Цитаты из книг автора «Гилберт Кит Честертон»

Герберта Уэллса, чью «Анну-Веронику»[4] я только что с наслаждением перечитывал.

Поэт отличается от толпы своей чувствительностью, умник – своей бесчувственностью.

Поэты выше людей, потому что понимают людей. Нечего и говорить, что многие поэты пишут прозой – Рабле, например, или Диккенс. Умники же выше людей, потому что не желают их понимать. Для них человеческие вкусы и обычаи – просто грубые предрассудки. Благодаря «интеллектуалам» люди чувствуют себя глупыми; благодаря поэтам – такими умными, как и подумать не смели. Однако люди делают из этого не совсем логичные выводы. Поэты восхищаются людьми, раскрывают им объятия – и люди их распинают, побивают каменьями. Умники презирают людей – и люди венчают их лаврами. В палате общин, к примеру, много умников и немного поэтов. Людей там нет.

Грубо говоря, в мире есть три типа людей. Первый тип – это люди; их больше всего, и, в сущности, они лучше всех. Мы обязаны им стульями, на которых сидим, одеждой, которую носим, домами, в которых живем; в конце концов, если подумать, мы и сами относимся к этому типу. Второй тип назовем из вежливости «поэты». Они большей частью сущее наказание для родных и благословение для человечества. Третий же тип – интеллектуалы; иногда их называют мыслящими людьми. Они – истинное и жесточайшее проклятие и для своих, и для чужих. Конечно, бывают и промежуточные случаи, как во всякой классификации. Многие хорошие люди – почти поэты; многие плохие поэты – почти интеллектуалы. Но в основном люди делятся именно так. Не думайте, что я сужу поверхностно. Я размышлял над этим восемнадцать с лишним минут.

Печальная и неосознанная беда современных пьес в том, что они не подходят для празднества, тем самым – и для театра.

Театр – ничто, если в нем нет радости, если нет зрелища, если нет театра. Пьеса может быть веселой, печальной, бурной, тихой, страшной и нестрашной, но она должна быть праздничной. Она должна возносить сердце горе́, жечь его, терзать, восхищать, чтобы зритель, как это ни грубо, мог сказать, что он свое получил. Театр – это праздник или, как сказали бы теперь, сильная и положительная эмоция.

Чем чаще я вижу толпу, тем чаще думаю, что в основе ее предрассудков и предубеждений всегда лежит неявная правота. Когда тысячи человек без всякой видимой причины твердят одно и то же, можно смело предположить, что у них есть к тому основание. Конечно, они могут быть не правы, но они не просто болтают – они что-то имеют в виду. Толпа, во все века побивавшая пророков каменьями и «стоявшая на пути прогресса», вела себя так плохо совсем не потому, что ошибалась целиком и полностью. В чем-то она бывала и права, но никак не могла выразить это ясно и правильно.

материалисты, как правило, доверчивы и простодушны)

В определенном смысле Мильтон повредил раю не меньше, чем змий.

Нередко говорят, что святой Фома в отличие от святого Франциска не допускал в своем труде того, что нельзя описать; того, что называют поэзией, – скажем, он почти не радуется цветам и плодам реальной жизни, вечно возясь с ее корнями. Однако, когда я читаю его, меня посещает странное, сильное ощущение, очень похожее на то, что бывает при чтении стихов. Может быть, точнее сказать, что так бывает, когда смотришь на картины; читая его, я чувствую то самое, что чувствуешь, глядя на полотна лучших современных художников, направляющих странный, резкий свет на прямоугольные предметы и сотрясающих самые подпоры подсознания. Вероятно, это потому, что у него есть какая-то изначальность (не говорю «примитивность», ибо это слово употребляют в неверном смысле). Как бы то ни было, он доставляет радость не только уму, но и воображению.