– Старейшина, правда ли, что на севере живет всемогущественный волшебник, и вам повезло найти его? – не тратя время на приветствия, спросил Полулунок.

– И тебе здравствовать, молодой Халфмун, – кивнул Агриппа. – Прости старику невежливый ответ вопросом на вопрос, но скажи – зачем тебе знать то, о чем спрашиваешь?

– Старейшина, вам ли не знать – тут для меня западня, а не жизнь. Я для всех, как бельмо на глазу, как заноза или вредоносное насекомое. Меня такое положение не устраивает, и я готов избавить всех от своего присутствия. Я немедленно уйду, как только вы ответите на мой вопрос.

– Вижу, ты настроен решительно, и нет смысла отговаривать тебя, – Звездоврат пристально посмотрел на Халфмуна, и тот, не моргнув, выдержал тяжелый взгляд воспаленных глаз старика. – То, что ты слышал о волшебнике – правда. И я действительно знаю, где он живет.

– Подскажите же скорее, как и мне найти волшебника? – Халфмун с трудом сдерживал ликование.

– Ты обещал уйти после ответа на один вопрос, а это уже второй, – усмехнулся Звездоврат. – Ладно, так и быть, дам тебе ответ и на него. Каждую ночь примечай, где на небосводе восходит самая яркая звезда, а затем весь день следуй в том направлении. Если повезет, через тысячу дней и тысячу ночей звезда приведет тебя к цели.

– Спасибо, старейшина! – Халфмун бросился к выходу, но остановился на пороге. – Мастер Звездоврат… какое желание вы загадали, когда нашли волшебника?

– Совсем совесть потерял, нахальный мальчишка. Прочь отсюда, и свой третий вопрос с собой забери! – прикрикнул Агриппа. – Да, и еще – счастливого пути и удачи тебе, молодой Халфмун Полулунок.

В тот же день Халфмун приступил к сборам. Мойра, узнав о плане сына, сперва кричала, а после плакала, упрашивая его остаться в Бобровой Заводи, но юный Полулунок был непреклонен. Тогда несчастная женщина обратилась за помощью к мужу, безучастно сидящему на крыльце и налаживающему бобровый манок.

– Джебедая, запрети ему, не пускай, в сарае запри, пока не одумается, – сделай хоть что-нибудь! – взмолилась Мойра. – Иначе пропадет наш сыночек, погибнет ни за что!

– Раньше запрещать и запирать надо было, – ответил Джебедая. – Теперь лучше помоги ему собраться.

Мойра настаивала на том, чтобы Полулунок взял с собой палатку, спальный мешок, складную лодку из бобровых шкур, переносной очаг с запасами угля, лопату, топор, две удочки, пять смен одежды, жидкость, заживляющую муравьиные укусы, справочник диких птиц и животных, энциклопедию ядовитых растений и стопку носовых платков.

– Мать, с этим добром наш сын и до околицы не дойдет, будь он даже силен как бык, – отложив манок в сторону, покачал головой Джебедая.

– А без него он пропадет. Это все вещи первой необходимости, каждая из них может понадобиться и спасти его жизнь, – твердо заявила Мойра.

– Помнишь старика Бугрохолма? Он всегда таскал на плечах деревянный табурет с исцарапанной и покореженной седушкой. Рассказывал о том, что давным-давно, когда он был молодым, ему довелось охотиться в горах. Случился камнепад, и сохранить в целости стакан и голову Бугрохолму удалось только благодаря табуретке, которую он нашел и подобрал где-то у подножья. С тех пор он ни разу за порог своего дома не ступал без табурета над головой. Старик был уверен, что эта вещь, один раз спасшая ему жизнь, будет хранить его вечно. Припоминаешь, чем закончилась история старика?

– Да, – Мойра вздохнула. – Бугрохолм пошел в лес по грибы и зацепился там табуретом за ветку. Он дернул за ножки, чтобы высвободить табуретку, ветка отломилась и придавила старика. Вдобавок к тому, на ветке было гнездо диких пчел… Бедняга Бугрохолм.

– Поэтому дай-ка лучше Халфмуну в дорогу еды, сколько унесет, чтоб не сразу погиб. А там, если повезет, парень сам разберется.

В результате все походные вещи Халфмуна уместились в одной заплечной сумке, а на пояс Полулунок приладил нож с широким обоюдоострым лезвием – любимую вещь отца, подаренную им со словами «Кулаки с умом используй, а нож – когда ни на кулаки, ни на ум надежды не останется».

