– Сейчас узнаешь. – Ника вошла в каюту, уселась на диван в позе лотоса и начала: – Сидим мы с Диной, болтаем о том, о сем, я не удержалась и пошутила на счет нашей ушедшей в автономное плавание парочки. И вдруг Дина, скромница Дина, целомудренная Дина, мечтательно закатывает глаза и говорит: «Ах, Лей был такой же. Или почти такой же. Маран от природы покрепче, но школа у них, по-моему, одна.» «Какая школа? – спрашиваю я. – При чем тут школа?» Понимаешь, я сдуру вообразила, что речь об обычной школе. «Кевзэ, – говорит Дина, – в кевзэ ведь несколько школ.» «Что такое кевзэ?» – спрашиваю я ну совсем как дура. «Ах, – говорит Дина, – я не знаю подробностей, это чисто мужская система и даже, можно сказать, маленькая мужская тайна. Видишь ли, существует вроде бы уговор, они нам об этом не рассказывают, а мы не расспрашиваем, в конце концов, главное, чтобы нам было с ними хорошо, не так ли? А как они этого добиваются, их дело»… Ну? Как тебе это нравится?

Дан пробормотал нечто невразумительное.

– Ага! Не нравится! Видишь, какие у тебя друзья? А ведь этой штукой в Бакнии занимается три четверти мужчин, если не больше. Во всяком случае, занималось раньше, при Изии кевзэ запретили, я спросила почему, и Дина сказала, что из-за духовной его части, которая с системой Изия не очень-то гармонировала, так что он предпочел пожертвовать мужской силой нации. А твой Маран, да-да, твой верный друг, отменил этот запрет на второй день после того, как пришел к власти. Счел одним из важнейших дел! Но тебе ни слова…

– Погоди! – сказал Дан. – У меня, кажется, складывается в целое… Конечно, он мне говорил! Но… Не все. Я ведь тебе объяснял, что в Бакнии право выбора предоставлено женщинам, правда, Маран утверждал, что теперь они на равных, но я подозреваю, что он выдал желаемое за действительное. Он связал такое положение дел с древним культом мужской силы. А про кевзэ он мне говорил, что это древнебакнианская гимнастика с элементами философии. Или этики. Словом, он мне сказал по частям почти все. Кроме…

– Ага, – ядовито буркнула Ника. – Все. Кроме главного. Что это самое кевзэ и служит для этой самой мужской силы. Дан! Когда ты его увидишь… если это, конечно, произойдет когда-нибудь…

– Произойдет, – проворчал Дан. – Уже произошло бы, если б ты меня не задержала. Он меня ждет.

– Отлично! Не забудь высказать все, что ты о нем думаешь.

– Или, скорее, то, что о нем думаешь ты, – заметил Дан ехидно.

– Почему я?

– А кто тут шумит? Я? Кстати, ты порождаешь во мне комплексы. До сих пор я думал, что у меня все в порядке.

– Я ничего такого не сказала, – смутилась Ника. – Просто интересно.

– Интересно? Кстати, твой любимый друг Поэт тоже занимается кевзэ.

– Да ну? – воскликнула Ника насмешливо. – Жаль, что я не знала этого в те времена, когда он ухлестывал за мной.

– А он ухлестывал? – спросил Дан.

– Не очень настойчиво, – созналась Ника. – Видимо, его шатало между желанием добраться до моих прелестей и принципами.

– Видимо, – согласился Дан. – Ладно, дай мне идти. Человек ждет.

– Не забудь сказать ему все, что ты…

– Не забуду, не забуду, – буркнул Дан.

На двери горел зеленый огонек, но он все же постучал.

– Открыто, – сказала Наи, распахивая перед ним дверь. Она была в коротеньком платьице голубовато-синих тонов с большим вырезом и без рукавов, босиком и выглядела совсем девчонкой.

Маран лежал на диване, заложив, как обычно, руки за голову, увидев Дана, он тем самым неуловимым упругим движением, которое Дан неоднократно, но безрезультатно пытался скопировать, сел. Нет, не сел, а просто вдруг оказалось, что он сидит.

– Долго добирался, – улыбнулся он. – Такси не мог поймать?

– Извини, меня задержали, – ответил Дан чуть суховато.

Маран тут же уловил его настроение, перестал улыбаться и повернулся к Наи.

– Ты, кажется, говорила, что соскучилась по женскому обществу, – заметил он.

