Лето. Птички. Солнышко. Я весь день гуляла туда-сюда по Проспект-парку. Кожа у меня тонкая, кости хрупкие. Борюсь с депресняком. И это еще прогресс, ведь предыдущие три дня я провела дома, не снимая грязной пижамы, с нетерпением дожидаясь пяти часов, чтобы глотнуть спиртного. Пытаюсь вспомнить, что там в Дарфуре стряслось. Взглянуть, так сказать, на мир со стороны. Но что-то мне подсказывает: я лишь эксплуатирую беды дарфурского населения.
Столько всего произошло за последнюю неделю! Думаю, в том, что все навалилось разом, в одночасье, есть какой-то знак, поэтому даю волю чувствам. Месяц назад Ник потерял работу. Официоз твердит, что финансовый кризис пошел на спад, да только, похоже, всем на это плевать. Вот Ник и вылетел. Второй этап сокращений, как он и предсказывал, последовал через несколько недель после первого. «Упс, мы маловато выгнали в прошлый раз». Придурки.
Поначалу мне казалось, что с Ником все в порядке. Он составил длинный перечень дел, в основном всякой мелочовки. Он меняет батарейки в часах и устанавливает точное время, монтирует новый сифон под раковиной, перекрашивает комнаты, цвет которых нам не слишком нравился. В общем, делает много полезного. Самое подходящее время заняться тем, до чего раньше руки не доходили. А потом он замахивается вообще на подвиг. Представьте только: он решает прочесть «Войну и мир»!
От безделья Ник ходит на уроки арабского. Не жалеет времени на попытки спрогнозировать, какие знания и навыки будут востребованы в последующие десятилетия. Эти потуги разбивают мое сердце, но я притворяюсь, будто мне все нипочем.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Вначале задаю вопрос серьезно, когда мы пьем кофе лицом к лицу, рука в руке. Потом пробую спросить ненавязчиво, легко, как бы между прочим. Потом – нежно поглаживая его волосы, лежа в постели.
Ответ всегда один и тот же:
– Да, в норме я. Но говорить об этом, вообще-то, не хочется.
Я написала опросник на злобу дня.
Как вы справляетесь с вынужденным перерывом в работе:
а) сижу дома в пижаме и ем мороженое – дурацкие поступки успокаивают;
б) пишу гадости о моем бывшем начальнике на форумах – так я даю выход негативным чувствам;
в) пока не отыщется новая работа, пытаюсь с пользой проводить свободное время, например изучить востребованный язык или прочитать «Войну и мир».
Правильный ответ, конечно же, в). Это мой комплимент в адрес Ника. Но он только криво улыбнулся, прочитав опросник.
Прошло несколько недель, и бурная деятельность утихла, пропало желание что-то делать, как будто однажды утром он проснулся под пыльным ветхим постером: «К чему вся эта гребаная суета?» Взгляд его потух. Теперь Ник смотрит телик, проклятую порнуху он смотрит по ящику. Заказывает много еды с доставкой на дом. Пенополистироловые коробочки уже переполнили мусорное ведро и громоздятся под раковиной. Со мной не разговаривает, как будто сам процесс беседы доставляет ему физическую боль, а я просто мерзавка, что требую от него общения.
Когда я завожу речь о его увольнении, лишь пожимает плечами. Например, на прошлой неделе.
– Это просто гаплык, – сказал он. – У тебя хотя бы деньги есть, голодная смерть не грозит.
– Это наши общие деньги. Но мне нравилась моя работа.
– Ты не сможешь всегда получать то, что хочешь…[4] – запевает он. Фальшиво, надтреснутым голосом, при этом приплясывает на заплетающихся ногах. Я вижу, что он пьян.