Перед сном, как советовал старейшина Звездоврат, Халфмун приметил самую яркую звезду, и утром, наскоро попрощавшись с родителями, отправился в путь. Покидая Бобровую Заводь, она зашел к Унии, но у дверей его встретил ухмыляющийся Вертопрах.

– Так-так, Халфмун в поход собрался, – Иеремия расхохотался. – Доброе дело для такого удалого молодца, как ты. И чем дальше поход, тем добрее. Скатертью дорожка, Полулунок, попутного ветра.

– Спасибо, – проворчал Халфмун. – Вообще, я к Унии пришел. Можно с ней поговорить?

– А о чем ей с тобой разговаривать, Полулнок? – Вертопрах изобразил удивление. – За каким бобром моей доченьке-красавице с перевертышем лясы точить? В уме ли ты, уродец? Топай, куда, собрался, а про Унию забудь – не для тебя такой цветочек вырос.

Халфмун ушел, Уния, запертая отцом в подвале, безутешно плакала, а Иеремия посмеивался, глядя Полулунку вслед и бормоча под нос: – Не забыть тебе ее, щенок, в жизни не забыть. До последнего своего вздоха, гаденыш, вспоминать ее будешь. Даже жаль, что недолго тебе дышать осталось, урод. Сыграла моя затея, одним проклятым Полулунком меньше.

3

Путь, указанный звездой, оказался непростым. Миновав окраинные хозяйства и домишки Бобровой Заводи, Халфмун уперся в болото.

– Дурацкая звезда, полоумный Зведоврат, проклятая Заводь, – выругался Полулунок. Он обернулся и с ненавистью посмотрел на крыши родного городка и дымок, вьющийся над высоченной трубой мыловарни. – Думаете, я сдамся и вернусь, поджав хвост? Не дождетесь!

Халфмун, сжав зубы, пошел прямо через болото. Прыгая с кочки на кочку, то и дело соскальзывая, он вымок насквозь, с ног до головы перемазался бурой болотной жижей, дважды чуть не утонул, но, в конце концов, все-таки выбрался на твердую почву. Правда, от этого легче Полулунку не стало. Теперь он оказался в лесной чаще, продираться через которую было не проще, чем преодолевать болото.

После многих часов борьбы с цепкими ветками и сучьями, бросающимися под ноги трухлявыми пнями, залепляющей лицо паутиной и назойливой кровососущей мошкарой, Халфмун увидел впереди просвет между деревьями. Выйдя на прогалину, грязный, замерзший, исцарапанный и искусанный Полулунок выругался – перед ним в лучах предзакатного солнца поблескивала зловонная водица другого болота.

Прежде чем брать штурмом эту преграду, Халфмун решил подкрепиться. Вяленая бобрятина по-прежнему годилась в пищу, но раскисший от болотной жижи хлеб пришлось выбросить. После скудного ужина Полулунок прикинул, что оставшихся припасов ему хватит от силы на неделю, и приуныл.

От мрачных размышлений Халфмуна отвлек пронзительный визг. Из болота высунулась огромная клыкастая голова с налитыми кровью глазами. Через миг, вынырнув полностью, оглушительно визжа и разбрасывая мощными лапами комья грязи, на Полулунка мчался зверь, которого он узнал, хоть и не видел никогда прежде. Гигантский бобер, которого Халфмун считал выдумкой, размерами превосходил медведя и двигался с проворством белки.

Челюсти с длиннющими резцами клацнули в сантиметре от лица юноши. После этого бобер взвыл, захрипел и повалился на спину. После нескольких судорожных рывков, зверь распластал хвост и лапы, вывалил лиловый язык и затих. Стряхнув оцепенение, Халфмун увидел, что из брюха чудовища торчит отцовский нож. Полулунок не смог припомнить, как он умудрился выхватить оружие и воткнуть его в бобра. Он не испытал ни малейшей радости от того, что опасность миновала. Единственное, чего захотелось Халфмуну, это убежать отсюда без оглядки, снова оказаться дома и навсегда забыть о том, что гигантские бобры-убийцы действительно существуют.

Вместо этого Полулунок отвесил самому себе пару сильных пощечин: – Соберись, тряпка! Не смей думать о возвращении. Лучше стать бобровым ужином, чем отступить.

