– Ладно, ужинать пора, – махнул я рукой. – Вопросы ты мне серьезные задал, тут думать надо. Пошли в кабак…

– Зачем ходить? – возбудился Николай Иваныч. – Мы сейчас в номер закажем, чего нам в ресторане зря светиться, рисоваться лишнего. А думать, конечно, будем. Тут не Олимпиада, ошибиться нельзя. За второе место серебряную медаль на кладбище выдадут… – Он встал, открыл дверь, позвал охранника: – Валер! Подь сюды! Значит, спустись в ресторан, своим глазом убедись – ужин пусть по полной программе будет.

Он вернулся в комнату и протянул мне мобильный телефон:

– Вот возьми, пусть все время при тебе будет… Если что, я с тобой свяжусь. Номер мой простой: нажмешь 717–77–77 – и вот он я. Завтра я вас с Валеркой свезу отсюда в приятный коттеджик – отдохнешь, оглядишься, прикинем что и как… В старые адреса тебе не надо ходить, и по старым телефонам не звони – все мониторируется…

– Неужто все? – восхитился я.

– Надеюсь, – со спокойной гордостью сообщил Николай Иваныч. – И коль мы о них знаем, то и у другана твоего они под контролем…

– Во даете! Прям как у Штирлица с Мюллером…

КАК БЫЛО ДЕЛО

Конвойный ордер – милицейский «жигуль» и черная «Волга» с проблесковым фонарем на крыше – уже прошел Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно выходит на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки. В полукилометре за ними следует грязная «девятка», ведущая их от аэропорта. Наводящий из «девятки» – человек с неразличимым лицом потного призрака – переговаривается с кем-то по рации.

С площадки отдыха – много впереди подъезжающего конвоя – трогается несколько машин. Большой тяжелый грузовик, полуфургон «газель», поношенный неприметный «опель». Они занимают крайний левый ряд и растягиваются по трассе. Конвой приближается и на большой скорости начинает обгонять их в правом ряду. Мчащийся впереди «опель» вдруг делает резкий рывок направо и ударяет первую машину конвоя – милицейский «жигуль» – в левое заднее крыло. Это профессиональный удар недобросовестных гонщиков. От неожиданного бокового удара «жигуль» на скорости вылетает с полотна дороги, падает в глубокий кювет и переворачивается через крышу.

Угрожающе и бессильно воет сирена, над разбитой машиной продолжает вспыхивать пульсирующими сполохами сигнальная рампа.

Фомин за рулем «Волги» пытается погасить скорость и выйти налево, чтобы обойти перекрывающий ему путь «опель». Но слева на них тяжело надвигается борт грузовика.

– Тревога! – кричит Фомин. – Оружие к бою!.. Нападение!..

Майор Котов ревет перепуганному Смаглию:

– На пол!.. На пол, мать твою!.. – выхватывает пистолет, заталкивает на пол кабины слабо сопротивляющегося Смаглия и ложится на него, прикрывая арестованного своим телом.

Офицеры сопровождения открывают стрельбу по грузовику. Поздно – им не хватило нескольких секунд. Грузовик всей своей чудовищной железной массой наваливается на «Волгу» и волочет ее по обочине навстречу уже остановившемуся «опелю», из которого выскакивают два человека с автоматами наперевес. «Волга» врезается в «опель», и сдвоенная автоматная очередь разрезает монотонный негромкий рокот автострады. Киллеры стреляют внутрь машины до последнего патрона в магазине, бросают автоматы на землю и на ходу прыгают в фургон «газель». Туда же забирается водитель грузовика. Из притормозившей «девятки» невзрачный человек с рацией кричит:

– Пошли! Пошли!..

Машины быстро набирают скорость, сворачивают на Алтуфьевское шоссе, влетают в город, за первым перекрестком киллеры пересаживаются в две иномарки, и машины разъезжаются в разных направлениях.

На месте побоища немо вспыхивает сигнальная рампа на крыше исковерканного «жигуля», курится дымок над расстрелянной «Волгой», в кабине – кровавое месиво. Мертвый майор Котов прикрывает собой Смаглия, во лбу у которого круглая пулевая дырочка.

