Читать книгу «Дело глазника» онлайн полностью📖 — Георгия Персикова — MyBook.

Глава 6

Утро в городе Энске выдалось на удивление морозным. Если в Петербурге уже начиналась оттепель – пусть сырая и промозглая, но все-таки откровенно намекающая на весну, то здесь окончанием зимних холодов и не пахло. Снег валил, аки в самый разгар новогодних празднеств, и останавливаться, судя по всему, не собирался. Завывания метели были слышны с самого раннего утра, будто поезд не просто проехал от столицы до Энска, а переместился во времени из предвесеннего сегодня в дышащее ледяным морозом былое, которое не сулило ничего хорошего. Ну или, уж во всяком случае, теплого и приятного. Впрочем, Муромцева определили на это дело не за его возможные «приятности», а как раз совершенно наоборот.

Окна вагонов заволокло изморозью, и рассмотреть, что там творится на приближающемся перроне, не представлялось никакой возможности. Однако Роман Мирославович, сидя у окна и привычным жестом потирая лоб, все равно пристально всматривался в едва различимые очертания выплывающего из-за снежной завесы города. Отец Глеб аккуратно поставил свой нехитрый багаж на сиденье ближе к выходу. Серые глаза священника ненадолго остановились на задумчивом лице попутчика. За время поездки мужчины перекинулись буквально несколькими фразами, и батюшка отчетливо чувствовал, насколько сильно отдалился от него бывший коллега. Да и не просто отдалился. Пережитое несчастье оставило на бойком и некогда неудержимо деятельном сыщике чудовищную отметину. Почти невидную внешне, но отчетливо ощутимую для тех, кто знал Муромцева до ранения. Да и это постоянное напряжение во взгляде… Казалось, что Роман Мирославович так пристально всматривается и вслушивается в собеседника, так боится что-то пропустить или не понять, что, по сути, сам теряет возможность в эти моменты думать, реагировать, быть самим собой. И самое печальное, что он ведь и сам все это замечает, а оттого страдает еще больше.

Отцу Глебу хотелось как-то поддержать и утешить коллегу. Только как? Ведь одними добрыми намерениями здоровье поврежденному мозгу не вернешь, как и покоя мятущейся душе. Оставалась одна надежда: дай Бог, это жуткое дело, ради которого они прибыли в Энск, и правда поможет Муромцеву снова поверить в себя.

Прогудел заливистый гудок, оповещающий, что поезд прибывает на станцию.

– Вот и приехали, – вздохнул священник, хлопнул себя по коленям и встал. – Ну что, Роман Мирославович, пора одеваться? Опять – ловить черные души?

– Не к спеху, – отозвался тот, продолжая смотреть в окно. – В тамбуре сейчас толкотня будет. Подождем малость, пусть рассосется.

– Так ведь нас там ждут. Поспешить бы.

– Поспешим. Но чуть погодя. Поймаем чер- ные души – и сделаем мир светлее. Никак иначе.

Муромцев отвел взгляд от белесого рисунка изморози на стекле, глянул на собеседника и пожал плечами:

– Вы, отец Глеб, идите, конечно, если считаете, что надо. Я не стану задерживаться более необходимого. Но в эту кучу-малу, увольте, не полезу.

Священник буквально физически ощущал, как Роман пытается от него дистанцироваться, отгородиться. Будто боится, что бывший коллега невзначай заметит за ним что-то неладное или стыдное. Про контузию говорить он также не захотел, когда отец Глеб со всей возможной вежливостью осведомился о здоровье. Муромцев только бросил сумрачный взгляд и с плохо скрываемым раздражением ответствовал, мол, уже все хорошо… почти.

«Эк же тебя, мил человек, покорежило-поломало, – подумал батюшка, огладив пышную бороду с редкими вкраплениями седины. – Ну ты держись, держись, Роман Мирославыч. А я уж чем смогу… С Божьей помощью».

Покивав на слова собеседника и глубоко вздохнув, отец Глеб накинул овечью шубу, водрузил на голову меховую шапку, подхватил саквояж с пожитками и открыл дверь в коридор. В купе сразу ворвался шум множества голосов, до того слышный как нестройный гул. Священник оглянулся и успел заметить, как по лицу Муромцева волной прошла гримаса, будто внезапные звуки причинили ему боль. Но она так же быстро пропала, как и появилась.

