В Сормово (Нижегородской губернии), одном из крупнейших промышленных центров, большевики потерпели поражение на выборах в Совдеп. Победили меньшевики. Командированный в Сормово из центра «товарищ» Раскольников[15]с негодованием рассказывает в газете, что «в период напряженной творчески-созидательной работы меньшевикам удается вызвать на заводе, переживающем кризис, губительную в данном случае забастовку».
Раскольников объясняет и причины успеха меньшевиков. «Нужно отдать справедливость, что массы вовсе не идут за меньшевиками, совершенно не усваивают их политических взглядов, и лишь под давлением продовольственного кризиса временно подпадают под влияние их демагогии, спекулирующей на инстинктах голодной толпы».
Опять то же – голод и пропаганда («демагогия»).
В чем заключалась «демагогия» меньшевиков, мы узнаем из других газет. Так, например, петроградский «Наш век» (1918. 28 марта) дает отчет о собрании фабрично-заводских уполномоченных Петрограда. Вот о чем здесь говорили докладчики и резолюция.
«Позорный мир, голод, неумело ведущаяся эвакуация, полная дезорганизация фабрично-заводской жизни – все это обрушилось на рабочих. Профессиональные союзы утратили самостоятельность и независимость и уже не организуют борьбы в защиту прав рабочих.
На улицах и в домах, днем и ночью происходят убийства. Убивают не только грабителей. Убивают не врагов народа, а мирных граждан – рабочих, крестьян, студентов. Убивают без суда, без следствия.
«Мы, представители рабочего класса, – говорится в резолюции, – перед лицом всей России и всего мира заявляем, что эти убийства позорят честь революции. Мы с отвращением и с негодованием отметаем от себя ответственность за эти кровавые дела. Мы призываем рабочих и честных людей присоединиться к нашему возмущению. Мы протестуем и требуем открытого суда над всеми, совершающими зверства и убийства».
Если так говорили рабочие Петрограда, то тем резче должны были относиться к большевикам рабочие горнозаводские, особенностью быта которых является оригинальное сочетание фабрично-заводского труда с сельским хозяйством. Горнозаводские рабочие – это пролетариат с буржуазным обиходом. Они работают на других, но обладают и своим маленьким капиталом-хозяйством. Таковы воткинцы, ижевцы и многие другие рабочие Урала.
Большевизм вторгся в их среду, как начало непонятное, чуждое и отвратительное, разрушающее их замкнутую, спокойную, патриархальную жизнь. Коммуна стала так ненавистна этим рабочим, что они подымались против нее самостоятельно, без посторонней агитации, и дрались отчаянно и до последнего.
Разложение армии и Брестский мир казались русской интеллигенции таким предательством, что она почти целиком, даже с левыми эсерами, отшатнулась от советской власти и отдала себя в распоряжение тех, кто готовил борьбу с большевиками. Поруганное и выброшенное на улицу офицерство составляло главные кадры сознательных и воинственно настроенных противников большевизма. Чиновничество, менее воинственное, склонное к компромиссам, сочувствовало, но не участвовало в агрессивных замыслах.
Зато настоящая буржуазия – представители промышленного, денежного и земельного капитала – была поглощена планами восстания и повсюду, внутри и вне страны, подготовляла вооруженное выступление. Гражданская война в России началась немедленно после Октябрьского переворота. Сначала в Москве и под Петроградом, потом на Дону, на Украине, в станицах Оренбургского и Уральского войск, в Забайкалье – очаги восстаний не угасали. Средства откуда-то приходили. Нетрудно догадаться об их источниках.
Нити заговора против советской власти сосредоточились в руках генерала Алексеева, преемником которого явился потом Деникин.
Генерал Алексеев разослал своих гонцов во все концы России, вплоть до Харбина и Владивостока. Среди этих гонцов были видные военные деятели, которые сумели организовать офицерство во всех крупных городах, составив план общего и местных выступлений.
Еще с марта 1918 года во всех городах Сибири начались нападения на склады оружия и цейхгаузы и систематическое их ограбление. Это выполнялось офицерскими организациями.
Но успех выступления требовал не одного только военного, но и более широкого политического и административного руководства. Нужен был определенный план организации власти, административного устройства, экономических мероприятий, но в этом отношении ни у одной из политических организаций не было еще ничего цельного и продуманного.
Сибирь, как мы увидим впоследствии, оказалась сравнительно в более благоприятном положении: она имела наготове «Сибирское правительство», которое, больше как лозунг, чем как реальная величина, возглавило движение, когда началось свержение большевизма.
Однако отсутствие определенной директивы из одного российского центра, вызванное, главным образом, случайностью выступления, начатого чехами, сказалось сейчас же, как только движение распространилось за пределы Азиатской России. Явилось несколько претендентов на власть. Действия политических партий оказались несогласованными. Все движение приобрело характер хаотического.
Из политических организаций наибольшую активность проявляли социалисты-революционеры. На Волге они успешно агитировали в пользу Учредительного собрания, в Сибири – в пользу Сибирского правительства.