Сергей Ордынцев: Встреча

Наш джип с мягким утробным рокотом вспорол сумрак городских окраин и будто рубильником включил для меня разноцветные переливающиеся огни празднично-нарядной Москвы. Ярко иллюминированные здания, томная подсветка зелени, огромный тускло-золотой кулич храма Христа Спасителя, загадочный свет в окнах незнамо откуда возникших небоскребов, прыгающие вспышки рекламы, зовущие пятна билбордов, дорогие витрины и подъезды ресторанов, сладкий запах жареного попкорна, ватажащиеся в стаи развеселые мужички и панельные девки – шикарная ярмарка жизни. Все продают. Кто покупает?

Красиво! Мне нравится. Мне нравится быть гостем в моем родном городе.

Володька Фомин предлагает подсменить меня в штаб-квартире во Франции. Он не знает, что разница между гостеванием в Париже и постоянной жизнью там приблизительно такая же, как между посещением театральной премьеры и работой в этом театре осветителем.

Из автомобильного приемника доносилась залихватская киркоровская песня «Ой, мама, шикодама…». Интересно, что такое «шикодама»? Водитель нажал клавишу на панели приемника – в кабину рванул развязно-агрессивный голос радиообозревателя:

– …Безусловно, решение Александра Серебровского баллотироваться в губернаторы Восточно-Сибирского края внесет известное разнообразие в наш унылый политический ландшафт. Во всяком случае, это недвусмысленно означает, что большие деньги хотят большой власти… Андрей Черкизов, радио «Эхо Москвы»…

Въехали во внутренний двор огромного делового билдинга. Мои молчаливые сопровождающие ввели меня в высокий мраморный вестибюль: рамы металлоискателей, контрольные кордоны – бойцы службы безопасности в серой униформе, трехкратная проверка документов. У растворенных дверей отдельного лифта охранник сказал любезно, не допускающим обсуждения тоном:

– Я вас провожу…

В просторной кабине полированного красного дерева, с фацетованными зеркалами в бронзовых рамках, похожей на ампирный платяной шкаф, мы поехали, воздев очи вверх, как на молитве в храме, и на лицах моих спутников было такое ожидание, будто на световом табло-счетчике этажей сейчас проступит чудотворный лик Одигитрии-путеводительницы.

Разъехались створки дверей, и мы выкатились в просторный, заделанный под старину холл. А навстречу из-за бюро уже топает еще один стерегущий, приветливо улыбается, кланяется и быстро, как писали раньше в театральных ремарках – «в сторону», говорит лифтовому сопровождающему.

– Свободен…

И тот сразу же провалился обратно в кабину, будто откуковавшая кукушка в ходики.

Мне было видно, что вмонтированный в бюро пакет TV-мониторов просматривает и контролирует весь наш путь от самой входной двери. Этажный стерегущий проводил в приемную – незатейливое сооружение, размером и дизайном напоминающее католический собор. Сбоку у приставного столика сидели двое мужиков – не то референты, не то посетители, а может быть, снова охрана. Из-за большого секретарского стола, уставленного бесчисленными телефонами, поднялась немолодая, элегантно одетая женщина:

– Добро пожаловать, Сергей Петрович! Вас ждут…

Она открыла дверь в кабинет, а вся моя охранная свита, слава богу, будто натолкнувшись на незримый барьер, осталась у входа в приемную.

Я вошел в какое-то неярко освещенное пространство и увидел в перспективе зала, далеко-далеко, как в воротах на футбольном поле, своего дружка Сашку Серебровского. Он полусидел, полулежал в кресле и разговаривал по телефону:

– …Слушай, не забивай мне баки! С этим траншем еврооблигаций вопрос очень простой. Если у них есть лицензии, если они готовы дать перформенс-бонд на сто миллионов, я буду разговаривать…

Он помахал мне рукой – иди сюда, мол.

– Хорошо-хорошо! Сейчас мне не до этого. Ты завтра позвони Кузнецову, объясни ситуацию. А он мне доложит. Пока… А почему министр? Хорошо, я его послезавтра увижу… Скажу… Пока…

Он нажал кнопку – трубка испуганно пискнула, упав на стол. Сашка смотрел на меня с явным удовольствием, но его ехидные змеистые губы складывались в привычную ироническую улыбку. Потом он гибко и резко вскочил навстречу:

– Ну что? Прибыл, Верный Конь?

Мгновение мы молча стояли друг перед другом, внимательно всматриваясь, потом крепко обнялись, и я увидел, как саркастическая улыбка Серебровского блекнет, и он горячо, негромко, на выдохе сказал:

– Господи, как я тебя ждал, Серега!

