должен сам догадаться?

Я смотрел на Пашу, Паша смотрел на меня. Мы оба задавали друг другу немой вопрос, но ответ безнадежно затерялся в паутине действительности. И всё же каждый из нас понимал, что он лежит на поверхности, что нужно только признать его присутствие и всё разрешится само собой.

– Не знаю как, но мы попали в прошлое, – сказал я после длительной выдержки.

Инга и Захар ожидали чего-то неординарного, но не до такой степени.

– Доктор Малкин, у вас все дома? – заботливо осведомилась Инга.

…И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их…

– Ты можешь не верить мне, можешь считать, что у меня поехала крыша, но, пообщавшись с первым же встречным, поймешь, кто из нас прав.

Я видел в ее по-женски блестевших глазах типичную растерянность, которая врывается в сознание каждой девушки, когда всё начинает идти не так, как она задумала.

Положение спас Паша:

– Что случилось в магазине?

– Почти то же самое.

– Почему ты сразу не сказал?

– А ты как думаешь?

– Тебе известно, где мы сейчас находимся?

– Правильнее бы было сказать «когда». Продавщица говорила, что сейчас 1999 год. Мы поступали в 2000 году, значит в 1999 Мише оставался год до окончания школы. Всё сходится. Мы в 1999.

– Выходит, нас откинуло на 10 лет.

Я ничего не ответил. Вместо меня диалог продолжил Захар:

– И что мы теперь будем делать?

– Не знаю, как вы, а я еду домой. У меня ребенок дома, – сказал Паша.

Я был готов ко всему, но только не к такому заявлению.

– Паш, очнись. В этом мире у тебя нет ни дома, ни жены, ни ребенка, а сам ты, как и все мы, школьник, поэтому тебе некуда ехать.

– Тогда что ты предлагаешь?

– У нас целый багажник еды. Поедемте на природу, ведь Мишин день рождения никто не отменял.

Часы показывали десятый час, когда мы вчетвером сидели на опушке леса вокруг небольшого костерка и поедали только что приготовленный шашлык. В этот вечер мы снова смеялись, снова радовались, шутили и подкалывали друг друга.

И вдруг кто-то сказал:

– Фокс, расскажи что-нибудь… о жизни…

– Без проблем.

Книга VIII: Критика возрождения

…И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни…

Я окинул своих товарищей пылким взглядом, глубоко вдохнул приятную вонь костра, гулко откашлялся и, несмотря на то, что после двух бутылок коньяка моих друзей несколько развезло, начал свой рассказ:

– Каждый хоть чуточку уважающий себя человек непременно стремится придерживаться своего собственного мнения. О можно назвать натуральным бредом, ахинеей, продолжительным сумасшествием, продуктом белой горячки, шизофренией… Но оно свое, родное… И в итоге за это маленькое безумие придется заплатить. Причем те, кто однажды постучат в вашу дверь, затребуют самую высокую цену из возможных.

Я еще раз осмотрел всех тех, кто собрался вокруг костра, и спросил:

– Кто из вас готов умереть за свое мнение?

Они осторожно переглянулись, однако ни звука, ни ползвука не вылетело из их уст.

– Неужели ваше мнение так ничтожно, что вы не в состоянии встать на его защиту?

– Я готов защищать свое мнение, – Паша всегда отличался тем, что никогда не воспринимал чужие слова как должное, всегда спорил, – Но только не ценой жизни. Смерть не есть выход.

Между тем я строил на своем лице монументы невозмутимого спокойствия.

– Помнишь нашего преподавателя по офтальмологии? Он говорил, что все учат нас, как лечить, но никто не учит тому, как вылечить. С тобой примерно такая же ситуация: ты готов защищать, но не защитить.

…Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа. И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец…

– А ты готов? – воскликнула Инга.

– Готов!

– Даже прямо сейчас?

– Всему свое время.

– Это твоя очередная хитроумная уловка, – заявил Захар, протирая свои покрасневшие от алкоголя глаза.

– Жизнью бросаются самоубийцы, а умные люди жертвуют ею по необходимости.

– Но как ты поймешь, что время пришло? – спросила Инга.

– Пойму. Не я первый, не я последний. В душе вы тоже способны на это и в нужный момент вы сделаете свой личный выбор.