– Говорила, – согласилась Наи без малейшей запинки. – Пойду поболтаю с Никой. Только обуюсь. – Она сунула ноги в совершенно прозрачные сабо на толстой подошве, при беглом взгляде казалось, что она по-прежнему босая и идет по воздуху… Или у нее походка такая легкая? Она пошла к выходу, потом вдруг вернулась, открыла дверцу шкафчика, посмотрела вопросительно на Марана, тот ответил даже не кивком, а движением век, тогда она вынула пузатую бутылку, два бокала, поставила на столик, помахала рукой и исчезла.

Маран подождал, пока закроется дверь, внимательно посмотрел на Дана и спросил:

– Я тебя чем-то обидел?

– Да так, немного, – принужденно улыбнулся Дан.

– Чем же?

– Как ты думаешь, приятно узнавать о… о маленьких мужских тайнах от женщин?

– Мужских тайнах? – переспросил Маран с недоумением.

– Кевзэ, – пояснил Дан.

– Ах кевзэ!.. Ты имеешь в виду… – Маран задумался, потом спросил: – А ты не знал?

– Откуда же мне знать?

– Бог мой! Отовсюду. Это носится в воздухе! Впрочем, я понимаю, в чем дело. Об этой так называемой мужской тайне болтают, в основном, женщины. Тебя подвела твоя верность. Позволь ты себе в Бакнии пару невинных приключений, и тебя немедленно просветили бы. Зачем далеко идти, если б ты снизошел до бедняжки Нилы, которая по тебе сохла, она тебе живо выложила бы массу интересного и не только про кевзэ. Но ты ее отверг.

– Я ее не отвергал, – возразил Дан. – Она мне ничего не предлагала.

– Прямо – да. Потому что я велел ей не слишком к тебе приставать. Я сразу понял, что у тебя другие установки, и не хотел тебя смущать. Но намеков она делала, по-моему, достаточно.

– Но я считал, что ты…

– Ради Создателя, Дан! Что за ерунда. Она ведь не женой мне была, а помощницей. Или секретаршей по-вашему. Мне никогда не пришло бы в голову мешать ей спать, с кем ей хотелось. Разве я тебе не дал добро?

– Да, но…

– Никаких но. Между прочим, я тебе даже предлагал пойти ко мне в ученики.

– Я думал, ты шутишь. Я же видел, что у тебя нет времени на гимнастические залы.

– Кевзэ не требует залов, Дан. Как и ваша йога. Разве ты не можешь делать свои асаны в этой каюте? А для кевзэ надо еще меньше. Ты знаешь, что я люблю водить машину. А помнишь, что в былые времена я ездил с водителем?

– Это же полагалось по должности.

– Мало ли кому что полагается. Не в этом дело. Просто полчаса в машине можно превратить в полчаса тренировки. Коли уж другого времени нет. Да я тебе сейчас покажу. – Он закатал рукав рубашки, подвигал пальцами, потом сказал скорее себе, чем Дану: – Пустовато, – и когда Дан переспросил: – Что, что? – пояснил весьма туманно: – Повыбрал энергию. Дай мне пару минут. Не торопишься?

– Куда мне торопиться? – удивился Дан, тогда Маран откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Прошло две-три минуты, потом он положил руку на стол и сказал:

– Смотри.

И Дан увидел, как на неподвижной, словно расслабленной руке сократилась тонкая, длинная мышца. Напряглась, окаменела, потом расслабилась, и сократилась другая. Третья. Дан смотрел во все глаза. Пройдясь по всем мышцам тыльной стороны предплечья, Маран повернул руку ладонью вверх и продолжил представление.

– Ну как? – осведомился он, убирая руку. – Конечно, с предплечьем зрелище наиболее эффектное, потому что тут много мелких мышц, но то же самое, естественно, можно проделать и с мышцами ног и вообще любыми. Сидя на этом самом диване.

– Эффектно, – согласился Дан. – Но… Как насчет главного? Или это и правда тайна?

Маран вздохнул.

– Понимаешь, Дан, об этом просто не принято говорить… Нет, конечно, это никакая не тайна. Просто не говорят. Ну хорошо. Я ведь тебе рассказывал о древнем культе мужской силы?

– И, в частности, о том, что мужчина не должен был отказывать женщинам.

– Вот-вот. А теперь задумайся над этим. Это ведь не всегда осуществимо. Считалось, что любая женщина имеет право на свою долю удовольствий. Любая, понимаешь?

– Ну и что?