Я только сейчас заметил, что я почти на голову выше субтильного маленького Серебровского. Я смотрел на него с нежностью.

– Сашка, Хитрый Пес, ты зачем сюда вскарабкался?

– Кто знает? Тайный ход карт… Или призыв судьбы…

– Доволен?

– Врагу не пожелаю.

– Тогда зачем?

– От меня это не зависит…

– Как это? – удивился я.

Он усмехается, и в его усмешке вновь проскользнуло снисходительное высокомерие.

– Серега, это на бегу не объяснишь… Это сложно… Во всяком случае, альпинист на траверсе не может сказать: притомился я маленько, надоело, пойду домой… Надо переть вверх. Или…

– Или?..

– Или – внизу кучка мясного фарша с обломками костей…

Серебровский возвратился к столу, нажал кнопку переговорника:

– Надя, сделай малый созыв. Нам – аперитивы.

Кот Бойко: Вид, удобный для логарифмирования

Я вышел из ванной и увидел, что мой страж Валера, развалясь в кресле, тупо глядит в телевизор. Я предложил:

– Может, в ресторан спустимся?

– Да сейчас сюда принесут!

– Не выдумывай… Не уважают они тебя – забыли.

– Не забыли… Сейчас в кабаке самый крутеж. Придут, денег всем хочется.

Я с сочувствием посмотрел на охранника – тугого, мускулистого, остро пахнущего потом. Здоровенный ком жесткого мяса.

– Глупо так торчать, – попробовал я его уговорить. – Пошли вниз – девочек подснимем, гормональную нагрузку снизим. А?

– Нельзя! – горестно-твердо отказал мне конвоир. – Николай Иваныч запретил из номера выходить.

– Смотри, как у вас с дисциплиной хорошо поставлено! – восхитился я.

– Да, это верно, – с идиотской серьезностью подтвердил Валера. – У нас дважды не повторяют.

– Замечательно! Раз так – будем сидеть по краям унитаза, как пара орлов на вершине Кавказа.

И тут постучали в дверь.

– Кто? – дернулся на стук охранник.

– Ужин из ресторана заказывали?

Валера приоткрыл дверь, внимательно рассмотрел в щель официанта, только потом скинул цепочку и впустил неспешного посланца кухни – официант вкатил в номер тележку с выпивкой и яствами. Валера, пропустив его в номер, на всякий случай выглянул за дверь – пусто ли в коридоре. Молодец, бдит.

Я с удовольствием наблюдал, как официант снимал с телеги и расставлял на столе многочисленные тарелки, судки, бутылки. Потирая от радостного нетерпения руки, я объяснял моему дисциплинированному сторожевому животному:

– У меня, как у всякого художника, в жизни есть три желания, три задачи, три высоких цели – завтрак, обед и ужин. Мимо завтрака и обеда я сегодня пролетел. Значит, сейчас пожуем втройне… Але, ты как там?

Валера, шевеля губами, тщательно читал счет, потом подписал его, дал официанту чаевые:

– Посуду заберешь завтра, – закрыл за ним дверь, не забыв придирчиво проверить цепочку и замок.

В номере было жарко. Я скинул с себя рубаху и брюки, оставшись в одних трусах, – в полуголом виде человек выглядит беззащитно-беспомощно.

– Рассупонься, сынок, – предложил я своему обормоту. – Сейчас будем пировать, как древние римляне, – долго и в кайфе… Ты суп-то заказал? Я без супа не могу!

– Предусмотрено, – снисходительно улыбнулся Валера.

– Молодец! Мыслишь стратегически – далеко пойдешь. Я тебе расскажу один секрет: на зоне у людей странные представления. Без устриц или там черной икры живут спокойно, а без баланды – полная чума!

Валера засмеялся:

– Устриц не брал, а черной икры – навалом… Уха из стерляди с расстегаями подойдет?

Он снял и аккуратно развесил на спинке стула свой нарядный пиджак. Под мышкой в кобуре – «Макаров», к брючному ремню прицеплены наручники. Бой-парень, жопа – колесом!

– Давай-давай! – поторопил я его. – Ночь на дворе, приличные люди давно уже в пыль пьяные, а мы – не синь пороху! Сдавай!

Валера повернулся к столу, взял в руки бутылку «смирновки» и начал разливать по рюмкам.

