– Сантехник – это для отвода глаз. Я же говорил тебе: по натуре я художник, в душе – артист, а в жизни – слесарь. Всего-навсего.

– Если бы ты знал, как мне хочется взглянуть на тебя. Хотя бы краешком глаза.

– Я же тебе говорил – приставать буду.

– Ну и что?

– Как что? – удивился Алексей. – Я знаешь какой горячий мужик? Меня можно в печь вместо дров класть – моментально вспыхиваю.

– Ой, испугал!..

– И вообще запомни – у нас с тобой роман телефонный. Я на тебе остроумие оттачиваю. Ум упражняю…

– Значит, я для тебя что-то вроде подопытного кролика?

– Что-то вроде.

– Да, вежливостью ты не отличаешься.

– Какой есть.

– Ну скажи хотя бы, выходить мне замуж?

– Выходить. Обязательно. Лично тебе – пора. А то ты вон как на незнакомых мужиков бросаешься.

– А зачем выходить?

– Станешь женщиной – поймешь.

– Ой, женщиной! Ну и что в этом хорошего? Я уже женщина – дальше что?

– Врешь ведь?

– He-к. Если хочешь знать, я и женщиной-то стала из-за тебя.

– Ну, ты мне эти дела не шей, – строго, но шутливым тоном проговорил Алексей.

– Я серьезно.

– Слушай, ты потом и рожать станешь. Опять я виноват буду?

– Ты.

– Да ты что?! Ты эти фокусы брось, детка!

– А помнишь, ты мне говорил – у тебя принцип.

– У меня много принципов. О каком именно речь?

– Ты сказал: у меня принцип – с девушками не встречаться.

– Да, есть такой принцип.

– Ну вот. Я и решила: все равно скоро свадьба, бояться нечего. Я ночевала у жениха.

– Поздравляю. Но что из этого?

– Как что, глупый? Теперь ты можешь со мной встретиться.

– В каком смысле?

– В любом. Теперь ты можешь не бояться меня.

– Я тебя и так никогда не боялся.

– А ты говорил – боишься. Твои слова: «Не люблю я с вашим братом возиться. Это такая морока – не приведи Господь»?

– Слушай, ты как прокурор… Твои слова, ваши слова, наши слова… Ты их на магнитофон, что ли, записываешь?

– Да ты пойми, мне ничего не нужно от тебя. Просто хочу увидеть тебя. Посмотреть, какой ты.

– Нет, ты определенно с приветом. Я этого не учел. Да какой я? Как все. Как тысячи других.

– Нет, ты не такой. Я по голосу слышу. По словам угадываю. Ты ни на кого не похож. Ты необыкновенный!

– Тебя определенно заносит. Девочка, ты вбила себе в голову Бог знает что…

– Да чего ты боишься? Я невеста, скоро выйду замуж. Я из-за тебя вон на что решилась, а ты…

– Слушай, ваши дела – это ваши дела.

– Да уж, конечно. Я из-за тебя у жениха осталась, а ты сразу в кусты.

– Нет, абсурд какой-то!

– Я знаешь что поняла: все равно ему изменять буду. Уж тогда лучше сразу.

– Сколько тебе лет? Извини, забыл.

– Двадцать.

– И в двадцать лет такая философия?

– Да нет у меня никакой философии. Просто я не люблю его. Жениха своего.

– Ого, вот это что-то новенькое. Не любишь – а замуж выходишь. Зачем?

– Чтоб от родителей уехать подальше. Нотации их надоели, нравоучения. Все хочу поменять! Всю жизнь разом!

– Жених-то знает, что ты его не любишь?

– Для него главное – чтоб он любил. Он, знаешь, не от мира сего. Святой. Но мне с ним скучно. Ску-у-учно! Понимаешь?

– Да, в хорошенькие санки ты впрягаешься.

– А я решила так: не понравится – разведусь. Сейчас все так делают. Жизнь изменить никогда не поздно.

– Тут ты ошибаешься. Изменить ее никогда нельзя. Она неизменяема. Сделал что-то – все, проехали. Вернуться вспять нельзя. Отрезано. Жизнь – это драма единственных поступков, на века.

– Алеша, глупый… Как ты не поймешь – я хочу увидеть тебя. Я о-оче-ень хочу увидеть тебя.

– Как ты себе это представляешь? Ну, нашу встречу?

– Да как… Просто увидеться – и все.

– Ну, где – на улице, в метро, на вокзале, у памятника, под часами? Я, знаешь, что-то отвык последнее время по подворотням прятаться…

– Алеша, у меня есть идея.

