Читать книгу «Третий брат» онлайн полностью📖 — Георгия Завершинского — MyBook.
image
cover

Потупив взор, следом за первым потянулись другие. «Э-эх, Палыч, твоя взяла, не дай помереть, курить страсть как хочется!» Тот с расстановкой, не спеша, набивал каждому его закрутку и наставлял: «Зна-а-вай, брат, наших, говаривал ещё дед мой, царство ему небесное, «первые будут последними», вот так вот…»

Геологи, смущаясь и ворча, тянулись к старику, но больше над ним не смеялись, а если кто из молодых начинал язвить по поводу его «козьей ножки», одним красноречивым взглядом затыкали тому рот. Зелен, мол, ещё рассуждать, потерпи с наше – когда курево кончится, тогда поймёшь, что такое самокрутка…

* * *

Вот и теперь, когда подводы не было много дней, Палычевы самокрутки о-ох как пригодились, спасибо старику за мудрость и терпение. Что ж, на ошибках учатся, если, конечно, вновь «не ставить ногу на те же грабли». Ну а с Палычевым «занзибером» соединилась отдельная история. Впрочем, «как две капли воды» похожая на историю с самокруткой.

Где он держал свой «занзибер» и чем разводил, одному ему было ведомо. А теперь, вокруг костра, просто так не высидишь – тянет хоть немного пригубить живительного напитка, чтобы разговор поддержать. Не тут-то было, все запасы давно уничтожены, а подводы – нет как нет. Анекдоты все сказаны-пересказаны, бывалые истории по третьему кругу набили уже оскомину. Ребята сначала загрустили, а потом, не замечая, начали поддевать друг друга.

Вроде мирно и без затей, а вдруг, нет-нет и проскочит у одного что-то недоброе, другой ответит, третий попытается разнять и сам получит как следует. «Пока ещё на словах, – заметил тогда про себя Николай, – но до рукоприкладства может дойти довольно скоро. Надо бы к Палычу подкатить – где он «занзибер» свой прячет, пусть разведёт для ребят хоть по чарке, а то ведь передерутся по трезвянке. Или чего хуже учинят…»

– Палыч, – тихо позвал Николай, отодвинувшись от костра, – Палыч…

– Чего, – встрепенулся тот, словно застигнутый врасплох, – я чего? Ребята разгорячились, хоть бы кто поумней был – дури-то у каждого!

– Я не о том, – сбивчиво шептал Николай, – выручай Палыч… тут до беды… пока нет подводы… подерутся, хм… а то и порешат друг друга сгоряча.

– Э-э-х, правда, начальник, не унять будет.

* * *

До того незадолго и вправду началось. Один из рабочих, что был повыше и посильней других, сидел молча, пока остальные перекидывались между собой словами, похохатывая и огрызаясь на колючие шутки. На него поглядывали с некоторой опаской и не трогали своими замечаниями. Одно за другим – им уже наскучило между собой и как-то невзначай всё же прорвалось, как это бывает, противное зловредное словечко.

– Твоя краля-то небось ждёт не дождётся, а тебя всё нет и нет, – обращаясь к нему, выстрелил вдруг самый шустрый на язык.

– Забыла поди уже, как выглядишь? – хохотнул из темноты Ильгиз-проводник.

– Может перепутала на танцах в сельском клубе, не разобрала, кто прижал её в темноте, – развеселились вокруг костра.

– Э-эх… вернёшься ты к «разбитому корыту», – все увлеклись коварной темой, в темноте не заметив, что адресат их насмешек тяжело задышал и покрылся испариной. – Да и кто разберёт, чего там у них бы-ы-ло…

– Ха-ха-ха, – самый языкатый громко засмеялся, – ясно чего «бы-ы-ло», тут и разбирать нечего…

Крупный парень, не говоря ни слова, круто встал и попытался было схватить за рукав шустрого болтуна, метнувшегося от него в темноту. Неудача ещё больше разозлила его, все кругом недобро засмеялись. Парень ухватил большой полуобгоревший сук из костра и бросился в темноту за своим обидчиком. Все напряжённо всматривались во тьму, но, кроме большого парня с горящей головней в руках, метавшегося по зарослям, никого не видели. Болтун вовремя скрылся, однако обстановку надо было как-то разрядить.

