Глава 3

В дело был вшит номер «Олонецкого альманаха», сразу привлекающий внимание заголовком на первой странице, напечатанным такими большими буквами, что они казались чуть ли не больше названия самого журнала.

ЛЕСТНИЦА СМЕРТИ

Изощренность преступного мышления в наши дни доходит до таких высот, о каких, кажется, невозможно было и помыслить какие-то пятьдесят-сто лет назад, – сетовал автор. – Духовная извращенность недвусмысленно намекает на то, что общество деградирует. И чем дальше, тем страшнее и уродливей становится облик наших сограждан. Стоит оглянуться вокруг, как становится понятно, что растущие сверх всякой меры города, дымы заводов, грохот разъезжающих по мостовым самоходных повозок постепенно приводят к разложению общества. Сама атмосфера российская наполняется вредными, удушливыми миазмами. Сомневаетесь? Так посудите сами!

Всякий житель Сердобольского уезда Выборгской губернии знает, что к северу от порожистой реки Тохмайоки раскинулось бескрайнее море леса, в которое решаются «заплывать» только местные жители да опытные следопыты. Места здесь суровые и неприветливые. Всяких любопытствующих и праздно гуляющих туристов они не привечают, и даже наоборот – готовы встретить смертоносными топями, незаметно подстерегающими за самого невинного, казалось бы, вида полянкой или опушкой. Так что редакция нашего альманаха настоятельно не рекомендует вам без сопровождающих специалистов посещать сердобольские дикие красоты, даже если вы увлеченный адепт натуроведения, исследователь и первопроходец. А уж с тем ужасом, каковой вскрылся намедни, думается, у вас и самих отпадет всякое желание близко знакомиться с местной природой.

Так что же приключилось?

Как мы уже упоминали, в глубь лесов, растущих на берегах Тохмайоки, рискуют ходить исключительно знающие местность старожилы. К таким специалистам можно смело отнести карела Микко. Это уже немолодой, скупой на слова и эмоции охотник, который всю жизнь прожил неподалеку от мраморного карьера Рускеала и знает окрестности как свои пять пальцев. А то даже и получше.

Известно, что у каждого охотника свои тропки, ориентиры и хитрости, благодаря которым он возвращается домой с добычей. Вот и давеча Микко шел одному ему ведомым путем через болота и чащи, как внезапно услыхал кряканье утки чуть южнее своего обычного маршрута. Это показалось ему странным, так как в той стороне были одни лишь топи, в которых отродясь не водилось крупной живности – только комарье. Другие охотники, насколько знал Микко, в те края тоже не заглядывали. И вообще, места там считались гиблыми. Однако вылазка в этот раз была не слишком удачной, а возвращаться домой с пустыми руками охотник не желал. Так что, как говорится, чем лукавый не шутит? Микко свернул с обычного маршрута и направился в сторону многообещающего кряканья.

Однако, по его словам, чем дальше он отходил от проторенной тропы и чем ближе становилось место, откуда доносились звуки, тем более жутким делалось окружающее пространство. Обычно лес наполнен тысячами шорохов, писков и иных какофоний. Но здесь с каждым шагом лес все больше погружался в молчание. И было сие молчание не умиротворяющей тишиной девственной природы, но безмолвием заброшенного погоста.

Выйдя к топям, Микко остановился. Поначалу от удивления и непонимания, а после уже объятый нутряным ужасом. Ноги не слушались. По собственным словам охотника, он несколько бесконечно долгих минут стоял на краю болота как вкопанный, не в силах поверить собственным глазам. И было от чего ужаснуться! Мостики через топь, обычно выстилаемые деревянными досками, здесь были составлены из костей. «Ну, что ж такого? – спросит читатель. – Мало ли какая нужда толкнула местных жителей использовать кости взамен дерева. Зверья в лесах полно. Может, такое решение и вышло более простым и выгодным». Может, и вышло бы, дорогой читатель, если бы не одно обстоятельство, от которого кровь начинает стыть в жилах.

Микко, как мы уже сообщали, был весьма опытным охотником, да и лет ему набежало порядочно, так что повидать на своем веку довелось всякого. И, стоя на краю болота и глядя на диковинные мостки, он безошибочно определил, что удивительный строительный материал не просто останки местных животных. Это людские кости! По свидетельствам более поздних очевидцев и по следственным материалам, на болоте было обнаружено немало и человеческих черепов. Но вернемся пока к нашему охотнику.