– Прикройте за собой дверь, отец Глеб, будьте так любезны, – попросил сыщик. – А то этот гвалт…

Он покачал головой и снова стал смотреть в окно. Захлопнув за собой дверь, батюшка еще раз вздохнул и направился в сторону тамбура.

На перроне народу было не так чтобы много, но и не мало. Мороз немедленно стал щипать лицо, и это отчего-то тут же подняло отцу Глебу настроение. Священник усмехнулся, потер ладонью в толстой перчатке нос и стал озираться, ища «встречающую делегацию». Долго выискивать ему не пришлось. От здания вокзала послышалось зычное:

– Посторони-и-ись!

А через минуту из суматохи вынырнул невысокий толстенький мужчина в сопровождении четырех полицейских, активно расчищающих ему путь. Чиновник зябко кутался в пальто с меховым воротником, боярка из соболя была натянута почти до бровей, а торчащие из-под шапки круглые красные щеки наводили на стойкие ассоциации с Колобком из детской сказки.

Отец Глеб про себя хмыкнул и, поставив на землю саквояж, стал стягивать перчатку – для рукопожатия.

– С добрым утром вас, отче, – остановился поблизости «колобок».

– И вас также, господин…

– Вы же к нам из Петербурга прибыть изволите?

– Точно так…

– А где же из сыскной полиции?.. – не на шутку всполошился круглый чиновник, шныряя глазами вокруг священника. Выражение лица у него с каждой секундой становилось все растеряннее и испуганнее. Даже яркий румянец на щеках заметно угас. – Нам обещали прислать знающего сыщика, который с такими делами… Ох, что же делать-то теперь? Петр Саввич меня…

– Не надо так переживать, сударь мой, – сделал успокаивающий жест отец Глеб, стараясь привлечь мятущееся внимание собеседника. – Представитель сыскной полиции тоже приехал…

– Так где же он? – Глаза под бояркой сделались круглые-прекруглые.

– Еще из вагона выйти не успел. Там в тамбуре такая суматоха…

– Ой, слава Всевышнему! Какое облегчение, а то ведь Петр Саввич меня со свету… А вас, прошу прощения, как величать, ваше преподобие?

– Отцом Глебом величайте. А я с кем имею честь?

– Ох. Да-да-да. Простите. Со всеми этими страстями… Чайников. Иммануил Евсеевич Чайников. Чиновник по особым поручениям при его превосходительстве губернаторе Энской губернии полковнике Латецком Петре Саввиче.

– Весьма приятно.

– И мне, и мне… Так, а где же?..

– Доброе утро, господа, – раздался из-за спины священника голос Муромцева. – Роман Мирославович Муромцев, старший агент сыскной полиции…

– Рады-рады. Иммануил Евсеевич Чайников. Чиновник по особым поручениям. Идемте, господа, идемте скорее. Нельзя терять ни минуты. Там на площади у нас такое… Ох, спаси и сохрани!.. В жизни не видывал такого ужаса. Петр Саввич вне себя. Если вскорости не начнется работа… если не будет результатов… полетят головы. Как пить дать. Нельзя терять ни минуты. Ни минуточки. О Матерь-заступница!.. Вот сюда, пожалуйста.

Один из сопровождающих полицейских распахнул перед мужчинами дверцу слегка потрепанной, но все еще крепкой казенной кареты. Чайников, не переставая причитать, сделал приглашающий жест гостям, и те расположились на обитых сукном сиденьях.

– Ох, батюшки-святы, – кряхтел Иммануил Евсеевич, раскладывая полы пальто. – Видели бы вы, господа, какой там ужас творится. На площади. Я сколько лет тружусь при господине губернаторе, ни разу такой жути видеть не доводилось. И, дай бог, больше и не приведется… Ох ты, батюшки-святы! – вскрикнул «колобок», когда карету подкинуло на брусчатке. Запряженная в нее тройка неслась, похоже, со всей скоростью, на какую были способны кони. Видимо, ситуация и правда была прескверная.

– На вас вся надежда. Мы уж и не знаем, что думать и делать. Петр Саввич в таком дурном расположении духа… Никогда его таким не видел.