– Ва-а-ах, горячие какие, – быстро забормотал Ильгиз, – не натворили бы чего… оправдайся потом перед начальством в конторе!

– Тут у нас кое-чего нашлось, – Николай к тому времени уже вернулся от палатки вместе Палычем и его «занзибером», – несите-ка воды и кружки!

– Ха, смотрите-ка, у начальника есть запас на самый крайний случай!

– Вот и наступил крайний, – ворчал довольный собой Палыч, – а то передерётесь с голодухи, пока подвода не пришла…

– Как раз кстати распотрошить твои запасы, старик!

– Хорош там по кустам гоняться, давайте сюда, – кричал в темноту Николай.

– Прав начальник, – Палыч уже разливал по кружкам, – «занзиберчику» глотните, вот и помиритесь, петухи!

* * *

Вспоминая давно бывшее, Николай невольно улыбнулся, но тут же посмотрел на стоявшего рядом мичмана, как бы тот не заметил его улыбки. Мичман думал о своём и не обратил внимания на геолога. Так и стояли, глядя вдаль и вспоминая о том, что было скрыто в дальних уголках памяти. У каждого находилось не очень много всего, что могло бы радовать. Больше было разного – такого, от чего веяло беспросветной и унылой тоской.

Завеса дождя между тем рассеялась, и немного посветлело на душе. Стало чуть спокойней и захотелось переброситься с кем-то хоть парой слов. Друг к другу они не стали бы обращаться, потому что оба простояли тут добрых два часа и словно уже обо всём переговорили. Чем удивишь или о чём спросишь того, кто рядом с тобой давно качался под дождём и ветром, проникая в твои суматошные воспоминания как их полноправный участник и свидетель. Нет-нет, нужно кого-нибудь третьего…

И третий не заставил себя ждать. На палубе возник долговязый тип в высоких кожаных ботинках и прорезиненной накидке поверх застёгнутого на все пуговицы пальто. Своей кожаной широкополой шляпой он напоминал то ли художника, то ли репортёра, а некоторые сочли бы его посланником в какой-нибудь позабытой среди песков банановой республике. Странная фигура в не менее странном одеянии… как он попал на военный катер и чего ему было надобно на севере Сахалина? – подобные вопросы напрашивались сами. Но, пока двое наших героев увлеклись своими воспоминаниями, некому было их задать. Теперь, когда воспоминания отошли, настало время переключиться и узнать, кто же был наш третий герой и что занесло его в эти негостеприимные края.

– Мичман, скажите же, когда, наконец, мы прибудем? – в голосе «бананового посланника», боком появившегося на ходившей под ногами палубе, была скука.

– Кто ж разберёт, г-господин х-хороший, – с дореволюционной интонацией буркнул мичман, не посмотрев на вышедшего, – гляди, как штормит.

– Э-э, шторма не видали… на то и учат вас, морские волки, чтоб всю стаю за собой вели… – перебивая ветер, насмешливо прокричала «фигура».

– А вы, товарищ, кто будете? – отозвался Лапшин, с интересом посмотрев на вновь пришедшего.

– Кто есть кто?! – громко изрёк тот, по-философски подняв голову к небу. – Знать бы самому… а узнаешь, так и жить станет незачем.

Альберт Наумович Филонов был тем персонажем, о котором и самый тонкий психолог не смог бы сказать ничего определённого и, тем более, представить его личность тем или иным образом. Своеобразная завеса скрывала его… до поры до времени. И до сих пор ему не представлялось случая оказаться рядом с мичманом и Николаем, которые молчали не оттого, что надоели друг другу, а скорее, просто потому, что ни у кого из них не было желания говорить. Теперь им открылась такая возможность, и каждый из них воспринял её по-своему.

– Не слишком, как вижу, цените вы свою жизнь? – продолжил разговор Николай Сергеевич.

