Йонас никогда не был на войне, но тот сон постоянно преследовал его как долг незнакомому парню, неизвестно где и непонятно за что отдавшему жизнь. Одногодки Йонаса, как декламировала пресса, со школьной скамьи стремились выполнить интернациональный долг. Он таких не знал. Но потом оказалось, что они есть, и служат рядом. Было у них нечто общее – военное братство: дружба и взаимовыручка. Тот сон неотступно преследовал Йонаса. И сопротивляясь изо всех сил, он чувствовал, что где-то рядом стоят его друзья, о которых он не догадывался. Они всё знают, и всё видят как он ползёт по скалам под градом пуль и осколков. Но почему они не могут ему помочь? Почему не подадут руки? Где их братство? Забыли клятву? Просыпаясь с ощущением обиды и ярости в душе, он невольно осознавал, что это и была их помощь. Они тянули его за собой в такую казалось страшную и непонятную ему неизвестность, пытаясь уберечь от мерзости за которую он цеплялся ломая ногти, сдирая фаланги пальцев в кровь. Отбивался от своих друзей! От тех, которым доверял но только свою жизнь, но и жизнь близких. Всеми силами, брыкаясь ногами, кусая их за руки. Старался вернуться…. Зачем?
Просыпаясь среди ночи в холодном поту, он продолжал скручивать руками простыни и отталкивать одеяло. Во сне стискивал свою жену так, что утром на её теле красовались множественные синяки от пальцев его рук.
Она долго терпела. Уговаривала. Советовала. Молчала. Пыталась давать ему лекарства. Ушла спать на диван. Затем просто ушла. Йонас не обижался на неё.
Государство никогда не заботилось о своём воинстве. Денег не было, и в праздники он мог подарить свой жене сумку с продуктами, любовь и огромную признательность, о которой не умел говорить. А своим детям, сочинённые им, сказки полные нежности и любви. Полные заботы, которой он никогда им не давал. Верили они ему, слушая наивные и в то же время полные переживаний и чувств, слова, оставленные неровным почерком на обычной белой бумаге? Мог ли он спросить их об этом? Узнать то, чего не хватало ему в жизни, которая казалась сплошной войной. Быть может не такой кровавой, как теперь любят показывать по телевизору.
Йонас достал из кармана пальто свою старую жёлтую тетрадку, исписанную шариковой ручкой с множеством помарок и зачёркиваний. Это были сказки, которые он сочинял своим детям, пытаясь заронить в их души ростки любви и благородства. Но дети уже выросли, а он продолжал их писать. Кому? Некоторые из них уже не выглядели сказками. Это был его мир, который он придумал сам, и который носил с собой. В нём не было ненависти и вражды. Там он ставил вопросы и сам на них отвечал. Там он думал обо всём. О тех людях, с которыми служил и жил. Просто встречал на улице или в подъезде. Там он оправдывал их жестокость и ненависть, подлость и лицемерие. Они были для него просто людьми, которых он жалел:
«… Тянулась холодная осень. Снега ещё не было. Холодный студёный ветер, снующий по мощёной брусчаткой набережной, заставлял редких прохожих поднимать воротники своих пальто и курток, закрываясь от непогоды. Воспользовавшись всеобщей беспомощностью, ветер хозяйничал по всему городу, шлёпая по мостовой летающими пластиковыми пакетами и глухо звякая катающимися пивными банками. Изредка, притворяясь, будто из последних сил, он срывал с дерева листок и разноцветной перчаткой бросал кому-нибудь в лицо, словно вызывая на дуэль всё вокруг. Желая помериться силой и ловкостью. Но люди не принимали этого оскорбления. Они спешили по своим делам, сетуя на непогоду.
И только старый военный корабль, стоящий на постаменте открыто встречал его вызов. Он думал.
Мысли стучали дождем по его прогнившему корпусу, звучали голосами прохожих, шелестели листьями гонимыми прочь набежавшим порывом ветра. Он думал обо всём и ни о чём. О будущем настоящем и прошлом. Прошлое было так далеко как непосильно разбивающиеся о парапет волны. Оно было так близко как живительная влага, приносимая воздухом и дарившая надежду на будущее, периодически выглядывающее из-за неопределённости настоящего. Всё что творилось вокруг, не укладывалось в его понимание. И от этого, по постаменту вниз до самого основания постоянно ползли трещины. Изредка приходили доктора в белых халатах и замазывали трещины специальными растворами. Но трещины появлялись вновь, будто вырастающие из днища корабля корни. Раньше он бороздил просторы океана. Всё было ясно и понятно. Но теперь всё стало по-другому. Брызги набежавшей и разбившейся о парапет волны дарили ему надежду, высыхающую солёной слезой на треснувшем иллюминаторе. Думы были его не о себе, а о людях. Он ежедневно смотрел на них и не мог понять, что ими движет…
Суетиться не хотелось. Йонас вообще не любил спешки ни в чём. И не любил тех, кто спешит. Он шёл не торопясь. В своём длинном сером пальто. Как идут люди чётко знающие, что придут вовремя, и никто не будет тревожиться за них, глядя на стрелки часов. В левой руке он крепко держал свой великоватый кейс. Правая рука ровно отмахивала как в строю. Он не любил зонты, которые постоянно где-то оставлял. И шляпы не любил. Они казались ему вычурными. Спортивная шапка с пальто не сочеталась. Поэтому приходилось частенько прогуливаться с непокрытой головой.