Эсеры захватили в свои руки почти всю потребительскую кооперацию, и это помогало им готовить восстание против советской власти. Кооперация, в руководящих центрах которой были по большей части социалисты-революционеры, стала особенно оппозиционной после опубликования проекта закона о реорганизации кооперации.
Этот проект состоял из четырех кратких статей:
1. Кооперация всех видов национализируется;
2. Все граждане должны быть прикреплены к одному из распределительных пунктов;
3. Все товары и продукты первой необходимости должны быть взяты на учет и распределяться по общеустановленной норме и системе;
4. Частная собственность упраздняется совсем.
Функции кооперативных организаций впредь представлялись в следующем виде:
– Кредитная кооперация должна остаться в виде филиального отделения единого национального банка и заниматься чисто денежными операциями, в виде приема вкладов и выдачи ссуд;
– Все лавки потребительской кооперации перешли бы в ведение местных Советов народного хозяйства, чтобы исполнять роль распределительных пунктов при них («Трудовая Сибирь»).
Авторство этого законопроекта принадлежало Совету народного хозяйства. Народные комиссары не одобрили проекта. Но на местах в ту пору мало считались с центром и начали поход против кооперации. Омский «воевода» Косырев нередко говорил, что он лучше московских комиссаров знает, что надо и чего не надо делать.
Московский комиссар Цюрупа жаловался, что «местные Советы часто вместо того, чтобы прийти нам на помощь, своими распоряжениями только мешают делу» (Известия. 1918. № 93).
Все, что так сильно возмущало широкие круги населения в Европейской России, в Сибири давало себя знать очень слабо. Голода здесь не было. Зверских расправ было мало; во всяком случае, террора Сибирь почти не переживала. Кронштадтские матросы успели нанести визиты только в Тюмень и Омск. Тяжесть Брестского мира Сибири была мало понятна. Продовольственные отряды еще не приходили в сибирскую деревню.
Местные Совдепы во многих районах, за отсутствием собственных большевиков и неприбытием их извне по дальности расстояний, были вовсе не большевистские. В Тобольской губернии Березовский Совдеп объединен был только одной идеей – сместить исправника, владычествовавшего там несколько десятилетий. Приветственная телеграмма Березовского Совдепа Тюменскому заключала в себе выражение надежды на скорое открытие Учредительного собрания. Это было после разгона Учредительного собрания большевиками, и Тюмень ответила Березову краткой телеграммой: «Дураки».
В общем, к лету 1918 года Сибирь еще не была подготовлена к свержению большевиков. Ни крестьяне, ни тем более рабочие не могли к тому времени проникнуться враждебным к большевизму настроением. Не могло его чувствовать и казачество, весьма мало отличающееся в Сибири от старожилов-крестьян.
Восстание против большевизма могло захватить только поверхность – городское мещанство, но это элемент наименее надежный в борьбе.
Сила антибольшевиков заключалась поэтому, главным образом, в слабости самих большевиков. Коммунизм в Сибири немыслим.
Большевики держались только на поверхности, не проникая вглубь.
Но рисковать выступлением, пока оно не началось в Европейской России, было неблагоразумно. Слабо населенная и лишенная промышленности окраина была бы не в состоянии справиться с взятой ею на себя задачей.
Сравнительная легкость всех наступательных планов проистекала из военного бессилия большевиков. Еще в январе 1918 года ими было объявлено о роспуске регулярной армии и об организации «рабоче-крестьянской армии на началах добровольческих и при условии рекомендации добровольцев как сознательных сторонников советской власти».
В Сибири, где я мог наблюдать за развитием Красной армии, оно происходило крайне неудачно, и если бы не военнопленные и не латыши, которые в Омске составляли видный элемент в советских учреждениях, то красный гарнизон был бы совсем бессилен. Подслушивавшие в день чешского выступления телефонные разговоры слышали язык немецкий и латышский.
Но военнопленных, склонных работать с большевиками, было не так уж много, хотя в это время для привлечения их и издавалась большевистская газета на немецком языке «Wahrheit» – «Правда», разъяснявшая смысл переворота в России как начала мировой революции. Русские же красноармейцы были до того распущены, что спали на часах возле складов оружия, и у них из-под носа вывозили пулеметы и ружья.
Виновниками преждевременного выступления против большевиков были чехи. Общая численность чешских войск к весне 1918 года определялась цифрой около 40 тысяч. Объединенное идеей восстановления свободы старой Чехии, непримиримо враждебное к германизму войско готово было продолжать борьбу. В России это представлялось невозможным, и союзники решили перевести три чешские дивизии на Западный фронт, во Францию. Для этого надо было сосредоточиться во Владивостоке.
Проезд чехов на восток не встречал сначала особенных затруднений. Правда, в каждом городе приходилось вести переговоры с местными Совдепами, независимо от переговоров в центре и переговоров с соседними Совдепами, потому что «Федерации» советских республик блистали тогда анархической несогласованностью действий. Но в то время как шли переговоры, чешские эшелоны продвигались, и голова длинной ленты уже достигла Владивостока, когда большевики, под давлением немцев, решили остановить чехов.
