После крещения в водах иорданских Спаситель был возведен Духом в пустыню. Об этом рассказывает сначала Евангелие от Матфея, а затем – Евангелие от Луки.
«И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф 4: 2).
Мы знаем, что этот сорокадневный пост Иисуса после крещения лег в нашей Церкви в основу Великого поста, который длится, без Страстной недели, сорок дней. Мы догадываемся, что сорокадневный пост Спасителя в пустыне как-то связан с сорокадневным постом пророка Илии и сорокалетним странствованием народа Божия по пустыне.
В мистике Ветхого Завета пустыня ( – митба́р) – это место встречи человека с Богом. Митба́р – место, где нет ничего, кроме выжженных солнцем камней, где никого не встретишь и ничего не найдешь. Но здесь нас ждет Тот, Кого «не видел никто никогда», как говорится в прологе Евангелия от Иоанна. Бога нельзя увидеть – это одна из главных Его характеристик; и Тот, Кого нельзя увидеть, может быть встречен именно там, где полная пустота.
Пустыня обостряет чувства человека, и прежде всего – чувство жажды. Вспомним псалом: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому…» (Пс 42: 2–3). Подобно обессилевшей в безводной пустыне лани душа человеческая жаждет Бога. Образ этот будет переходить из псалма в псалом.
Такое понимание пустыни – как места встречи с Богом – характерно для мистики трех религий: иудаизма, христианства и ислама.
Но у Иисуса в пустыне происходит встреча не с Богом, а с сатаной. Почему?
Понятно, что свидетелей не было. Понятно, что евангелисты и первая Церковь, в которой написано Евангелие, знали об этом из уст Самого Иисуса. Если воспользоваться опытом тех издателей Евангелия, которые при печати выделяют слова Иисуса красной краской, то весь рассказ об искушении в пустыне надо бы печатать красным: от начала и до конца это рассказ Самого Иисуса. И не стоит гадать, была ли эта встреча, так сказать, «физической», или перед нами рассказ-притча, в котором Иисус передает Свои внутренние борения, – всё это уходит на второй план. Важно, что поведанное Иисусом обращено к каждому из нас, как всякое евангельское слово. Потому не нужно представлять себе эту встречу, как на картинах и гравюрах XIX–XX веков, где изображаются Спаситель и искушающий Его сатана в красном плаще, похожий на Мефистофеля в исполнении Шаляпина. Лучшая иллюстрация к этому евангельскому тексту – глубочайшая по психологизму картина И. Н. Крамского «Христос в пустыне». Спаситель сидит на камне, и мы видим на Его лице отражение напряженнейшей борьбы мыслей и чувств.
Эта борьба продолжается в людях уже две тысячи лет после Христа.
Что же говорит искуситель Иисусу?
«Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф 4: 3).
Плоские белые камни иудейской пустыни действительно напоминают лепешки. А каждый иудей знает: когда придет Мессия, Он должен устроить пир и всех пригласить на него. Мы все – участники этого пира, ибо этот пир – таинство Евхаристии, литургия… Но апостолы этого еще не знают. Не знают этого и живущие в полуголодной Палестине современники Иисуса, которые ждут Мессию и, помня о мессианском пире, надеются, что Он решит все их экономические проблемы, даст им хлеба. Вот самое простое решение всех вопросов: накорми голодных, и они пойдут за Тобой. Ты всё можешь. Дай им хлеба, и все они станут адептами Твоей веры, религии, которую Ты им предлагаешь. Но Иисус отвергает этот простой и, казалось бы, такой эффективный путь и отвечает сатане словами из Ветхого Завета: «Он же сказал ему в ответ: написано: “не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих”» (Мф 4: 4).
Иисус отвергает сатану и зовет нас отвергнуть его.
Второе искушение. Сатана говорит Иисусу: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: “Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею”» (Мф 4: 6). Тут искуситель повторяет слова из 90-го псалма, стихи 11-й и 12-й. Христос отвечает ему: «…написано также: “не искушай Господа Бога твоего"».
Итак: Ты стоишь на крыше храма, бросься вниз и приземлись невредимым – и все пойдут за Тобой.
Это искушение – одно из самых трудных, свидетельством тому история Церкви. Ибо сенсация всегда поражала и привлекала человека.