– Ноги в тепле, голова в холоде, а сердце в пламени, – вспоминал он, интерпретируя неизвестного автора. Сам себя, оправдывая, когда голова мёрзла от пронзительного ветра.
По прогнозу, сегодня дождь не ожидался, и он мог не волноваться. Йонас знал, что на вокзалах патрули иногда проверяют граждан. Но, как правило, тех, у кого можно чем-то поживиться. Чем можно поживиться у седого военного?
Вокзал был построен совсем недавно на месте старых полуразрушенных двухэтажных домов и пластиковых времянок – бывших ларьков и бытовок, где в последнее время квартировали бомжи. Когда-то это был популярный рынок, где отоваривалось живущее поблизости население. Это была маленькая страна как подобие всего государства. Со своими рабами и хозяевами, произволом чиновников и преступного беспредела. Весь рынок знал хозяина в лицо. Это был невысокий круглолицый мужчина, постоянно усмехающийся. Отчего все считали, что с чувством юмора у него всё в порядке. Убедиться в этом частенько предоставлялась возможность. Не раз из его кафе выбегали повара с блинами на голове или неся на лице недавно приготовленное жаркое или поджарку. Очень не любил он, когда в его кафе плохо кормили граждан.
Мог долго по всему рынку бегать вокруг ларьков с разделочным ножом или сковородкой за обидчиком, дабы тому неповадно было. При этом очень уважал стражей порядка и даже распускал слухи, что он тоже таковым является – чтоб уважали и боялись.
Теперь вместо рынка стоит дворец из стекла и металла. Венец современной дизайнерской идеи.
Куда всё делось? Куда исчез тот весельчак? Кто теперь главный? Хозяева не появляются – их знают только по периодически появляющимся письменным указаниям и распоряжениям. Иногда, в кого-то из них стреляют. И затем на бумагах появляются новые фамилии.
Йонас частенько думал о том, что раньше жизнь была справедливей. Подлецу можно было просто дать в рожу. И он бы смолчал. Сейчас – попробуй только назови его поддонком! Сразу – в газету! Хорошо, если потянет в мировой, а то и федеральный арестует. Платите, деньги господа, и правосудие будет на вашей стороне. Все хотят денег. Государство тоже хочет денег! Дайте! Дайте!
Не может прокормить свору чиновников? Почему если ты купил дом или квартиру, на зарплату, с которой уже уплатил кучу налогов – продолжаешь ежегодно платить налог на недвижимость? Почему не ввести налог на телевизор и магнитофон, которые стоят дома, на чайник, а заодно и чай. Можно ввести налог на секс. По количеству купленных презервативов. Кстати посчитать от объема. Если до десяти сантиметров, то, как одну силу. Если ближе к двадцати – плати за две! Ну как автомобили!
Рабы? Навстречу в красных светящихся накидках с импортными вениками шли темнокожие эмигранты – уборщики. Вот они остановились, окружив своими блестящими швабрами и яркими вёдрами старика – ветерана в телогрейке с баяном, сидящего на деревянном ящике. На лацкане – невзрачная медаль «За отвагу». Попросили что-то сыграть, напевая ему на ухо. Тот попробовал. Но иностранный мотив не поддавался его старческим высушенным пальцам. Пыхтя и сопя носом, он старался изо всех сил. Было заметно, как из-под облезлой мохнатой шапки, натянутой до бровей, к носу катились капельки пота. Смеясь, и что-то болтая на своём, они высыпали горсть мелочи в открытый для подаяния футляр. Пошли дальше. Гордое свободное племя. Сыновья заснеженных гор и бескрайних лугов вынужденные в незаконной миграции сражаться за чистоту улиц, которую величественный культурный город уже не может поддержать сам! Где вы потомки великих князей и поклонники всемирно известных мудрецов?
А вы, кто борется за чистоту нации, охотники за иноземными головами, носите фашистскую свастику, на ходу выбрасываете хабарики из машин на улицу – разучились убирать за собой? Вспомнили о своём происхождении?
По всем программам телевизора выступают клоуны. Почему бы не посмеяться? Куда подевались недавние таланты? Неужели смех и юмор существуют для того, чтобы делать из людей идиотов?
О проекте
О подписке