– Так, померкни солнце, замри пространство!

– Мы можем встретиться у моего жениха.

– О Боже! Сколько раундов меня ожидает? Семнадцать? По три минуты каждый? Или, может, по пять?

– Каких раундов?

– Ну, он же бить меня будет. Твой жених. Учить жизни. Семнадцать раундов по три минуты – почти час сплошных ударов молотом. Кстати, я слесарь, а не профессиональный боксер.

– Но его же там не будет. Ты что?!

– Спасибо. Ты заблаговременно отравишь его ядом гюрзы.

– Зачем? Я просто скажу ему, чтоб он приехал сюда.

– Куда?

– К родителям. А сама поеду к нему. У меня есть ключи от его квартиры.

– Все, вербую тебя в свою систему. Из тебя выйдет отличный агент. Кстати, если жених неожиданно вернется, куда ты меня прятать будешь?

– Да он никогда не вернется. Если я ему скажу: жди меня дома – он будет ждать, что бы ни случилось. Он верит мне, понимаешь?

– И тебе не жаль его? Не жаль разрушать его веру?

– А что я такого делаю?

– Ну, конечно, в наше время обманывать мужчину – это просто хороший тон.

– Да ни в чем я его не обманываю. Просто встречусь – и все.

– И не боишься, что я буду приставать?

– Не боюсь. Чего мне теперь бояться?

– Да я же страшный как тигр. У меня вместо рук – когтистые лапы, а сзади хвост. Три метра длиной…

– Опять ты за свое. Я с тобой серьезно…

– Слушай, а ты не можешь устроить так, чтобы я сначала с женихом познакомился? А потом уж с тобой?

– Зачем он тебе? Чудак, право.

– Он мне нравится.

– Ой, не смеши!

– Честное слово. Я хочу дружить с ним. Я хочу быть ему самым верным другом. Псом собачьим. Я буду служить ему, так он мне нравится.

– А хочешь, я тебя на свадьбу приглашу?

– Инкогнито или в качестве почетного гостя?

– Да как хочешь.

– Видишь ли, если я стану другом твоего жениха, то тебе несдобровать. А если стану твоим другом – несдобровать ему.

– Это нечестно. Ты мой друг. Это я с тобой познакомилась, а не он.

– Ах, до чего же это милая штука – телефон. Хоть бы нашелся какой-нибудь поэт – пропел ему оду! Каких только тайн не слышали телефонные уши! Чего только не вынесли они со времени своего создания!

– Алеша, ну хватит языком трепаться… Ну правда…

– Ась?

– Встречаемся мы или нет?

– Будь Гамлет жив, он бы ответил: на этом свете – не ведаю, а уж на том – встретимся всенепременно.

– Давай послезавтра. Тебя устраивает?

– Погоди, птичка, не спеши. Дай подумать…

– Завтра я сама не могу. Мы едем с женихом кое-какие покупки делать. А послезавтра с обеда я свободна. На работе меня отпустят, не беспокойся…

– А если ты разочаруешься во мне? Ты меня бить будешь? – Алексей усмехнулся. – Бить гантелями жениха?

– Да нет у него никаких гантелей. У него все барахло в Мурманске.

– Где? В Мурманске? Да там же моя сестра живет!

– Знаю. Галя. Которая рожает детей. И ждет мужа-моряка на берегу.

– О, ты опасный человек, Алена! Тебя надо остерегаться. Ты все знаешь, все помнишь. Нет, определенно тебе надо работать в агентуре.

– Значит, так. Послезавтра во время обеда ты звонишь мне на работу. Договорились? Ключи у меня будут в кармане. Об остальном я позабочусь сама. Да, запиши мой рабочий телефон. Диктую…

– Записал.

– Ну что, пока тогда?

– Пока.

И, уже почти положив трубку, Алена на всякий случай прокричала:

– Так позвонишь? Точно?

– Позвоню.

– Ой, Алеша, смотри! Не позвонишь – я в людей перестану верить.

– Зачем такие глубоко идущие выводы?

– Ты меня целуешь?

– Целую.

– То-то же! – Она рассмеялась и с легким сердцем положила трубку на рычаг.