Его бритый тяжелый затылок был отделен от накачанной мощной шеи жирной складкой, такой глубокой и красной, будто кто-то уже рубанул его по загривку топором.

Ну вот и мой черед пришел.

Я неслышно нагнулся, взял с пола свои брюки, растянул штанины на полный размах рук и в быстром плавном броске накинул их охраннику на шею. За неимением другого и это вполне может сойти за удавку. Резкий рывок в разные стороны с одновременной подсечкой – полный абзац!

Валера обрушился на пол с грохотом упавшего в обморок буфета. Собственно, весь вопрос и состоял в том, чтобы пистолет из его кобуры перекочевал ко мне. Всех делов!

Из опрокинувшейся бутылки тихо журчала на пол водка. Я отпрыгнул назад, естественно, попутно нагнулся и поднял бутылку, недовольно заметив ему:

– Экий ты, Валерка, нескладень! Сколько добра зря перевел… – Я уселся в кресло, ни на миг не отводя взгляда от лежащего на паркете охранника, с удовольствием выпил стоящую на столе рюмку водки. Ласково спросил, кивнув на экран телевизора: – Ты видел, как я стреляю?

Валера вяло пошевелил пересохшими губами:

– Не убивайте… пожалуйста…

Я пожал плечами:

– Направление мысли правильное. Но не преувеличивай… От тебя зависит! Николай Иваныч – кто?

– Он из службы безопасности «Бетимпекса»…

– О-о-о! – восхитился я. – Неслабая контора заботится обо мне. Настоящие гуманитарии! Ты сам-то – в штате?

Одновременно я обшаривал карманы его висящего на стуле пиджака, достал портмоне, связку ключей, запасную обойму, платок, разнообразную мусорную мелочь, вытряхнул на стол содержимое бумажника – довольно много денег. Их я отложил в сторону.

– Никто из нас не в штате… Мы в охранном агентстве «Конус». А к «Бетимпексу» как бы не имеем отношения. И связи с Николай Иванычем у меня нет…

– Понятно, – кивнул я. – То есть если я тебя сейчас стрельну или завтра мы вдвоем шмальнем кого-нибудь, а потом ты угрохаешь меня, все эти страсти для «Бетимпекса» – бим-бом? Концов нет?

– Выходит, так… – обреченно сказал Валера и сделал неуверенную попытку приподняться.

– Ну-ну-ну! – Я поднял ствол. – Ты, сынок, лежи, где тебя уронили. У тебя был трудный долгий день, тебе нужен покой. Брюки только мои отдай…

Под прицелом охранник стащил с шеи брюки и бросил мне через комнату. Натягивая портки, я перекидывал из руки в руку пистолет, чтобы не выпустить этого остолопа из поля стрельбы ни на долю секунды.

– Ты уж извини, друг, я понимаю, что ты с моими портками сжился, как с родными. Но они мне пока нужны: тут такой дурацкий обычай, можно сказать, народная традиция – на людях ходить в штанах…

Поднял с пола свой муаровый пиджак и разложил по карманам со стола все нужное, пересчитал пачку денег.

– Деньги, надеюсь, не твои. Казенные?

Валера молча кивнул.

– Ну, слава богу! «Бетимпекс» – организация зажиточная, спишут на представительские расходы. Тебе моя расписка не понадобится, они тебе на слово поверят. Вставай! – скомандовал я и показал на здоровенную сумку-баул в углу номера. – Ну-ка, собери все добро со стола…

Валера, испуганный и злой, с угрюмым сопением собирал и аккуратно укладывал в сумку деликатесы и выпивку. А я пока внимательно рассматривал сотовый телефон, который оставил мне Николай Иваныч. Включил, послушал долгий протяжный гудок, засветился зеленоватый экран на электронном табло, но звонить отсюда я не стал, выключил телефон и опустил в карман.

В этот момент охранник, взбесившийся шестипудовый зельц, бросился на меня.

Вот, господи, напасть какая!

Здоровенный мясной дурак, обученный приемам рукопашного боя с мирными безоружными фраерами, попросту не представляет скорость реакции олимпийского чемпиона. А может быть, глядя на меня, он не мог поверить, что этот замурзанный, худой, обросший щетиной лагерный чмырь и есть тот самый знаменитый чемпион? Или страх перед улыбчивым Николай Иванычем в нем сильнее угрозы пистолета в руках беглого оборванца?