Между тем чехи раскинулись на огромном пространстве. Наиболее западные части несколько мешкали ввиду предполагавшейся переброски их на север, к Архангельску, куда удобнее было подать часть транспортных средств. Эшелонами, находившимися к западу от Новониколаевска, командовал Чечек, эшелонами между Новониколаевском и Байкалом – Гайда[16], а наиболее восточными – генерал Дитерихс[17].
Разбросанность эшелонов ставила чехов в очень тяжелые условия. В случае нападения большевиков им пришлось бы или позорно разоружиться, или пробиваться силою на протяжении семи тысяч верст. К тому времени, когда проявилось явно враждебное отношение Москвы к чехам, последние успели завязать тесные отношения с сибирской кооперацией, принявшей на себя снабжение эшелонов продовольствием и фуражом, а через потребительскую кооперацию, почти сплошь эсеровскую по составу, чехи связались с подпольными антибольшевистскими организациями. Выступление чехов произошло, таким образом, неожиданно и для них, и для всех врагов большевизма. Как думали тогда, это была счастливая звезда Сибири, и чехов встретили как Богом посланных избавителей.
В момент выступления чехов к ним, кроме офицерских организаций, присоединились очень скоро и другие силы. На Волге образовалась Народная армия, почти сплошь состоявшая из интеллигентной молодежи и даже пожилых общественных деятелей. На оренбургском направлении вышел А.И. Дутов с неразложившимися частями казаков, на Дальнем Востоке чехов встретили отряды Г.М. Семенова.
Наименьшим доверием пользовались последние. В Народную армию привлекала идея борьбы за Учредительное собрание и свободу. Дутов был известен и раньше как атаман и офицер Генерального штаба. Семенов[18]был случайной фигурой. К нему не стекались общественные деятели, как это было в Новочеркасске у донских атаманов. За ним не шло и солидной массы забайкальского казачества, подобно тому как за Дутовым шли оренбуржцы (правда, далеко не единодушно к нему расположенные).
Семенову сразу пришлось работать с элементом авантюристическим, питаться помощью иностранцев (японцев и отчасти французов) и не гнушаться случайной добычей.
Во главе всех русских военных сил встал тоже случайный человек, полковник Гришин, который жил под конспиративной фамилией Алмазова[19].
А.Н. Гришин-Алмазов вместе с [эсером] П.Я. Михайловым, членом Учредительного собрания (оба погибли в 1919 году: один от большевиков, другой от семеновцев), изъездили все города Сибири и повсюду вносили систему и единство плана в кустарно формировавшиеся офицерские организации. В этом деле требовалось много смелости ввиду подозрительной бдительности большевиков, не раз нападавших на следы организации, а еще больше такта – ввиду разнородности политического состава организаций.
Гришин-Алмазов сообщал мне как-то, что когда он приехал в Омск, то тамошнее офицерство с возмущением рассказывало, как на вопрос: «Кто станет у власти после переворота?» – был дан ответ: «Вы спросите местный комитет социалистов-революционеров».
Надо заметить, что во главе омской организации стоял полковник Иванов, назвавший себя Риновым, который служил в Туркестане в военной администрации на должности начальника уезда, что равносильно полицейской должности исправника. Потом Иванов был помощником военного губернатора. Человеку с таким прошлым, при всей его гибкости, трудно было усвоить свою подчиненность партии социалистов-революционеров. Гришин-Алмазов умел найти примиряющую среднюю линию и привлечь Иванова и других, склонявшихся на сторону более правых группировок (Дальневосточного комитета), под знамя Сибирского правительства.
Для успеха всякого военного выступления нужна не только ненависть к существующему, но и определенность стремлений, ясность положительной задачи.
На Волге такою задачей было поставлено восстановление Учредительного собрания. В Сибири – объединяющим лозунгом явилось Сибирское правительство.
От имени этого правительства действовал Гришин-Алмазов. С полномочиями Сибирского правительства приезжали в разные города Сибири гражданские эмиссары. С именем Сибирского правительства связывалось представление об автономии Сибири, и в этом представлении объединялись люди различных партий и убеждений. Как отрицательная задача выступления – свергнуть большевизм, так и положительная – обеспечить самоуправление Сибири – не носили ни разногласий, ни партийности.
Бело-зеленый флаг – эмблема снегов и лесов сибирских – взвился гордо и радостно и был встречен с бодрыми надеждами и любовью.
Сибирь в своей основной массе большевизмом не заразилась. Он протянулся красною ленточкою вдоль линии железной дороги, не проникнув вглубь. Но зато Сибирь не успела проникнуться и достаточным сознанием непригодности для нее большевистского строя.
Что же могло обеспечить успех движения?
Если 40 тысяч чехов решили бороться до конца, если все враждебные большевизму силы солидаризировались, то можно было рискнуть. Казалось невероятным, чтобы чехословацкая армия могла внезапно оставить фронт, была уверенность, что подобное беспримерное предательство невозможно. Казалось также, что ни одна политическая партия не решится вести борьбу против другой, тормозя работу власти, оспаривая шкуру медведя раньше, чем медведь убит.
Успех зависел от быстроты движения, единения и верности принятым обязательствам.
О проекте
О подписке