«Ничего ты не понимаешь», – хотела я ответить ему, но вместо этого пригубила облепиховый чай, спрятав улыбку за кружкой. Когда он докопался до меня с вопросами, зачем мне такой пирсинг, то не могла же я ему правду сказать. Ответила, что это девять колец назгулов, а веточка, которая в них продета, символизирует то одно, что воедино всех связывает и сковывает. Я была уверена, что Толкиена он не просто зачитал до дыр, но и наверняка даже выучил несколько фраз на эльфийском. Объяснение действительно сработало. Валера проникся моей «тонкой душевной организацией», как он выразился, и добавил, что любит «такие крутые загоны». Короче, ему, наверное, понравилось.

На самом деле я сделала пирсинг на спор. Через полгода после начала работы подвыпившие на новогоднем корпоративе девицы с ресепшен обозвали меня пай девочкой: дескать, я такая юная, правильная и обязательная, что в моем присутствии им даже матом ругаться неудобно. Да, я трудоголик, потому что ничего другого в моей жизни нет, действительно не люблю незавершенные дела, а моя гиперответственность не позволит мне лечь спать, пока я не сделала то, что обещала, но такое заявление все равно меня задело. Бросила им, что они меня еще плохо знают, и на следующее утро пошла и приколола к правому уху это украшение.

Никакого смысла в этом числе не было. Когда мастер спросила, сколько дырок будем делать, на ее столе лежало именно девять колечек. Гулять – так гулять. У меня на шее висел кулончик в виде серебряной веточки, загибающейся как раз точно по контуру уха. Чтобы пирсинг выглядел не слишком по-панковски и имел какой-то свой стиль, я попросила пропустить в отверстия ветку, так, чтобы ее нельзя было вытащить, не разорвав сами колечки. Когда я заявилась на работу после январских каникул, Николай Петрович неодобрительно покачал головой, заметив на еще красном и немного опухшем ухе это безобразие, но так ничего и не сказал.

У серпентария же это вызвало настоящий шок. Я надеялась, что они оценят оригинальное решение, а они поражались смелости и тому, что: «это же так больно».

Какая же это боль? Девять уколов иглой и всего сутки ухо ныло и дергало. Боль – это совсем другое: когда ты никогда в жизни так и не узнаешь, как сильные руки отца могут обнимать и подбрасывать тебя под потолок, как пахнет его улыбка и каким оттенком светятся его любящие глаза, когда он смотрит на тебя. Боль, это когда в двенадцать лет ты понимаешь, что мать считает тебя лишним и досадным недоразумением, потому что ты вечно мешаешь им с отчимом, и стремится как можно быстрее выпихнуть тебя из дома, но, одновременно с этим, проклинает, когда ты собираешь чемоданы в столицу, потому что тем самым ты лишаешь ее бесплатной прислуги. Боль, это когда ты мечтаешь бегать босиком по утренней росе, рисовать сказочный лес и распахивать навстречу солнцу окошко своего домика, выходящее в апельсиновую рощу или сад с розами, а вместо этого убиваешь шестнадцать часов в сутки сидя в бетонном мешке, наполненным офисным планктоном, потому что иначе нельзя. Ты живешь постоянно оглядываясь, как бы не выделится слишком сильно, потому что на собственной шкуре знаешь, чем это чревато и как сложно отбиваться от нахальных потных лап. Вот это все – настоящая боль. Укол иголкой только на пару минут отвлекает от нее.

В общем, кулон я, конечно, взяла. Стоила эта вещица максимум тысячи две, да и то Валера похвастался, какую большую скидку выторговал у продавца. Это всегда его страшно заводило, когда где-то удавалось снизить цену, так что это точно не то украшение, из-за которого будешь чувствовать себя обязанной. А так, на память… почему бы и нет.

Вообще у моего спутника было сегодня какое-то особо-приподнятое настроение. Желание чем-то похвастать терзало его словно зуд: он ерзал на стуле, нетерпеливо подгонял официанта, а меня слушал, рассеянно кивая и, казалось, не особо-то и прислушиваясь. А я ему, между прочим, рассказывала о моих утренних приключениях, стараясь обойтись без подробностей вроде: «Нырнула в лужу глубиной два сантиметра и вынырнула сухая в другой реальности». В политкорректной версии у меня спер продукты какой-то беспризорник, который умчался с ними в парк, а я осталась сидеть в грязи.

Наконец я не выдержала, спросила его, как прошел день, и принялась уплетать салатик. Мне казалось, что говорить он теперь будет долго. Однако, как выяснилось, изнывал он вовсе не от желания поделиться новостью именно со мной:

– Да мы тут с друзьями в крутую тему наконец вписались. Резко масштабируемся. Раньше все по мелочам работали, а теперь наконец-то реальные деньги от инвесторов пришли. Теперь развернемся.

И замолчал. Ерзать, правда, не перестал.

– Ты никогда не рассказывал подробно о работе. Чем ты конкретно-то занимаешься? – я попробовала продолжить разговор.