Как только Микко утвердился в своем жутком открытии, он тут же забыл и об утином кряканье, и о неудавшейся охоте. Не помня себя от ужаса, старый следопыт бросился назад в поселок, где первым делом сообщил о своей кошмарной находке старосте.

Тот немедленно известил урядника, и на место была выслана бригада, чтоб удостовериться в истинности сообщенной Микко информации. А когда все подтвердилось, перед руководством поселка, да и всего уезда встал огромный вопрос: что делать? До сего момента местному отделению полиции не приходилось сталкиваться с подобной аномалией, а потому и разумной программы действий найти не удавалось. Руководству не осталось ничего иного, как просить помощи в губернском управлении. Однако и там не смогли решить, как поступить в такой нестандартной ситуации, а потому направили запрос в Санкт-Петербург.

В столице обращение сердобольцев тут же адресовали в управление сыскной полиции, где очень быстро дали ответ: в Сердобольский уезд Выборгской губернии направляется старший агент сыскной полиции Роман Мирославович Муромцев.

Весьма вероятно, что сие имя уже знакомо читателю, в особенности коли он следит за отечественной уголовной хроникой. И в таком случае господин Муромцев в представлении не нуждается. Однако же для тех, кто не столь близко знаком с внутренней «кухней» сыскного дела, поясним: Роман Мирославович не просто сыскарь или мелкий конторский штафирка, коих в полиции сотни. Нет. Муромцев, можно сказать, звезда, гений, на чьем счету уже более десятка раскрытых убийств. Он легко мог бы быть прототипом хитроумного мсье Лекока, если бы Эмиль Габорио – создатель этого персонажа – проживал в наших широтах. И то, что «дело о сердобольских костях» поручили именно ему, говорит о важности, необычности и трудности данного расследования.

Первыми подозреваемыми, кои появились в списке следователя, закономерно стали некоторые представители местных карельских общин. Так как общеизвестно, что многие из них не распрощались со своим богомерзким языческим наследием. А значит, обнаруженные на болотах кости вполне могли быть остатками человеческих жертвоприношений какому-нибудь хтоническому ящеру, каковой, как считают эти отступники, живет в топях.

В ходе разработки этой версии был допрошен и местный саамский колдун – войт. Как ни странно, но он оказался человеком весьма образованным (получил в Финляндии диплом учителя) и рассказал, что некогда в здешних местах и правда бытовали странные верования. Некоторые маргинальные группы поклонялись темным сущностям в ипостаси лесных духов, подводных тварей или даже мороза. Но такая практика осталась в далеком прошлом. Теперь если уж кто из карелов и веровал во что-то, кроме Господа нашего Иисуса Христа, то в основном сии культы связаны с солнцем. Также войт заявил, что мостки из костей не могут иметь отношения даже к тем самым темным обрядам, так как по ним жертву духам должны были либо топить в болоте, либо привязывать к дереву, чтобы замерзла. Но строить из костей мостки? Нет, это решительно никак не вяжется даже с самыми древними практиками.

Пока шли допросы колдуна, в лесах, поблизости от места, где были обнаружены первые костяные мостки, проводились поиски, и нашлось еще множество подобных «построек». Основную их часть составляли руки и ноги разной степени разложения. Подсчет костей позволил установить, что общая численность погибших составляет двадцать пять человек. Возраст разный, но все взрослые. Детей, благодарение Всевышнему, среди жертв не оказалось.

Когда слух о количестве невинно убиенных просочился за стены морга и местного полицейского управления, в окрестностях закономерно началась паника. Люди в ужасе стали прятаться по домам, запирать двери на все замки и даже отказывались выходить на работу. Отчего на близлежащих мраморных карьерах банально стало некому добывать камень. Подобное положение дел вызвало срочный циркуляр из Петербурга, строго наказывающий разрешить вопрос в кратчайшие сроки.

Следствию пришлось прибавить ходу. Людей не хватало, однако Муромцев выжимал из местной полиции все соки, работа шла почти круглосуточно.

Задержанного колдуна привезли на место, чтобы провести следственный эксперимент. Осмотревшись, он резонно заметил, что двадцать пять человек – это огромное количество для здешних поселений. Пропажа такого числа людей не могла бы остаться незамеченной. Также войт отметил, что кости в мостках уложены чересчур ровно, параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии и перпендикулярно направлению движения. Местные никогда бы так мостки класть не стали. Для малообразованных жителей близлежащих поселков такая точная геометрия просто ненужная трата сил и времени.