– Ах-м, отнюдь, свою-то как раз весьма…

– У этого, поди, страха-то никогда не бывало, – тихо пробормотал Фёдор, впрочем так, чтобы Филонов слышал его, – не обтёрся с наше, вот и говорит разное…

– А страх, дядя, и правда вещь полезная, – звучно проговорил Филонов, резко повернувшись к мичману, – как же без него?!

– Вместе со страхом приходит уважение, – убеждённо заявил Лапшин, – если оказался вдали от людей, где нет ни парткомов, ни милиции, там сам себе закон. Ну и другим, кто рядом с тобой, надо внушить свой закон, чтобы не удумали чего лишнего.

– А вас, видать, носило по весям, да, небось, ещё и с бригадой каких-нибудь лихих парней, – почти угадал Альберт.

– Носило, не носило, какая разница, – по-деловому рассуждал Лапшин, – главное, чтобы порядок был в коллективе, с кем бы ни довелось оказаться в глуши.

– Или на море… – кивнул Шульга.

– Так-то так, – Филонов покачал головой, – а ежели что эдакое случится? Скажем, прижмёт так, что выбирай – ты или он со своим «законом»! Ну, оказался, гм, в «коллективе» ещё один «начальник», что метит на твоё место. Убрать, одним словом, надо такого, иначе, гм… кранты! Что делать-то будешь, начальник?

– Так и надо – убрать… но тихо, – по-обычному буркнул Фёдор, – а то скинет тебя и всех погубит. Один – капитан, остальные – матросы! Матрос взъерепенился – наказать его, чтоб другим неповадно…

– Вдруг не заметил и упустил момент, – Альберт затевал спор и явно чего-то недоговаривал, – а твоего матроса уже многие слушают, тогда чего?

– Чего-чего… – Николай Сергеевич был твёрд в своих убеждениях, – пока у тебя власть – буйным «дать по мозгам» как следует, и остальные успокоятся. Если партия, к примеру, утратит контроль, страна покатится под откос. Жёстко и справедливо, со страхом и уважением – так только и можно.

– Ха-ха-ха, – громко рассмеялся Филонов, – «жёстко и справедливо»! А ежели кому не за дело, несправедливо, как тому быть? Обидеться? Поклониться со страхом и спрятаться? Этот страх потом на всю жизнь, ничего, кроме страха, и не останется. А закон-то ваш, по-моему, для всех, именно чтоб не боялись! А, «месье Робеспьер»?

– Не знаю, о ком это вы, но чувствую, что-то не так…

– Ах-м, бывает и такое, – неожиданно согласился мичман, – бывает, что по правде-то лучше, чем по закону…

* * *

Филонов попал на катер совсем не случайно, как могло бы показаться сначала. Присутствие здесь этой странной фигуры стало результатом стечения целого ряда внешне благоприятных обстоятельств. Во-первых, он был писатель, во-вторых, прилетел сюда из Ленинграда, а в-третьих, имел поручение от редакции написать повесть по свежим, так сказать, следам. Его повесть должна была стать для одних своего рода успокаивающим эликсиром, а другим предложить хоть какой-то подходящий ответ на их недоумения и утраченные надежды.

Повесть готовились сразу перевести на японский язык и передать в издательство, которое находилось в Нагасаки, неподалёку от городского порта. С японцами вели переписку, и спустя некоторое время решили, что советский писатель подготовит текст, и после перевода его адаптируют японские коллеги, чтобы книга появилась сразу на двух языках – в Ленинграде и в Нагасаки. А затем в качестве подарка книгу хотели преподнести на встрече в посольстве, чтобы помочь загладить острые углы.

В непростой обстановке после отселения японцев из Северного Сахалина, этот шаг культурного обмена как нельзя лучше мог бы сработать на уровне общего недопонимания и взаимных упреков. И, понятное дело, повесть должна была быть написана так, чтобы семьи японцев, кого собирались «выдворить» с Северного Сахалина, хоть в малой степени получили бы компенсацию, так сказать, своего морального ущерба.