– Логистикой. Но такой… с креативным подходом. Пока не хочу бизнес идею палить, извини. Как встанем на ноги, так расскажу обязательно, – Валерий нервно потер нос, подпер подбородок кулаком, якобы чтобы внимательно посмотреть на меня и послушать, но уже через секунду убрал руку и закинул ее на спинку дивана.

Мне стало немного обидно. Рассказать мне – значит спалить идею? Я знала, что у него какой-то там стартап, который он с еще парой однокурсников «мутит», но пока даже примерно не понимала, чем именно они занимаются. Каждый раз какие-нибудь отговорки. Теперь стало понятно, что его распирало не желание рассказать. Он просто был весь на нервах. Я не понимала, как можно так переживать даже из-за огромной суммы, но Валера умел делать драму даже на каких-то копейках. Один раз прицепился к тому, что цена в меню и в чеке за одно и то же блюдо отличалась на тридцать рублей и требовал позвать управляющего, пока ему не сделали скидку на большую сумму. Если ему кто-то пообещал миллион, то сейчас в его голове действительно крутятся одни цифры да купюры, и для меня там места нет.

Кое-как доела салат, попутно стараясь мелкими замечаниями не давать паузам тянуться неприлично долго, сказала, что неважно себя чувствую из-за утренних событий и, попрощавшись, отправилась домой. Пока я шла по кафе, то в отражение витрины видела его рассеянный взгляд мне вслед. Интересно, думал ли он в этот момент обо мне?

До дома добралась за полночь. Скинула туфли, и брякнулась на покрывало на кровати прямо в одежде. Непонятная апатия разбила меня как паралич. Спать не хотелось, но и пошевелиться было лень. Даже думать не получалось. Просто лежала и смотрела на идеально белый натяжной потолок. Этот день доконал мои нервы.

Спустя полчаса меня все-таки заставила встать жажда. Свет на кухне включать не стала. Пролистывая посты в инстраграме одной рукой, не глядя налила в чашку воды, поднесла к губам, но отвлеклась от экрана, увидев сверкнувшие в отражении огоньки. Так и не отпив ни глотка, я чуть отодвинула руку и посмотрела на то, как дрожит в чашке ночная Москва за окном.

Сразу нахлынули воспоминания-ощущения, которые я испытала, когда провалилась в отражение лужи утром. Тот странный озноб, что волной прошел по телу почему-то никак не получалось забыть. Он ныл где-то внутри и требовал внимания.

В задумчивости поставила чашку на стол, включила дурацкий светильник в виде искусственной свечки, который зачем-то держали на кухне хозяева квартиры, и пододвинула поближе так, чтобы его свет мерцал в чашке. Опустила подбородок на руки и уставилась на отражение. Мелкая рябь воды и фальшивое дрожание светодиодов гипнотизировало. Я пододвинула чашку еще ближе – так, чтобы отражение занимало весь видимый глазу мир. Почему-то это успокаивало.

На меня опять нахлынули воспоминания. Утром в самый момент перед падением в лужу точно так же отражение неба в воде занимало весь доступный моим глазам мир, который вдруг обрел реальность. Так же, как и сейчас.

Неожиданно в пальцах возникло покалывание. Испытанное утром ощущение, требовавшее к себе внимание весь день, вдруг, почувствовав свободу, вырвалось наружу и опять прошло волной по телу. Меня качнуло вперед, но я все-таки удержалась на стуле и в панике отстранилась от чашки. То есть от… чаши?

Я в панике огляделась. Никакого следа от моей квартиры. Темная каменная комната, освещаемая самыми настоящими свечами с оплывшим желтым воском. Витой железный подсвечник, равно как и металлическая чаша на высокой ножке, маячившие перед моим носом, стояли на массивном деревянном столе со старой и шероховатой столешницей. О такую занозу посадить – раз плюнуть. Пахло смолой, гарью и давно не мытым человеческим телом. Вообще было очень душно. Окон в помещении не было, да и горящие свечи явно не прибавляли кислороду.

Справа раздался судорожный всхлип. Я резко повернулась и увидела расширенные испуганные глаза неизвестного мне парня, одетого в черную хламиду. Он прижался к стене в дальнем углу и защищался от меня книгой с блестящим золотым узором на обложке. Потребовалось секунд пять, чтобы все факты сложились в моей голове.

В углу прятался настоящий молодой средневековый монах. Даже аккуратно выстриженная круглая лысина, обрамленная копной темных волос, была такой же, как я видела в фильмах. Я опять провалилась в какие-то древние времена.

Парень что-то пробормотал и еще дальше выставил книгу, словно это должно было меня как-то испугать.

– Простите, где я? – неожиданно хрипло спросила я. От жажды и нервов голос решил устроить забастовку. Пить хотелось ужасно. Посмотрела на чашу, но отхлебнуть не решилась. Мало ли что там. На воду темная жидкость была мало похожа.