– Так что же, – вклинился в тираду чиновника отец Глеб, – неужто ваш губернатор такой изверг – чуть что, и головы с плеч снимает?

Лицо Чайникова вытянулось, а румянец окончательно исчез. Он замахал руками на священника:

– Что вы? Что вы? Нет-нет-нет. Петр Саввич для нас – луч сияния царского! Истинный хозяин губернии, защитник ея прав, ходатай у престола. Благодетель наш, творит добро и в благе вверенного им края видит собственное.

– Ух ты! – не удержался даже Муромцев.

– Истинно так, господа. Истинно так, – уверенно закивал «колобок». – Только вы ж понимаете, мы в таком затруднительном, я бы даже сказал, удручающем положении оказались, что и стальные нервы его превосходительства уж еле держатся.

– Так а что именно у вас тут приключилось? Я прочел все отчеты, которые вы в Петербург прислали, но вы же понимаете… – Роман Мирославович доверительно посмотрел в глаза чиновника, – сведения из первых рук ни в какое сравнение…

– Да я с дорогой душой! Конечно! Только я что-то знаю лишь о последнем инциденте… а которые до того – только в общих чертах.

– И отлично! Отсюда и начнем. Мы же как раз на место преступления едем, верно?

– Да-да. Сегодня утром околоточный нашел… тело.

– Известно чье?

Тут карету снова тряхнуло, да так, что уже и сыщик со священником щелкнули зубами. Чайников остервенело задергал шнурком, который был привязан к колокольцу рядом с возницей, и сварливо прокомментировал:

– Вот же усердный болван. Сказал ему нестись со всех ног. Так он угробить нас удумал… О чем бишь я? Ах да… В общем, тело. А голова рядом положена. И без глаз.

На последних словах Чайников выпучил глаза, будто старался усилить эффект от сказанного. Сыщик со священником переглянулись и кивнули, но каких-то особых эмоций выказывать не стали. Иммануил Евсеевич чуть расстроился их бесчувственности, но продолжил:

– Опознали не сразу. Но похоже, тоже околоточный наш. Который ночью дежурил.

– Какие-то еще особенности были на теле, кроме головы и глаз?

– Вроде бы нет. Но тут не поручусь.

– А…

Задать следующий вопрос Роман Мирославович не успел. Карету снова сильнейшим образом тряхнуло, и она встала. Дверца распахнулась, и давешний полицейский жестом предложил пассажирам покинуть свои места.

– Вещи оставьте, – сказал Чайников, – мои молодцы их доставят в ваш номер.

– Один на двоих? – с заметной долей удивления поинтересовался отец Глеб. Но ответа получить не успел – Муромцев подхватил его под локоть и потащил за собой.

Огромная городская площадь в будущем, очевидно, должна была стать красивой и величественной, но пока здесь шел грандиозный ремонт. На стене трехэтажного кирпичного здания красовалась грандиозного масштаба недоделанная роспись, на которой был изображен государь в парадном мундире, склоняющийся вперед, будто собирающийся принять в свои объятия вторую фигуру – статного полковника в форме кавалериста. Пару обрамляли гораздо меньшего размера люди – разношерстная толпа из священников, солдат, баб, мужиков, стариков и детей. Однако роспись, как и вся площадь, была откровенно сырой – фигура кавалериста едва прописана, а окружающие центральных героев восхищенные зрители только-только намечены углем. В центре площади, похоже, должен был в итоге возвышаться величественный мраморный фонтан. Но пока что от него тоже можно было увидеть лишь основание, кое-где уже облицованное камнем красивого молочно-белого цвета.

Под ногами, если бы не заморозки, чавкала бы серая грязь, так как брусчатку еще не положили. Везде стояли ящики, валялись кирпичи и доски. Все это зрелище наводило тоску и оторопь, как раздетый труп важного начальника.

– Это, я так понимаю, убитый, – произнес Роман Мирославович, кивнув в сторону панно. На земле, прямо «под ногами» государя-императора, лежало что-то, формой напоминающее человеческое тело, накрытое серовато-белой тканью.

Рядом же с ним стоял коленопреклоненный мужчина, подозрительно напоминающий изображенного на картине кавалериста. Судя по подрагивающим плечам и общей скорбной позе, мужчина рыдал. Рядом толпились журналисты, что-то записывая. Слышались щелчки камер, то и дело с треском загорался магний вспышек.