– Ну и то. Что с твоим воображением, Дан? Отвлекись на минуту от своей Ники. Отключись. Ты один. Идешь по улице средневекового города, подходит к тебе женщина и говорит: «Я тебя хочу, возьми меня». Старинная формула, об этом ты, кажется, уже знаешь… Представь себе, что она похожа на Нику, Нилу, Наи, Ат, наконец. Представил? А теперь, что она напоминает… ну, например, невестку Дора, у которой вы с Никой в первое время пребывания в Бакне жили. Бесцветная, изможденная, рано постаревшая женщина, каких множество… ну вспомни Бакнию! Там и сейчас красивая женщина – редкость, не думаю, что в древности дела обстояли лучше. Теперь понял?

– Понял, – сказал Дан. – Это же… Черт возьми!

– Именно что. Вот так кевзэ и возникло. Первоначально система предназначалась как раз для того, чтобы научиться произвольно регулировать соответствующие способности и не зависеть от собственных желаний.

Дан окончательно обалдел.

– Не хочешь же ты сказать, что ты в состоянии переспать с любой женщиной, даже если она тебе физически неприятна?

– По идее, да. К счастью, сейчас не средние века, и никто от меня этого не требует.

– А тогда требовали? По-моему, этот ваш культ мужской силы – прямое порождение матриархата.

– Вполне возможно, – согласился Маран. – Итак, если ты хочешь точных формулировок, кевзэ позволяет аккумулировать энергию, перераспределять ее, направлять в сексуальную сферу усилием воли, так сказать, ну и… Да, экономить. Снизить до минимума потери. Процент превращения в тепло становится настолько мал… Ты видел, чтобы я когда-нибудь вспотел? При любой работе… Что еще? Все, наверно. А в основе лежит способность управлять мышцами и, следовательно, кровотоком. Собственно говоря, это способ регуляции энергообмена в целом. То есть, совсем не обязательно использовать свою энергию именно в этой сфере. Ты можешь с тем же успехом потратить ее на запоминание каких-то сведений или на хорошую драку. К примеру. Правда, иногда возникают трудности. Когда образуется какая-то доминанта… ну сильное чувство, скажем… энергия как бы притягивается в сферу этой доминанты, создается избыток, и это надо преодолевать, что непросто…

– Погоди. А как насчет… качества и количества?

Маран поморщился.

– Потому и об этом не принято говорить, Дан. А то школы кевзэ превратились бы в какой-то… клуб рыболовов. Все садились бы в кружок и хвастали, как и сколько. Появился бы дух соревнования…

– А то и сами соревнования, – сказал Дан с улыбкой.

– Все может быть. Знаешь, что? Ты обижаешься, что я как бы таился от тебя… Понимаешь, я не люблю эту тему. Тут вообще действует своего рода табу, как сказали бы у вас на Земле… Ты, наверно, удивляешься, почему ни разу не встречал упоминаний о кевзэ в книгах, я уж не говорю, учебников или пособий? Дело в том, что создатель системы… а по легенде ее разработал один человек, по имени которого, кстати, она и называется… создатель системы запретил делать записи и вообще выносить ее на суд публики. По традиции она передавалась устно, и традиция эта, как ни странно, сохранилась до сих пор. Как и обычай окружать систему молчанием. Возможно, именно с кевзэ и началось замалчивание этой сферы жизни в целом. В любом случае, разговоры на подобные темы у нас не ведутся в принципе, но я выношу эту болтовню еще меньше, чем другие. Объясню тебе, почему. Не знаю, обращал ли ты внимание, что в бакнианской литературе совершенно нет расписанных эротических сцен. Не то что в земной.

– Конечно, обращал. Я думал, это особенность местной морали.

– Так и есть. Просто не совсем в вашем понимании. Так вот, когда-то я написал рассказ, большую часть которого занимала одна весьма откровенная сцена. И довольный потащил его Мастеру. Мнил себя чуть ли не новатором. В оправдание скажу, что было мне тогда восемнадцать лет. По себе знаешь, чем занята голова в восемнадцать лет, одни женщины на уме. И не только на уме. Боюсь, что я несколько злоупотреблял сложившимся положением…

Он замолчал.

– Каким положением? – спросил Дан.

Маран поглядел на него чуть смущенно.

– Видишь ли, так получилось, что у меня не было недостатка в приключениях. Дело в том… Как бы тебе объяснить?..

– Можешь не объяснять. Поэт мне говорил, что за тобой бегала куча женщин.

– Вот болтун!

– А что, не так?