Трясущимися руками Халфмун схватился за рукоять ножа и дернул его на себя. Из раскрывшейся раны на него брызнул фонтан горячей крови.

– Ах ты так, скотина?! На, получи! – в ярости Халфмун всадил нож в грудь мертвого животного, вытащил и всадил снова, затем еще и еще раз. Он продолжал кромсать тело бобра, пока окончательно не выбился из сил и не упал в кровавое месиво.

– Будешь знать, как… со мной… свя… – прошептал Полулунок и уснул.

Утром Халфмуна разбудил громкий гул – в воздухе над ним, заслоняя собой солнце, вился рой жирных мясных мух. Точно такие же мухи облепили его лицо и руки, покрытые коркой запекшейся крови, как и истерзанного бобра, на котором он лежал. Вскочив, Полулунок, бросился к болоту и, сдерживая рвоту, принялся отмываться в затхлой стоячей воде.

Когда мухи потеряли интерес к Халфмуну и полностью переключились на тушу убитого им зверя, Полулунок схватил свою сумку, сунул нож за пояс и поспешил вперед через болото.

Трясины и топи на пути Халфмуна сменялись непроходимым буреломом, за которым вновь оказывались болота. Изредка слышались далекие визгливые крики гигантских бобров. Поначалу они заставляли юношу хвататься за нож и замирать, но к исходу третьего дня путешествия Полулунок перестал обращать на них внимание. Он сбился со счету, сколько болот осталось позади, и перестал думать о чем либо. Изнуренный Халфмун машинально переставлял ноги, когда это требовалось – пригибался, прыгал или плыл, следуя за звездой. Он шел днем, спал ночью, пил болотную воду и старался есть не чаще одного раза в сутки.

На шестой день пути запасы вяленого мяса иссякли. Заслышав знакомый визг, Халфмун пошел прямо на него. Спустившись с заросшего тальником холма, сквозь ветки кустов он увидел озеро и двух гигантских бобров на берегу. Животные стояли друг напротив друга, скалили клыки и визжали, брызжа слюной. Шерсть на их загривках стояла дыбом, а хвосты нервно молотили по земле. Неподалеку от них Халфмун заметил бобра поменьше – тот умывался, облизывая лапы и тря ими морду, как будто яростный спор соплеменников его вовсе не касался. Халфмун смекнул, что это самка, и крупные бобры-самцы меряются резцами именно из-за нее.

Двигаясь как можно тише, юноша подкрался к самке сзади и вонзил нож между ее лопаток. Бобриха испустила дух, не издав и звука. Халфмун подхватил ее тело и вместе с ним скрылся в кустах, незамеченный самцами, которые так и продолжали визжать и скалиться.

До этого Полулунку никогда не приходилось есть сырое мясо, но сейчас выбирать было не из чего. Кое-как содрав шкуру с животного, Халфмун впился зубами в его ляжку и тут же позавидовал мухам – тем сырая бобрятина явно приходилась по вкусу. Мясо, хоть и было свежим, отчетливо отдавало тиной и гнилью.

Через силу набив желудок, Халфмун собрался идти дальше. Тащить с собой тушу не имело смысла – все равно мухи скоро доберутся до нее, и уже через несколько часов в мясе будут копошиться белые черви. Прежде чем продолжить путь, Полулунок выбил из пасти животного пару длинных резцов и убрал эти трофеи в свою сумку.

Ночью, не забыв приметить путеводную звезду, Халфмун попытался заснуть, но это ему не удалось. Живот, непривыкший к такой пище, болел немилосердно. Чтобы отвлечься от боли Полулунок попытался представить себе что-нибудь приятное, но перед его мысленным взором вставали плачущая Уния, печальная Мойра, нахмуренный Джебедая и ухмыляющиеся физиономии Дункана Четвертьхвоста и его приятелей.

– Оставьте меня в покое! – крикнул Халфмун, но едва он закрыл глаза, ему снова явилась вереница тех же лиц, к которым добавился еще и Агриппа Звездоврат с пристальным взглядом, полным неодобрения. Выругавшись, Полулунок вскочил на ноги, схватил сумку и, с шумом ломая сучья, ринулся в непроглядную ночную темень.