Так было, например, с останками святых. В Священном Писании нигде не сказано, что святой после смерти должен оставаться нетленным. Этого не утверждал ни один церковный писатель вплоть до XVII века. Однако позднее начинают акцентировать внимание на этой теме, и под воздействием примера Киево-Печерской лавры, где тела усопших монахов, как известно, действительно остаются нетленными, к концу XIX века почти все российские монастыри оказываются заполненными раками с останками святых – и очень часто это была рака с куклой из папье-маше. Простые люди благоговейно поклонялись этим гробам. Но вот грянула революция. Большевики начали вскрывать гробницы святых; обычно это делалось прилюдно и руками священнослужителей. В результате сами настоятели монастырей с ужасом были вынуждены признать, что в раках покоились куклы.
Конечно, после этого многие отшатнулись от Церкви. Как можно ходить в храм, говорили они, если верующих пытаются привлечь обманом?! Духовенство XIX века не смогло сказать «нет» второму искушению и тем обрекло себя на позор. Стремясь привлечь людей к вере феноменом нетления, оно оттолкнуло их от веры ложью.
Еще страшнее последнее, третье искушение. Сатана говорит Спасителю, показывая на весь мир: «Всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне» (Мф 4: 9).
Речь идет здесь о мирской власти и о «дружбе» Церкви и власти. Конечно, Церкви очень удобно находиться под опекой мирской власти, когда та частично ее финансирует, опекает, оберегает. В России Православная Церковь до 1917 года находилась именно в таком, привилегированном по сравнению с другими религиями положении. Но к чему это привело? К тому, что «инородцы» часто крестились только из карьерных соображений, так как в государственных учреждениях человека не спрашивали, верит он в Бога или нет, а требовали справку о крещении, и если тот ее предоставлял, все ограничения с него снимались, его брали на любую работу, он мог поселиться в любом городе Российской империи. Иудеям, например, не разрешалось жить во многих областях и больших городах России. Справка о крещении (всего лишь справка) снимала все ограничения… Это страшно, потому что приводило к появлению формальных, или, как говорил в IV веке Августин, номинальных христиан, а честных людей, даже верующих, отталкивало от Церкви.
Когда в IV веке при византийском императоре Феодосии Церковь была объявлена государственной, все вчерашние язычники, чтобы не потерять жизненные блага, тут же крестились. Так мученическая Церковь, состоявшая прежде из истинно верующих людей, превратилась в аморфную структуру, вобравшую в себя верующих, полуверующих и вовсе не верующих во Христа, но крестившихся, чтобы иметь определенные льготы или просто не попасть в число диссидентов.
Страшен союз Церкви с мирской властью. Он быстро заполняет храмы людьми, приходящими не по зову сердца, а из корыстных побуждений, и просто конформистами, которые верят (не задумываясь) в то, что рекомендовано властями.
До революции у тех, кто состоял на государственной службе, требовали справку о говении. А сегодня в православных гимназиях у детей спрашивают, в какую церковь ходят их родители, часто ли причащаются, кто их духовный отец и т. д. Всё это к духовной жизни христианина не имеет никакого отношения. Вопрос о том, часто ли ты причащаешься, кто твой духовный отец и из какого ты прихода, может быть задан в очень деликатной форме и только очень близким человеком либо у аналоя, когда на нем лежат Евангелие и крест, то есть на исповеди – и нигде больше! Страшно, когда в документах фигурирует запись о принадлежности к тому или иному вероисповеданию и когда об этом спрашивают в официальном учреждении.
Когда Церковь попадает под опеку государства, ее путь начинает деформироваться. Вот что писала в 1936 году о феномене обласканности Церкви государством мать Мария (Скобцова): «Церковная жизнь постепенно перерождается по типу любого человеческого установления, Церковь становится ведомством, компрометируется государственными, подчас языческими идеалами. Эта отравленность церковного организма подчас заходит так далеко, что даже церковные иерархи утверждают, например, оправдываемость смертной казни с точки зрения христианства… Принадлежность к Церкви становится обязательной с государственной точки зрения, Церковь широко распространяется, механически включая в свой состав всех служащих, принадлежащих данному государству… Христова истина подменяется бесчисленными правилами, канонами, традициями, внешними обрядами…»[2]
В большинстве стран, освободившихся от тоталитаризма (в Польше, Венгрии, Эстонии, Латвии и Литве), Церковь, будь то Католическая, Лютеранская или Православная, начинает претендовать на роль государственной. И люди от нее тут же отшатываются.