За тем переселением, понятное дело, стояли могущественные военные силы, но всё-таки не мешало подумать и о «тылах». Почти каждый работник японских угольных или нефтяных концессий на севере Сахалина имел дом и семью, о будущем которых надо было подумать не только в плане их устройства, но и в душевном смысле. То есть стоило позаботиться, чтобы отселение из своих насиженных мест воспринималось ими как часть совместной программы, которая не должна оставить обид и недобрых воспоминаний.

Сделать подобное произведение поручили Филонову, который прославился своими опусами на болезненные национальные и классовые темы. К примеру, его последнюю книгу в редакции так и прозвали – «азбука интернационала». Как сумел Альберт Наумович повернуть болезненные национальные вопросы? С присущим ему «пограничным юмором» он задевал самое такое… Казалось, вот-вот проговорится, зацепит нечто больное, и… тогда понеслась – не остановишь! Однако нашему герою всегда удавалось «пройти по лезвию ножа».

Не оставляя шансов самому придирчивому критику, Филонов внезапно выводил героев из безысходного тупика, когда напряжение росло – «бикфордов шнур» стремительно горел, и вот-вот всё было готово взлететь на воздух. Тогда ни главному редактору не усидеть, ни партийным бонзам не избежать… И вот удавалось-таки спустить пар, стравить газ и ослабить канат… Потом «главный», едва остыв от горячки, похлопывая по плечу «виновника», приговаривал: «Эк-ка, брат Наумыч… вырулил ты опять! Но чем взял?! Просто ума не приложу! Талантище…»

Впрочем, о «талантище» довольно быстро забывали за текущими делами, пока не объявлялось что-то новое и, как всегда, авральное. И надо было опять в том же духе, чтобы «ни нашим, ни вашим». Долго не рассуждая, подкатывали к Альберту, а тот и так всё знал – ладно, пишите задание, буду ставить им мозги набекрень, глядишь, и получится. Слово за слово, редактор уже не вмешивался, пока тот не закончит опус, а потом действительно спускали пар. Примерно таким был талант у «бананового посланника» – что ни конфликт, нагнать дыма, и… в полумраке недоговорённых фраз и туманных намёков обойти острые углы, никого не задев. Одним словом, тот ещё был «дипломат».

* * *

Кроме уже известных нам трёх персонажей, на палубе никого не было, а в трюме скопилось немало людей, нетерпеливо ожидавших прибытия катера на остров. Истомившиеся от безделья дети возились друг с другом, а мамаши, устав наблюдать за ними, тревожно переговаривались между собой. При закрытых от брызг и холодного ветра иллюминаторах атмосфера была душная.

Не хватало воздуха, и казалось, каждый человеческий вдох забирает последние капли кислорода. Время от времени дверь на палубу приоткрывали, но совсем на чуть-чуть. Холод и сырость извне действовали отрезвляюще – тут же со всех сторон умоляющие голоса просили её закрыть. И правда, после удушливого тепла в трюме было легко схватить простуду, если глубоко вдохнуть тяжёлого морского тумана.

В углу ютились животные. Мелкая, комнатной породы собачка, рыжий пекинес по имени Дуся, надувшись, свернулась клубком и совсем не принимала затеи своей хозяйки. «Куда её несёт: можно ли было домашнее тепло променять на сущий морской ад?! Едва-едва удалось тут пристроиться среди друзей по несчастью. А надолго ли?» – подумала бы она, если бы могла рассуждать. Начисто лишённая этой способности, несчастная Дуся тревожно уставилась в одну точку, согласная на всё, лишь бы когда-нибудь закончились её страдания.

Дусина хозяйка отправилась на Сахалин неожиданно и совсем не по своей воле. В чёрном пальто и повязанном на голове тёмном платке она пристроилась у стены на большом чемодане, затерявшись в полуосвещённом трюме. Алевтина Николаевна Рунова была учительницей и намеревалась, подобно своей питомице, весь век провести в домашнем тепле. Где-нибудь в тихой провинции, строго наставляя шустрых мальчишек и слегка укоряя девочек, растить всех в любви и ласке. Однако тихим мечтам не суждено сбываться, особенно в тяжёлое для страны время. Провинциальную среднюю школу пришлось покинуть, чтобы отправиться в дальнюю поездку на загадочный остров Сахалин.