– Ну не то чтобы совсем не так, но… Бегал все-таки больше я, а они подманивали. Многим хотелось поучить меня уму-разуму. Красивый был мальчик. В маму. Моя мать была на редкость хороша собой, недаром отец спился после ее смерти и даже до, когда она еще лежала и умирала, он уже пьянствовал с горя… Собственно, и отец был не урод, в противном случае, мать за него не вышла бы, за грузчика, она была не из простой, хоть и обнищавшей вконец семьи, ее дед… Но речь не об этом. Так вот, принес я Мастеру рассказ, он прочел и спрашивает: «Скажи-ка, мальчуган, нет ли у тебя случайно проблем с этим делом? Видишь ли, о таких вещах обычно болтают те, у кого с этим не все в порядке.» Ты же понимаешь, я был страшно доволен собой, как все мальчишки, которые, освоив некую процедуру в ее самом элементарном варианте, уже считают себя титанами.

– Не только мальчишки, – буркнул Дан. – Большинство взрослых тоже.

– Ну это не в Бакнии… Урок был жестокий. Я схватил рассказ, разорвал на мелкие клочки и выкинул. И с тех пор… Кстати, потом он рассказал нам с Поэтом про кевзэ и дал записку к своему старому приятелю, у которого была школа, тоже своего рода знаменитость, некий Тита. Мы ходили к нему до начала войны, потом Перелом, потом Изий запретил кевзэ… Если хочешь знать, женщины Бакнии должны на меня молиться за то, что я отменил этот запрет…

– Погоди, а как в других странах? В Дернии, Латании и тому подобное? Там этим занимаются?

– В какой-то степени да. Но недавно и не поголовно. Видишь ли, придумал систему бакн, и долгие века она за пределы Бакнии не выносилась. Вроде вашей йоги. Но постепенно, конечно, с нею познакомились и другие. И однако нигде она не получила такого распространения, как на родине. Слышать о ней уже все слышали, но практикуют мало. Может, когда-нибудь, со временем… Ты же понимаешь, дернитские девочки интересовались не столько лично мной, сколько моими навыками в этой области, какой-то кретин-журналист расписал в газете мою биографию и не забыл упомянуть о кевзэ… Ну, что тебя еще интересует?

– Я бы задал тебе пару уточняющих вопросов, но уверен, что ты на них не ответишь, – вздохнул Дан. – Чтобы не устраивать клуб рыболовов здесь.

Маран усмехнулся.

– Ты прав. Не отвечу.

– Тогда перейдем к резюме. Подаю заявление.

– В рыболовный клуб? – засмеялся Маран.

– Я не шучу.

Маран задумчиво посмотрел на него.

– Учти, на это надо немало времени и упорства.

– И не болтать, это я уже понял.

– Разве ты можешь что-нибудь скрыть от Ники?.. Впрочем, я, кажется, начинаю тебя понимать… – Словно сам смущенный собственным признанием, он торопливо сказал: – Ладно, Дан. Только не сейчас, хорошо? На Земле.

– Конечно.

– А теперь поговорим о том, из-за чего я тебя позвал. Я хотел бы, чтобы ты рассказал мне о Лахе. Я имею в виду те материалы, которые ты добросовестно… я за тобой не следил, конечно, но в твоей добросовестности не сомневаюсь… изучал, когда считалось, что мы отправимся в Лах.

– Но ты ведь тоже их смотрел, – удивился Дан.

– Боюсь, что я был плохим учеником, – сказал Маран. – Открою тебе маленький секрет. Это ведь происходило в период между тем, что все считали выздоровлением, и моментом, когда я стал умирать во второй раз…

– Умирать? – переспросил Дан.

– Ну да. Хотя до реанимации тогда не дошло, но ощущение умирания было полное. Не хватает воздуха, останавливается сердце, и уходит сознание. Чего же больше?

– Больше нечего, – согласился Дан, сразу вспомнив эту «вторую смерть». Они сидели утром в столовой за завтраком, сам он уплетал за обе щеки, а Маран даже не притронулся к еде, только с усилием глотал кофе. Дан обратил внимание на его неестественную бледность тогда, когда он, оставив недопитую чашку, вдруг встал и сказал: «Пойду к себе. А лучше прямо к Индире.» «Тебе нехорошо? – спросил обеспокоенный Дан. – Проводить?» «Да нет, дойду. – Маран сделал шаг, добавил: – Наверно», Дан решил идти за ним, но вздумал допить кофе, и, пока смотрел на чашку, услышал грохот опрокинувшегося стула – Патрик, сидевший чуть дальше, сбив стул, кинулся как раз вовремя, чтобы подхватить Марана, а затем вместе с подоспевшим Даном кое-как довести до медотсека, где совершенно потерявшая голову Индира, размазывая слезы по лицу, говорила: «Ничего не понимаю, ну ничегошеньки. Три дня назад кровь была нормальная, а сегодня сосуды буквально пустые»…

– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, – сказал Дан. – Радиолог ведь мне потом объяснил, что чужая кровь работала не в полную силу, и у тебя все время должно было быть кислородное голодание. Но по тебе ведь никогда ничего не видно. Я подумал, что он преувеличивает. Нет?