В прошлом веке российская интеллигенция именно в силу своего неприятия государственной идеологии храмы почти не посещала и в сущности вообще была вне Церкви. В церковь ходили в основном простые люди, не читавшие газет, Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского. Они жили в деревнях, молились Богу, и всё, что делалось за пределами деревни, их не волновало. Эти люди не потеряли веру, ибо Господь спас их, если так можно выразиться, от культуры, от образованности и просто от информированности о том, что происходит вокруг. Они ходили в церковь, любили Бога и чувствовали себя в храме, как дома. Хуже было людям образованным. Они видели, что Церковь стала частью государственного аппарата, своего рода полицейским ведомством в духовной сфере, и, разумеется, не могли принадлежать к такой Церкви. И лишь очень немногие из россиян понимали, что огосударствленность Церкви свидетельствует не против Церкви, а против государства, ее поработившего. То же было в XIX веке и в Европе: ничтожно мало французов, итальянцев, немцев и т. д. посещали католические храмы и лютеранские кирхи. В церковь и там ходили либо простые люди, либо те очень немногие интеллигенты, которые смогли увидеть в религии не рутину, а присутствие Божие.
Религиозность образованного человека в прошлом веке реализовывалась вне Церкви, в форме нецерковного мистицизма и романтического порыва к Богу.
В Европе отношение к Церкви стало меняться давно, там появились истинно верующие, прежде всего – среди людей искусства. У нас же этот процесс только начинается. В начале века интеллигенция пошла было в Церковь; Н. А. Бердяев, В. С. Соловьёв и другие увидели и сумели сказать своим читателям, что та земная Церковь, которая устами священников доносит на прихожан, выдает справки о говении и делит людей на «белых» и «черных», православных и иноверцев, – это не Церковь Христова, которую врата адовы не одолеют, что в истинной Церкви нас ждут не те или иные установления, а Сам Христос, что вся эта государственная мертвенность не касается таинства Евхаристии. Люди начали тогда понимать это. Но грянула революция…
Сегодня интеллигенция возвращается в Церковь. Поэтому особенно страшно, что красно-коричневые силы всё время пытаются «приватизировать» православие, превратить его в свое оружие. Нестерпимо больно порой читать в «православной» прессе, что Россия должна быть государством для русских, а православие – государственной религией; что в каждом полку вместо политрука должен быть батюшка, и лучше, если батюшками станут бывшие политруки, т. к. у них есть опыт работы с солдатами… Всё это, разумеется, отталкивает неверующих от Церкви (хотя на самом деле нет людей неверующих – есть пока не верующие, или еще не верующие). Об этом нужно серьезно задуматься. Нужно помнить ответ Иисуса на третье искушение: «отойди от Меня, сатана; ибо написано: “Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи"».
Не случайно рассказ об искушениях Иисуса приведен в самом начале Евангелия. Даже те, кто не дойдет до Нагорной проповеди, успеют в течение первого часа знакомства с евангельским текстом прочитать эту удивительную повесть, в которой значимо каждое слово.
И не случайно все три ответа взяты Иисусом из Ветхого Завета, из 4-й главы Второзакония – книги, где в Библии впервые говорится о любви Бога к нам.
Нам кажется, что любовь Божия – это что-то само собой разумеющееся. Вроде бы каждый ребенок из христианской семьи с раннего детства знает, что это такое. Но не случайно в Библии речь о любви Божией заходит не на первых страницах, а только в конце Пятикнижия. Сразу, без опыта молитвы и духовной жизни понять, что такое Его любовь, невозможно.
Возвращаясь к ответам Спасителя сатане, остановимся на двух понятиях: «сердце» и «любовь». Без сердца нет веры, нет христианства. И без любви нет христианства, нет православия. Эти два понятия – поиски Бога сердцем и Божия любовь к нам – появляются лишь в пятой, последней книге Закона. Именно из этой книги Иисус берет ответы на вопросы искусителя. В сущности, во всех трех случаях Он дает один ответ – сердце горящее, наполненное любовью.
О проекте
О подписке