Старший агент сыскной полиции согласился с задержанным, и версия о ритуальном убийстве была следствием отброшена.

Принимал участие в расследовании и еще один интересный человек, помимо петербургской звезды, столичный гость – священник отец Глеб. Он как раз оказался проездом в Петрозаводске, когда туда дошли слухи о чудовищном преступлении в Сердобольском уезде. Недолго думая, божий человек оставил свои дела и приехал к месту расследования, дабы отпеть и упокоить души невинно убиенных.

Так и оказались в один из вечеров за столом отца Феофана – местного батюшки – старший агент сыскной полиции и священник. Само собой, беседа быстро перешла к обсуждению громкого дела, которое к тому же с ходом расследования вызывало все больше вопросов, чем приносило ответов.

Муромцев поделился наблюдением войта о слишком аккуратно уложенных деталях мостков и задался закономерным вопросом:

– Что же это может быть, если не мостки? Дощечки на заборе?

– Шпалы, – подхватил отец Глеб. – Ступеньки веревочной лестницы.

И, прежде чем Роман Мирославович успел возразить, священник добавил, что окормляет в столице дом умалишенных при храмовой больнице и за время своей работы не раз замечал, что мании душевнобольных могут создавать весьма странные картины мира. И некоторые из пациентов изо всех сил стремятся эту странность исправить. К примеру, учитель геометрии решает задачу, созданную его патологическим воображением, при помощи наказания учеников. Или помешавшийся подрядчик строит железную дорогу из конечностей бестолковых, по его мнению, рабочих.

На последних словах, по свидетельствам присутствующих, хозяин дома отец Феофан аж чаем поперхнулся.

– Откуда вам про дорогу ведомо? – удивленно спросил он. – Строим мы дорогу, да. До мраморного карьера. Местные, правда, строить не идут, говорят, места там нехорошие. Так приходится нанимать чудь всякую – финнов, лапландцев. Только сладу с ними никакого, работают токмо из-под палки, так что тянется это все уже ого-го… Чувствую, полетят скоро головы ответственных…

– А кто ответственный? – оживившись, спросил Муромцев.

– Так из наших же и есть. Инженер. Как его?.. Ерохин, кажись. Петр. Ну да.

Не откладывая дела в долгий ящик, старший агент сыскной полиции вместе с отцом Глебом прыгнули в повозку, даже не закончивши ужина, и помчались по грязи и непогоде по новому следу. А ехать до Ерохина оказалось неблизко – двадцать верст. Однако это обстоятельство не остановило почуявших след ищеек.

Добрались до места они через пару часов, и обнаружилось, что проживает инженер Ерохин в деревянной времянке, которая вполне ему соответствует (ну, или он ей). Встретил нежданных гостей хозяин пьяной руганью, которая стихла лишь тогда, когда Муромцев ткнул ему в нос свои документы. Тогда Ерохин сразу раскис и начал лепетать, что, мол, да, он и есть местный инженер путей сообщения. Надзирает за постройкой узкоколейки до мраморного карьера. Только карты проложили неверно – там одни болота по пути. Да еще чухонцы эти. По-русски ни бельмеса не понимают, валенками прикидываются, ни работы с ними, ни сладу. И при таком раскладе с него – Петра Ерохина – начальство скоро голову снимет.

Слушая этот поток жалоб, Роман Мирославович уже собирался оборвать плакальщика, когда отец Глеб шепотом попросил оставить его с инженером наедине.

– Тише-тише, сын мой, – услышал следователь перед тем, как закрыл за собой дверь. – Исповедайся, сними грех с души, и Господь не оставит тебя.

Через некоторое время бормотание, доносящееся из избы, сменилось плачем, который затем перешел в надрывный крик:

– Я всех порешил! В беспамятстве я был!

Ерохина арестовали и по постановлению суда признали недееспособным. Нынче он приписан к клинике душевнобольных, где и обретается на казенном довольствии.

Раскрытие такого громкого, сложного и ужасающего дела стало новым свидетельством триумфа столичного уголовного сыска в лице старшего агента Муромцева. А также засвидетельствовало важность знания человеческой души, которое и стало ключом к разгадке, за что отдельная благодарность от всего Сердобольского уезда отцу Глебу.