Не видя ничего дальше собственного носа, Халфмун чуть не сломал ногу, запнувшись о поваленное дерево, а одна из веток разодрала его висок, едва не выколов глаз. Но все это лишь больше злило Полулунка, заставляя его идти быстрее. Выбравшись на очередную прогалину, юноша подумал, что снова вышел к болоту или лесному озеру, и не поверил своим глазам. Перед ним раскинулась огромная долина, светящаяся в предрассветной темноте россыпью из сотен крохотных огоньков. Халфмун догадался, что это город, хоть раньше и вообразить не мог такого огромного поселения. В надежде, что ему наконец удастся помыться, высушить одежду, пополнить запасы еды и выспаться на постели, а не на голой земле, Полулунок зашагал навстречу огонькам.

Спустившись в долину вместе с первыми лучами солнца, Халфмун оказался на широкой дороге. «Добро пожаловать в Красвиль!» – гласила надпись на большом щите, возвышающемся на обочине.

– Спасибочки, – Полулунок кивнул щиту и ускорил шаг. Он никогда не думал, что можно получать удовольствие от такой простой вещи, как ходьба по ровной утрамбованной земле. Теперь же, когда под ногами были не коварные пни, кочки и чавкающая болотная жижа, Халфмун испытывал настоящее блаженство.

Просыпающийся утренний Красвиль вскружил голову Полулунка – в сравнении с ним Бобровая Заводь выглядела, как бурая жаба рядом с белоснежным лебедем. На просторных улицах, выложенных камнем, высились дома, каждый из которых отличался от всех остальных цветом и архитектурой. Тут были и башенки с остроконечными шпилями, и многогранные конструкции с узорчатыми окнами всевозможных форм, и даже дома, похожие на рыб, птиц, коней, медведей и других животных. Редкие горожане, встречавшиеся Полулунку в этот ранний час, были разряжены в яркие замысловатые костюмы, а на головах их красовались расписные вазы. В воздухе разносились ароматы цветущих садов, свежевыпеченного хлеба и сдобы, от которых у Халфмуна потекли слюнки.

– Здравствуйте. Скажите, где здесь можно поесть? – Полулунок обратился к прохожему, который на ходу уминал очень аппетитно выглядящий пирожок. Прохожий остановился, смерил Халфмуна взглядом, презрительно скривился, бросил надкушенный пирожок на мостовую и пошел дальше, так и не проронив ни слова.

Доедая пирожок, Полулунок подумал, что мужчина, скорее всего, немой – потому и не ответил. А рожу состроил такую, как будто тухлую пиявку проглотил, от того, что после недельного путешествия Халфмун действительно пах и выглядел не лучшим образом.

– Добрейшего утречка, – сказал Полулунок, увидев полную немолодую женщину с добрым лицом. – Я только что пришел в ваш город, и мне бы было в самый раз освежиться. Не подскажете, есть ли тут поблизости баня?

Женщина всколыхнулась всем пышным телом и, отворачиваясь от Халфмуна, поспешила прочь.

Полулнок пытался заговорить еще с несколькими горожанами, но ни один из них не снизошел до ответа.

– Вот тебе и «добро пожаловать в Красвиль», – подумал Халфмун, понуро бредя по купающейся в солнечном свете улице. – В Бобровой Заводи меня уродом считали, а тутошние щеголи вообще за пустое место держат.

– Стой, уродец! Куда это ты намылился? – услышав оклик за своей спиной, Полулунок обернулся и увидел в конце улицы трех парней. Не раздумывая, Полулунок побежал, но не от парней, а к ним.

– Не ваше бобрячье дело, куда я намылился, – прорычал Халфмун и с разбегу ударил одного из обидчиков ногой под колено. Второму достался мощный тычок в солнечное сплетение, а третий получил кулаком в нос. Все трое остались стоять на ногах. Секунду они с непониманием и обидой пялились на Халфмуна, а после расплакались, схватившись за ушибленные места.

– Благодарю за свое спасение, сударь. Я уж было подумал, что мне, так сказать, что-то вроде крышки, – рядом с Полулунком невесть откуда появился длинный щуплый и сутулый человек болезненного вида с белым картонным стаканчиком на голове.

– Ничего, Базя, мы с тобой еще встретимся, уродец, – давясь рыданиями, проговорил один из парней, глядя на человека со стаканчиком.

– И тебе, оборванец, тоже не поздоровится, – теперь парень обращался к Халфмуну. –Будешь знать, как в чужие дела вмешиваться.

– Так это вы не мне кричали «стой, уродец»? – растерянно спросил Полулунок.