Дело близится к вечеру, на исходе прекрасный густо-синий день. В доме сыро, сладковато приванивает гнилой китайской едой. Занавески полностью задернуты. Я хожу из комнаты в комнату, открывая окна, чтобы проветрить, отдергиваю шторы, поднимаю облака пыли и, когда попадаю в особенно темную берлогу, спотыкаюсь о сумку, стоящую на полу. Затем цепляюсь еще за одну, и еще, и еще… Дальше я уже шагаю, как кот из мультфильма, которому надо пересечь комнату, заполненную мышеловками. Включив свет, вижу десятки пакетов из магазинов, и вовсе не из таких, куда уверенный в себе мужчина не пожелает заходить. Узнаю эмблемы брендовых мужских бутиков, ателье, где продавцы индивидуально обслуживают покупателей, развалившихся в мягких кожаных креслах. Я имею в виду, все это дерьмо сделано на заказ.
– Что это, Ник?
– Для собеседований. Вдруг где-нибудь начнут набирать персонал.
– А зачем же столько?
– У нас же есть деньги, – мрачно заявляет он и скрещивает руки на груди.
– Может, вещи стоит хотя бы повесить?
Я вижу, что Бликер уже прогрыз несколько полиэтиленовых упаковок. Небольшая кучка кошачьей рвоты высится рядом с костюмом за три тысячи долларов, а сшитая на заказ белая рубашка покрыта ярко-рыжим волосом – это кот еще и повалялся.
– Да ладно… – отвечает он, скаля зубы в усмешке.
Я никогда не была сварливой хозяйкой. Всегда, скорее, гордилась, что не пилю мужа. Но Ник просто вынуждает меня придираться, это вскипает во мне. Я готова допустить в быту некоторое неряшество – от лени, от беззаботности. Я знаю, что, в отличие от Ника, принадлежу к типу «А», и стараюсь вести себя осторожнее, не навязывать ему мою тягу к порядку и планированию. Ник – не тот парень, чтобы размышлять: пропылесосить пол или вымыть холодильник. Он в самом деле не видит, что накопилась грязь. Совершенно. Но мне по душе определенный уровень комфорта, – полагаю, справедливо требовать, чтобы мусорное ведро не заполнялось с горкой, а на тарелках не сох неделями кетчуп. Это нормальное поведение взрослых людей, живущих вместе. И когда Ник не выполняет элементарных правил, я должна ворчать, хоть меня это и бесит. Ты превращаешь меня в стерву, которой я никогда не была и не хотела стать, вынуждаешь цепляться к бытовым мелочам. А все потому, что не выполняешь простейших правил. Не делай этого. Не советую.
Да знаю я, знаю… Я знаю! Потеря работы переносится невероятно тяжело, особенно мужчинами. Для них это равносильно потере близкого родственника. Тем более для таких, как Ник, которые вкалывали всю жизнь. Потому я сворачиваю гнев в алый упругий шар и мысленно вышвыриваю его в пространство.
– Ладно. Ты не против, если я их повешу? В гардеробе целее будут.
– Отстань!
Когда работу теряют и он и она, хорошего очень мало. Я знаю, нам повезло больше, чем многим другим. Каждый раз, когда нервничаю, я вхожу в Интернет и проверяю «стабилизационный фонд». Раньше я никогда не называла так свой банковский счет – первым эти слова подобрал Ник. Приличная, симпатичная сумма. На данный момент 785 404 доллара. Благодарить за эти сбережения я должна своих родителей. Не те деньги, чтобы податься в домохозяйки навсегда, особенно в Нью-Йорке. Но благодаря родительской заботе я могла чувствовать себя достаточно защищенной и не задумываться о деньгах – в обучении, выборе профессии и так далее. Хотя их и не так много, чтобы возгордиться. Ник посмеивается, но лично мне кажется, что это благородный жест со стороны моих родителей. И плата за незаконное использование моего детства для книг.