– Нет, – сказал Маран. – Голова у меня была, как в тумане. Просто я думал, что пройдет, и старался как-то пересилить. Тем более, что узнал про бомбу. Ну и олух я! Хорош я был бы в таком виде на Торене. Повезло, что я свалился там, на станции, до того, как мы успели улететь… Словом, я плохо соображал. И почти ничего не помню.

– А что ты хочешь знать про Лах? И зачем?

– Я думаю, что Патрик прав, Дан. Периценцы наверняка тоже из нашей команды. Еще одна грань, и я хотел бы знать о ней как можно больше. Конечно, в Разведке можно будет взять все материалы и посмотреть, но я, как ты понимаешь, уже верчу в уме всякие варианты и не хочу ждать. Так что рассказывай все подряд, если случатся повторы, не страшно. Дай только закажем кофе.

Он отставил бокал с недопитым коньяком и потянулся к пульту, но не успел до того дотронуться, дверь открылась, и в каюту вкатился робот-бармен с подносом, центральное место на котором занимал термос с кофе. По большим кружкам Дан сразу понял, что заказала его Наи.

Когда Дан вернулся к себе, три женщины, уютно усевшись в кружок (он сразу вспомнил клуб рыболовов), оживленно болтали.

– Судя по вашим румяным лицам и блестящим глазам, девочки, вы обсуждаете нашего брата, – сказал он шутливо. – Продолжайте, я пойду в библиотеку.

Но Наи уже вспорхнула со своего кресла – Дана не покидало ощущение, что она то ли ходит по воздуху, то ли летает, и исчезла.

– Никогда в жизни не видела столь счастливой женщины, – сказала Ника, когда дверь за ней закрылась.

– Несколько дней назад ты утверждала прямо противоположное, – напомнил Дан, усаживаясь в угол дивана.

– Что было, то и утверждала, – сказала Ника. – В том-то и дело, наверно, нет счастья без печали. Никак не пойму, завидую я ей или сочувствую.

– Сочувствуешь? – удивился Дан. – С чего бы это?

– Так ведь произошло именно то, о чем я тебе говорила. Он ее поглотил. Растворил в себе. Она совершенно потеряла рассудок.

– В чем это выражается?

– Она говорит только о нем. Что сталось с той неприступной особой, которой ты звонил при мне перед первой экспедицией на Палевую? Куда делась гордячка, которая ни словом не выдала своих страданий, когда вы вернулись, а он остался там? Как только разговор уходил в сторону, она сразу отключалась и уплывала. Какое-то безумие!

– Почему ты так сокрушаешься? – усмехнулся Дан. – Может, если б и ты растворилась, ты была бы такой же счастливой.

– Я и так счастлива, – отрезала Ника и вдруг поглядела лукаво: – Ты же не умеешь этого, Дани.

– Чего?

– Растворять.

– Погоди, еще научусь, – пообещал Дан зловещим тоном.

– Ха-ха! Он научится. Вот умора! Ты слышишь, Дина, что он говорит? Он полагает, что этому можно научиться. Дани, радость, с этим рождаются.

– Я, пожалуй, пойду к себе, – сказала смущенная Дина.

– Не обращай внимания, – вздохнул Дан, – мы не ссоримся, мы просто шутим.

– Да, – весело подтвердила Ника и звонко чмокнула Дана в щеку. – Каждому свое.

– Я все равно пойду. Почитаю немножко, за обедом встретимся.

– Погоди, – остановил ее Дан. – Я хотел бы задать тебе пару вопросов. Насчет… Ну отношений полов. Объяснишь мне кое-что?

– Если смогу, – сказала Дина неуверенно.

– Он что, так ничего тебе и не рассказал? – возмутилась Ника.

– Рассказал. Мне просто хотелось бы представить, как это выглядит с другой стороны. Ну с женской точки зрения. Вот женщина решила себе кого-то найти, она идет, допустим, в бар и…

– Свободная женщина, – уточнила Дина. – Замужняя одна туда не пойдет, разве что ей захочется тоже… Но это не принято.

– Идти не принято? Или изменять мужу?

– Изменять. Впрочем, и жене. Правда, при Изии все расшаталось, он же запретил разводы, и все каноны поколебались. Раньше развод был простым делом, и до измен не доходило.

– Все наоборот, – сказала Ника.