– Oh jolie diable! Sortez! – чуть громче прошептал монах и я, наконец, распознала французский. Несчастный принимал меня за дьяволицу, что явилась к нему в келью, дабы соблазнить.

– Я не дьяволица, – ответила я ему уже на французском, – и сама бы рада убраться. Если бы только знала как. Куда я попала?

– Ты в монастыре Беркюфсона, о отец лжи. Тебе не обмануть меня, принимающий тысячи ликов. Сила святого пятиугольника не даст тебе творить тут темные дела.

– Сила кого? – я нахмурилась, вскинула одну бровь и еще раз более внимательно посмотрела на то, чем молодой человек пытался отмахнуться от меня, как от комара. Книга действительно чем-то походила на библию, но на обложке вместо креста сверкал чистым золотом правильный пятиугольник. Другой том, куда более толстый и крупный, лежал в раскрытом виде на небольшом сундуке перед монахом. Возле него на полу находилось еще несколько свечей, расставленных в углах большой пентаграммы.

Да он тут черными обрядами балуется! Небось вообразил себе, что случайно призвал прекрасную дьяволицу, которая будет его совращать.

– Какой сейчас год? – спросила я парня, испуганно бормочущего молитву. Он поднял на меня взгляд:

– Год синего вола, – удивленно ответил он.

К сожалению, ругаться по-французски аристократичная Мария Сергеевна меня не научила, а очень хотелось. Толку от этого испуганного монашка было еще меньше, чем от секретарши нашего вице-президента. Та тоже только машет коровьими ресницами, да строит испуганные глазки, что не спроси.

Черт с ним, с вопросом куда и в какое время я попала. Как отсюда выбраться? Воришка, заставивший меня искупаться в грязи, что туда, что обратно, протащил меня через одно и то же отражение в луже.

Быстро нагнулась к чаше, посмотрела на поверхность плескавшейся там темной жидкости и очень захотела мысленно погрузиться в нее. Особых усилий и не потребовалось. Обратно все прошло гораздо легче. Возникло ощущение, что, перемещаясь в эту келью, я натянула какую-то пружину, а сейчас она мгновенно выдернула меня обратно. Секундный озноб и я по-прежнему сижу на кухонном стуле, за окном переливается огнями ночная столица, а передо мной фальшиво-весело пляшет китайский светодиод в пластиковом корпусе.

– О-бал-деть, – только и выдохнула я.

Усталость и желание лечь спать как рукой сняло. Я ощутила такой прилив сил, словно залпом выпила пол-литра кофе, поэтому запрыгала по кухне, повторяя вслух: «Да! Да! Да! Это же настоящее путешествие в параллельные миры!»

Еще несколько минут назад я была уставшей офисной планктонихой, а теперь внезапно обнаружила себя героем марвеловских комиксов, да еще и в главной роли. Это же настоящая суперспособность: легким усилием ума переноситься в альтернативные измерения.

То, что я путешествовала не во времени, а в иные вселенные было очевидно. Ни в одном французском монастыре в истории Земли не поклонялись святому пятиугольнику. Я только что разговаривала с самым настоящим средневековым монахом из параллельной реальности! Больше всего заводило даже не это, а то неповторимое ощущение, возникавшее, когда я как бы ныряла в отражение. Никогда не пробовала наркотики, но, вероятно, они действовали как-то похоже. Мне очень хотелось еще раз почувствовать ту неповторимую вибрацию, которая охватывала мозг, а затем и все тело на долю секунды.

С трудом остановила себя от попытки второй раз воспользоваться чашкой. Неизвестно еще куда я попаду и что меня там будет ждать. Из лужи в осеннем парке я попала к деревьям в пригороде какого-то британского городка, а посмотрев на искусственную свечку, свалилась как снег на голову к монаху, который читал при свечах. Да и сосуды или водоемы, в которых в обоих случаях находилась вода, были очень похожи.

Это значит, что второй раз воспользовавшись чашкой, я, скорее всего, опять окажусь в келье. Вдруг этот религиозный чудак успел подготовиться и меня схватит местная стража или он просто шарахнет по башке какой-нибудь алебардой.

Страх меня сначала привел в чувство, а потом проник глубже и заставил испугаться всерьез. Совершенно непонятно как я это делаю, куда перемещаюсь и что мне за все это будет. И вообще, с чего вдруг у меня такие способности? Может это как в «Дозорах» Лукьяненко? Раз тебя затащили в сумрак, то ты становишься иным. Этот чертов ворюга перенес меня в свой мир, а затем обратно и все – я изменилась. Только вот я чуяла, что если способности передаются таким образом, то ими уже должно обладать порядочное количество людей. Этой толпой кто-то должен управлять, в том числе следить за порядком и карать непослушных. Может, меня уже заметили и выслали какой-нибудь ОМОН по мою душу.

На всякий случай я выплеснула воду из кружки в раковину. От греха подальше. Посидела еще минут десять за столом, успокаиваясь и все-таки пошла спать, предварительно проверив, что зарядник телефона воткнут как надо.

Утром подумаю, как мне теперь жить со всем этим.