– А это его превосходительство, – с благоговением воззрился на коленопреклоненного «кавалериста» Чайников. – Петр Саввич Латецкий. Как убивается-то, сердечный.

Будто услышав, что его представили, Петр Саввич повернул голову к вновь прибывшим. Пружинистым движением поднялся с колен без чьей-либо помощи, тем самым продемонстрировав свою отличную физическую форму, и отдал несколько коротких распоряжений. Что именно он сказал, слышно не было, но репортеры немедленно ретировались, а рядом с губернатором образовался широкоплечий становой пристав лет пятидесяти. Он вручил начальнику перчатки, которые тот неспешно и надел, подходя к гостям.

– Доброе утро, господа, – поприветствовал Латецкий сыщика и священника и окинул их влажным доброжелательным взглядом. – Какая трагедия! Шестая жертва. Шестая! Но на сей раз злодей покусился на святое. Во-первых, погиб представитель власти, ветеран балканской кампании, городская знаменитость. Во-вторых, это произошло у местной святыни – площади Победы, прямо перед ликом государя, пусть пока и незавершенным. Злочинец хотел покуситься на самое сердце нашего края, осквернить…

– Хватит патетики, ваше превосходительство, – перебил его Роман Мирославович, – газетчики уже ушли.

«Колобок» Чайников еле слышно охнул и огромными глазами уставился на говорящего, видимо ожидая, что на голову сего непочтительного хама немедленно обрушится кара Господня. Однако этого не случилось. Губернатор всего лишь с некоторым удивлением глянул на Муромцева, затем чуть усмехнулся и кивнул:

– Пардон, господа. Сразу перестроиться бывает непросто. Что ж, приступим. Полагаю, большая часть информации вам уже известна из отчетов, каковые мы отправили в столицу.

– Так точно.

– Хорошо. В таком случае… Чертыбашев, доложи господам следователям, что у нас есть по последнему случаю.

Становой пристав коротко взял под козырек и отрапортовал:

– Убиенный – Ермолай Дулин, околоточный надзиратель. В ночь нес вахту тут, на площади Победы. Как и кто его умертвил, никто не видел… Ну или пока свидетелей не нашлось. Тут фонари еще не поставили, так что темень…

– Но здесь будет грандиозное освещение, когда закончатся ремонтные работы, – вставил губернатор и мило улыбнулся.

– Ну да. Значит… утром тело обнаружил другой околоточный, который пришел на смену Дулину.

– А для чего здесь часового выставлять? – поинтересовался отец Глеб.

– Дык материалы покрасть могут. Народишко тут случается шибко ушлый, а покрасть есть что. – Пристав стал загибать пальцы: – Стекло для мозаик, мрамор для фонтана, глина белая для лепных украшений, краска, дерево… Художники-то сюда все принесли, чтобы…

– Материалы после убийства проверяли? Все на месте? – резко спросил Муромцев.

– Проверили, так точно. Все на месте, даже холстина не тронута, которой накрывали. Я предложил сургучом все опечатать. Ящики, там, бочки с краской.

– Отличная работа, пристав, – похвалил Роман Мирославович и улыбнулся. Как помнилось отцу Глебу, впервые с момента, как они снова встретились. – Оцепление с площади не снимать. Тело отвезите в морг. И пусть там приготовят тела остальных убитых таким же образом. Сколько их?

– Шестеро, – внезапно перехватил инициативу губернатор.

Сыщик с некоторым удивлением посмотрел на Петра Саввича – у того с лица полностью пропало все благолепие, растроганность и мягкость. На месте преступления стоял холодный, собранный военный, для которого сложные ситуации были далеко не в новинку.

– Крючник Пантелей Сизов, – продолжал между тем Латецкий, – гимназистка Екатерина Белокоптцева, домохозяйка Ганна Нечитайло, желтобилетница Вера Никонова, ее любовник беглый каторжник Иван Непомнящий и Ермолай Дулин – местный околоточный. Ничего их не объединяет: знакомы не были, проживали в разных частях города, связей обнаружить не удалось.

– Благодарю, Петр Саввич, – с уважением склонил голову Муромцев. – Значит, нам придется выяснить, что все-таки у этих шестерых общего. Во всяком случае, для убийцы.

1
...