Привязанная рядом с Дусей кавказская овчарка могла быть сторожевой на одном из военных складов или проводником где-то в экспедиции. Она и здесь тщательно исполняла свою роль – недоброжелательно оглядывала всех вокруг и, угрожающе рыча, готовилась, если бы не намордник, зажать мёртвой хваткой кого-нибудь подозрительного. Хозяина, по всей видимости, рядом не было, и овчарка нервничала. Но далеко отойти на катере некуда – он всего лишь поднялся на палубу. Это был Лапшин, который имел кавказца для охраны в его походах по малоизученным районам острова.

* * *

Переселявшиеся на Сахалин пассажиры катера, как водится, везли с собой домашний скарб: чемоданы, коробки, сумки были сложены горой в дальнем углу трюма. Уставшие от страха, мути в животе и шатания от стенки к стенке своих пожитков, люди не находили себе места, и никто из них долгое время не обращал внимания на животных. Но один милый эпизод помог немного разрядить тягостную обстановку.

Две пары кошачьих глаз выглядывали из большой корзинки, расположенной неподалёку от собак. Они испуганно озирались вокруг в поиске поддержки, хоть какой-нибудь, и… не находили. Вместо того появлялось всё больше поводов для беспокойства и тревоги. Устав жалобно мяукать, кошки начали скрести когтями по корзинке и чуть не опрокинули её вместе с собой. Закутанная в большой шерстяной платок девочка, сидевшая на мягком бауле с вещами, встрепенулась, быстро вскочила и успела подбежать, прежде чем корзинка упала. По-своему выговорив кошкам, она водворила корзинку с ними на место.

За всем этим наблюдал мальчик, около десяти лет возраста, её ровесник, который сидел на скамье, прижавшись к своей матери и обхватив руками железный столб с потрескавшейся краской и проступавшей сквозь неё ржавчиной. Когда девочка подхватила корзинку, он рассмеялся и посмотрел на мать.

– Здорово, что она успела! А то эти глупые кошки от страха убежали бы куда-нибудь и спрятались среди вещей в трюме. Потом не найдёшь…

– Тебе жалко их, да, Витя? – женщина с нежностью разгладила сбившиеся под беретом волосы на голове сына.

– Не то чтобы… просто девчонка шустрая очень…

– Она им задала как следует, теперь будут сидеть смирно.

Софья Ивановна, так звали женщину, была для местных условий неплохо одета и тщательно хранила свою аккуратную причёску, спрятав от ветра и дождя под непромокаемой косынкой. Её искреннее, выразительное лицо с привлекательным отпечатком жизни вселяло надежду в окружающих и словно просветляло их безрадостные лица. Мягкие руки довольно крепко обнимали сына, не отпуская от себя даже при сильной качке. Витя чувствовал себя уверенно рядом с ней, однако не оставлял надежды, наконец, побыть одному, ускользнув от мягких материнских рук. «Вот, – рассуждал он, – только бы сойти на берег, и… никто не удержит!»

– Смотри-ка, мама, эти кошки так напугались, что теперь в корзинке их даже и не слышно, – громко сказал Витя, скорее не для Софьи Ивановны, а для той девочки, что успела подхватить корзинку, прежде чем животные вывалились из неё.

– Они теперь поняли, что их не бросили, а просто везут на новое место жительства, – по-взрослому авторитетно пояснила девочка, которую звали Даша, она была дочерью Николая Сергеевича Лапшина.

– А твоя мама… чего, осталась на материке? – Витя вдруг спросил Дашу, и сам покраснел.

– Моя мама, – шустро отреагировала девочка, – живёт и работает в Москве. Она ждёт, пока мы с папой вернёмся из этой экспедиции.

...
7