Паша тихо рассмеялся. Взглянув на него, я тоже улыбнулся.

– Я рад, что хоть кто-то из вас способен трезво мыслить.

– О чем ты?

– Всё, что я только что говорил, не имеет никакого значения.

– То есть?

– Это была всего лишь преамбула, и я продолжу, если вы еще не раздумали меня слушать.

– А о ком ты собираешься нам рассказать?

– О том, кого звали Сократ.

– Кажись это какой-то философ? Вероятно, ты решил нас усыпить.

– Не пугайтесь, друзья. Моя цель иная.

– Тогда что же совершил этот чёртов Сократ, если ты прилип к нему, как банный лист.

– Он тоже имел свое мнение. Это мнение не нравилось другим, и они попытались заткнуть ему глотку.

– Так он не сдался?

– Не все подобны слабаку Галилею.

…Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился и поникло лице его. И сказал Господь Бог Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему: пойдем в поле. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его…

– Сократ жил в Греции в 469–399 годах до нашей эры. По сути, он был скептиком, но не вынуждал других принимать свою точку зрения, а особым способом вопрошания заставлял каждого человека выражать свою внутреннюю философию. Он учил, что душа существует до тела и перед погружением в тело наделяется всем знанием. Когда душа входит в материальную форму, она притупляется, но последующими рассуждениями о чувственных объектах она пробуждается и восстанавливает свое исходное знание. На этих посылах была основана его попытка стимулировать мощь души через иронию и индуктивное размышление. Единственным предметом его философии был человек. Он провозглашал философию дорогой к истинному счастью, а цель философии – двойною: размышление и постижение Бога и освобождение души от материального плена.

О Боге он говорил: «Что Он есть, я не знаю; я знаю, чем Он не является».

Однако для многих Сократ был как в глазу бревно. Особенно он был неугоден для некоего Анита.

Книга IX: Критика обстоятельств

…И сказал Господь Бог Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?..

Великий скептик любил ходить на комедийные постановки, но не потому, что они удовлетворяли его интеллектуально. Просто хотелось от души посмеяться над всеми напыщенными писаками, лишенными всяческих талантов, но одаренными избыточной потребностью в признании их непомерного величия.

– А что сегодня за комедия? – спросил Сократ рядом сидящего грека.

Эллин судорожно встрепенулся, его брови стали медленно ползти вверх на полысевший череп, на лице застыл гигантский знак вопроса, а язык прошипел что-то несуразное:

– Вы что-то спросили?

– Да, нет. Ничего. Всё в порядке, – ответил Сократ, и его взгляд вновь устремился на сцену.

– Вашему вниманию предоставляется произведение Аристофана «Облака», – сообщили по ходу пьесы.

– Что ж посмотрим, чем эта бездарность решила нас потешить в этот раз.

Сократ внимательно и сосредоточенно следил за сюжетом, так что появление актера, пародирующего некоего философа, не стало для него неожиданностью, тем более шоком.

– Да, да… Ха-ха… Насколько точно подмечено…, – доносилось со всех сторон и пролетало мимо ушей истинного философа.

Сократ смотрел на жалкого актеришку, сидящего в корзине, подвешенной в воздухе, и изучающего Солнце, и понимал, что смех, пронизывающий пространство вокруг сцены, адресован лично ему.

– Какое жалкое зрелище, – подумал философ.

Его лицо отражало истинную безмятежность в тот миг, когда он поднялся с сиденья, чтобы предстать перед афинскими зрителями в своем истинном обличье.

…И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более силы своей для тебя, ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. И сказал Каин Господу Богу: наказание мое больше, чем снести можно; вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретиться со мной, убьет меня…

Сократ стоял, полный неподдельного величия, и казалось, что среди зрительских рядов затерялся не самый обычный человек, а божество, только что сошедшее с величественного Олимпа. Сначала люди просто молчали, потом появились возгласы, которые были подобием беспомощных порывов ветра, которые тут же переросли в вихревые потоки урагана.

И вот уже вокруг, словно безразмерный пчелиный рой, безумствовал народ, демонический демос.

– Всё ложь! Вы лжете нам! Вот истинный Сократ, а ваши гадкие маски ни чуть не похожи на собственные черты Сократа.