– Ну ты и урод, Базя. Дружка тупее и грязнее никто кроме тебя найти не сумел бы, – всхлипывая, сказал второй парень, которому наконец удалось восстановить дыхание после удара.

– Точно, шваль к швали, – проскулил третий и перешел на крик: – Полиция, полиция! На помощь! Жестокое обращение с детьми!

Двое парней присоединились к воплям, призывающим полицию.

– Скорее, пойдем отсюда, – испуганно озираясь, сказал Базя. – Мне ведомо место, где можно спрятаться.

Ошарашенный произошедшим, Халфмун безропотно последовал за Базей. Свернув с широкой улицы, они прошли через замысловатый лабиринт переулков и оказались на берегу небольшой реки.

– Вот мое убежище, – Базя указал на горбатый мостик. Убедившись, что их никого не видит, он нырнул под мост и затащил Халфмуна за собой.

– Меня зовут Бальтазар Силагон, – гордо представился Базя. – Только не называй меня Базей – ненавижу это вульгарное прозвище. А ты кем являешься? Раньше я тебя в Красвиле не имел чести встречать.

– Я Халфмун Полулунок из Бобровой Заводи. Ты здесь живешь? – Халфмун поежился. Под мостом было грязно, пахло сыростью, а места едва хватало, чтобы вдвоем сидеть на корточках.

– Нет, конечно. У меня роскошный дом в самом центре города с лучшим видом изо всех окон. Здесь я только прячусь от опасностей.

– И много в Красвиле опасностей?

– Для таких, как я, – на каждом шагу, – ответил Бальтазар. – Не появись ты, меня бы замочили.

– Как это – замочили?

– Мочилово – самое кошмарное, что только может быть,– Бальтазар задрожал, как осиновый лист. – Те дети собирались схватить меня и окунуть стаканом прямо в отхожее место.

– Кого это ты называешь детьми – трех здоровенных лбов, которым я навалял? – удивился Халфмун.

– Ну да – им же всего по двадцать лет.

– Что же, я, по-твоему, тоже ребенок?

– Не уверен, – всматриваясь в лицо Полулунка, сказал Бальтазар. – На тебе слишком много грязи.

– А ты знаешь, как по глазам определить возраст бобра?

– Н-н-нет, – ответил Силагон, вжав голову в плечи. – Ты ведь не побьешь меня за это?

– Не побью, Бальтазар, честно. Так ты хочешь узнать ответ?

– Н-н-нет, если честно.

– Чем дальше глаза бобра от его хвоста, тем он старше, – досказав любимую шутку своего отца, Халфмун рассмеялся, хоть раньше она ему и казалась совершенством глупости. – Догоняешь?

– Кого догоняю? Бобра? – Бальтазар нервно грыз ногти на дрожащей руке. – Я не знаю, что такое бобр… Только, пожалуйста, не бей меня.

– Видать, частенько тебя били, Бальтазар, что ты такой запуганный.

– Били? Нет, что ты, в Красвиле уже лет сто, как запрещено биться. Но натерпелся я за свои сорок лет сполна. Эти дети – они такие жестокие, – Бальтазар горестно шмыгнул носом. – Они обзывают меня и постоянно норовят забросить в мой головной стакан какую-нибудь гадость, вроде персиковой косточки или яблочного огрызка.

– Да уж, потрясающая бесчеловечность, – хмыкнул Халфмун.

– А один раз дети проткнули мой стакан булавкой, – не обратив внимания на сарказм Полулунка, Бальтазар показал пальцем на едва заметную дырочку в картонном стаканчике. – Видишь, каково мне здесь приходится? Нет, не выжить в Красвиле утонченной интеллигентной натуре.

– Что-то никак я в толк не возьму – что с тобой не так, Бальтазар? – Халфмуну начало казаться, что его собеседник попросту умственно отсталый.

– Так вот же! – Силагон щелкнул себя по стакану. – Мне непосчастливилось уродиться с таким вот стаканом. Взрослые горожане меня уважают за выдающие достоинства – это правда. Они так меня уважают, что даже дар речи при встрече со мной теряют и глаза отводят. А глупые бессердечные дети – им же не объяснишь, что не стакан красит человека. Дети видят мой стакан и… и… Это кошмар, я больше такого не вынесу. Знаешь? Я даже думал о том, чтобы взять и утопиться прямо в этой речке.

– Да нормальный у тебя стакан, – Халфмун похлопал Бальтазара по плечу. – Ты на мой посмотри – вот уже где действительно уродство.