Я все еще чувствую себя разбитой из-за увольнения, из-за нашего увольнения, когда звонит папа и спрашивает, не могут ли они с мамой приехать. Они хотят с нами поговорить. Да, сегодня, прямо сейчас, если нас не затруднит. «Конечно, само собой», – отвечаю я, а в голове тревожно крутится: рак, рак, рак…
На пороге стоят родители, с таким видом, будто явились через силу. Отец отлично одет, выбрит и вообще блистает, разве что под глазами мешки. На маме шикарнейшее бордовое платье, которое она надевала раньше на презентации и встречи с читателями, когда еще получала приглашения. Она говорит, что этот цвет придает уверенности в себе.
Родители выглядят отлично, но кажутся немного смущенными. Провожаю их к дивану, где все мы сидим молча минуту-другую.
– Дети, кажется, мы с мамой… – заговаривает отец, но останавливается и кашляет. Обхватывает колени руками, показывая крупные бледные костяшки. – Ну ладно… Похоже, у нас проблемы. Финансовые. И очень серьезные.
Не знаю, как реагировать – удивляться, утешать, огорчаться? Обычно родители не посвящали меня в свои неприятности. Да и вряд ли у них было много неприятностей.
– Дело в том, что мы повели себя безответственно, – продолжает Мэрибет. – В последние десять лет тратили деньги с тем же размахом, что и в девяностые. Не зарабатывали и половины от прежнего, но не хотели этого замечать. Поддались излишнему оптимизму, мягко говоря. Каждый раз надеялись, что новая книга об Эми принесет больше денег, чем предыдущая. Но ничего не получалось. А мы продолжали совершать неверные шаги. Неудачно вкладывали деньги. Совершали глупые траты. И теперь…
– Можно сказать, что мы разорены, – закончил за нее Ранд. – Больше не можем выплачивать ипотеку за наш дом… и за этот тоже.
А я-то думала – принимала как должное, – что родители сразу купили дом для нас. Понятия не имела, что он взят в ипотеку. Вот тут я впервые усомнилась в своей расхваленной Ником финансовой защищенности.
– Как я уже сказал, мы допустили ряд серьезных ошибок, – сказала Мэрибет. – Нам бы следовало написать книгу «Удивительная Эми и плавающая ставка ипотечного кредита». Это была бы страшная сказка, книга-предостережение! И чтобы у Эми была бы подружка Венди Хочу-Все-Сейчас.
– И дружок Гарри Голова-в-Песке, – добавил Ранд.
– И что же будет дальше? – спросила я.
– Это наши трудности, – заявил папа.
А мама вынула из сумочки брошюру и раскрыла ее на столе перед нами. Гистограммы, графики, круговые диаграммы сделаны явно на домашнем компьютере. Умираю от смеха, когда представляю себе родителей за компом, подглядывающих в руководство пользователя, а все для того, чтобы убедить меня.
– Мы хотели спросить, – несмело начала Мэрибет, – нельзя ли одолжить немного денег с твоего расчетного счета, пока мы не определимся, как строить свою дальнейшую жизнь.
Мои родители сидят перед нами, как дети, пришедшие поступать в колледж и возлагающие кучу надежд на первое собеседование. У отца даже колено дергалось, пока мама не придавила его пальцем.
– Ну ладно, – ответила я. – Мой «стабилизационный фонд» – это ваши деньги. – Просто хочется, чтобы все закончилось побыстрее. Невыносимо видеть эти полные надежды глаза. – Сколько вам нужно, чтобы расплатиться с долгами и какое-то время чувствовать себя спокойно?
Отец рассматривает свои туфли.
Мама глубоко вдыхает и выдает:
– Шестьсот пятьдесят тысяч.
– Ого! – Все, что мне удается сказать.
Это практически все наши деньги.
– Эми, может, стоит обсудить… – начинает Ник.
– Нет-нет, – отвечаю я. – Без проблем. Сейчас принесу чековую книжку.
– Вообще-то, ты можешь перевести деньги на наш счет завтра, – говорит Мэрибет. – Или в течение десяти дней.
Именно в этот миг я понимаю, как здорово они влипли.
О проекте
О подписке