Охранник не преодолел половины разделявшей нас дистанции, пока я дважды нажал спусковой крючок – выстрелы ударили коротко, негромко. Валера падал долго, мягко. Будто ватную куклу подхватил я его на руки и тихо опустил на пол.

Вот дурачье! Свинопасы серые! Ничего не умеют…

Пистолет положил в карман, салфеткой обмотал ладонь, плеснул на нее водки, быстро протер подлокотники своего кресла, стол, ручки на двери в ванную. Стакан и рюмку, из которых пил, бросил в сумку, огляделся, подхватил баул, выключил свет и вышел в коридор. Притворил дверь, повесил на ручку гостиничную табличку «Прошу не беспокоить». И ушел.

Александр Серебровский: Рукоположение

– Все равно не понимаю! – помотал головой Ордынцев.

– А чего тут понимать? – усмехнулся я. – Ты там, у себя, наверное, читаешь «Пари-матч», а надо читать Гёте…

– Бу-сделано, – отрапортовал Серега и отдал мне честь. На правом запястье мотнулся его браслет-амулет – шесть пулек в кованой золотой цепочке. – Сегодня перед сном сразу же подчитаю маленько Гёте. Только скажи, с какого места, чтоб врубиться поскорее. Спиши слова, как говорится…

– «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», – со значением сказал я.

– Ага! Понял! – кивнул Сергей и участливо спросил: – Не наоборот?

– Как случается… Иногда получается наоборот, – пожал я плечами.

Серега посмотрел сквозь бокал на пляшущий в камине огонь и совершенно твердо разочаровал меня:

– Не стану я, пожалуй, читать на ночь твоего заплесневелого дедушку Гёте…

– Что так?

– Он ведь, помимо баловства стишатами, был, кажется, премьер-министром в какой-то там Вюртембургской Швамбрании. А из поэзии заведующих мне больше по душе творчество нашего бывшего премьера Виктора Степаныча. Есть у него душераздирающее место, когда Мефистофель предлагает ему душу в обмен на «Газпром», а Черномырдин говорит: «Я – часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает как всегда!..»

Я захохотал:

– Дурак ты, Сережка! Правильно про вас, ментов, говорят: ничего святого, кроме зарплаты.

Серега истово перекрестил пупок:

– Только от испуга, господин президент! Мне с непривычки показалось, что жизнь страшноватая.

– Ну, это ты не прав! Жизнь замечательная! В России сейчас самый шумный карнавал за всю историю. Удивительная, похожая на сон шикарная оргия! Людям при коммуняках было невыносимо скучно. Жизнь была серая, как солдатское исподнее…

– А сейчас?

– А сейчас – невероятно интересно! Люди громадные деньги крутят, все суетятся и торгуют, ловчат и развлекаются! Тучи «мерседесов», ночные клубы, бардаки, наркота и пьянь, стрельба и взрывы – бандиты кого-то все время мочат, – невозмутимо пояснил я. – Всегда война – не слишком опасная, не очень кровавая, но жутко прибыльная…

– Любопытно, – покачал головой Сергей и серьезно спросил: – Шахтеры, учителя, врачи, которым не платят зарплату, тоже веселятся на этом карнавале?

– Вряд ли. Но они присутствуют на этом празднике. И видимо, одобряют…

– С чего бы это?

– Если бы не нравилось – они бы прекратили эту гулянку. Они все – избиратели в свободной стране. Но все избегают резких движений – всем есть что терять. И вообще, не радей ты, Христа ради, за народ – это выглядит смешно…

Сережка хмыкнул, потряс льдинки в бокале, и пульки в его браслете глухо стукнулись. Так же серьезно он спросил:

– Санек, а что в этом смешного?

– В любой придури есть нечто смешное, – сказал я. – Ты свое сострадание народу отправляешь шифровками из Парижа – это придурь…

– Из Лиона, – поправил Серега. – Моя контора в Лионе. Улица Шарля де Голля, дом двести.

– Тем более, – заверил я его. – Вот давай выйдем с тобой на улицу и побредем, как калики перехожие, и весь встречно-поперечный народ российский будем спрашивать: ой вы, гой еси, добры молодцы, сограждане наши дорогие, компатриоты любимые! Не хотите ли вы с завтрева стать лицами швейцарской национальности? Али любезнее вам быть датчанами? Судьба вам будет сладкая – сытая, спокойная, тихая. Как думаешь, согласятся?

– Не знаю…