С Петром происходило что-то непонятное, он помрачнел, посерьезнел, при разговоре отводил глаза в сторону: тайная тоска точила его. Первой заметила это Людмила Ивановна, мать Алены, и не просто заметила, а как бы подвинулась душой к Петру, всегда испытывая к нему внутреннюю симпатию. Самое себя, истинную и правдивую, она часто прятала в тайниках души, давно поняв, что с таким мужем, как Георгий Александрович, невозможно жить в открытую. Чем больше откроешься ему, тем больше будет подавлять тебя. Мужу важно, чтобы человек, который живет рядом, мерил жизнь теми же мерками, что и он; в этом он видел назначение мужчины, мужа, главы семьи. Твердые, жесткие люди – они живут для себя. Для них не существует чужих правил. Мягкие люди (вроде Петра) – те дают жить другим. Мягкие люди (вроде самой Людмилы Ивановны) позволяют другим людям не только жить, но и садиться себе на шею. Вот в чем чувствовала Людмила Ивановна тайное родство с Петром. Вот отчего замечала перемены в его внутреннем состоянии. Вот почему он был ей дорог.

– А вы знаете, как я выходила замуж? – спросила Людмила Ивановна Петра.

В квартире они были одни, Григорий Александрович последние дни пропадал в спорткомитете (скоро соревнования, а он работал тренером по тяжелой атлетике), а Алена, естественно, была на работе в райздравотделе. После работы она велела Петру ждать ее дома, у родителей.

Петр вопросительно взглянул на Людмилу Ивановну.

– Совсем не так выходила, как однажды рассказывал Григорий Александрович. Помните?

Петр не очень хорошо помнил, но кивнул.

– Он как-то рассказывал: мол, собрались в студенческом общежитии, стрельнули шампанским, дешевая закуска, танцы под пластинки…

– Да, да, помню… – Петр и в самом деле вспомнил рассказ Григория Александровича.

– Дело-то все в том, что… только, Петр, дайте слово, что никому не расскажете о нашем разговоре.

– Да, конечно, конечно, Людмила Ивановна. О чем речь…

Людмила Ивановна рассказывать не торопилась. Накрыла на стол, заварила свежий чай, поставила домашний кекс.

– Кушайте, Петр.

– Спасибо.

Людмила Ивановна и сама села за стол; лицо ее вдруг показалось Петру обновленным: схлынула вечная усталость, озабоченность, померкшие обычно глаза налились светом, в котором проскальзывали искринки неожиданного озорства.

– А не хотите по рюмочке, Петр? Кагора. Слабенького дамского напитка.

– По рюмочке можно. – Петру и самому сделалось легче, свободней рядом с Людмилой Ивановной – впервые он видел ее такой раскованной, естественной. Он даже улыбнулся.

– Та-ак, погуляем сегодня. Сегодня такой день, сегодня можно…

– А что за день? – снова улыбнулся Петр.

– Ох, не спешите, Петр. Все по порядку…

К чаю Людмила Ивановна налила по рюмке кагора, они чокнулись.

– Ну, Петруша, поздравьте меня!

– Поздравляю… Только что у вас за праздник? Ей-богу, не пойму.

– Праздник? Молодость вспомнила, молодые годы, Петруша.

– А, ну, поздравляю вас, Людмила Ивановна!

Когда начали пить чай, Людмила Ивановна, несколько захмелевшая то ли от кагора, то ли от воспоминаний, с улыбкой призналась:

– Не просто молодость вспомнила я… Ведь день свадьбы у нас сегодня. С Григорием-то Александровичем.

– Как день свадьбы?! Простите, Людмила Ивановна, не знал.

– Не надо просить прощения, – мягко улыбнулась она. – Дело-то все в том, что мы никогда не отмечаем этот день.

– Почему? – удивился Петр.

– Да как вам сказать… – Людмила Ивановна задумалась на некоторое время. – Свадьба-то и радостью была, и горем, что ли… Ну, если не горем, так что-то вроде этого…

Петр не перебивал, слушал.

– Только, Петруша, вы дали слово: никому ничего… Особенно Алене. И особенно – Григорию Александровичу.

– Ну, конечно, конечно…

– Дело-то все в том, что в тот день я должна была выходить замуж не за Григория Александровича…

– А за кого же, простите?

– А за ученика Григория Александровича. Ивана Кошкина.

Петр ничего не понимал, но молчал, слушал. Удивила его только эта фамилия – Кошкин. Ведь и у Григория Александровича, и у Людмилы Ивановны, и у Алены была та же фамилия – Кошкины.

– Да, да, – кивнула на его догадку Людмила Ивановна, – он был однофамильцем. Причем любимчиком у Григория Александровича. Григорий-то Александрович, он не студент тогда был, он на десять лет старше меня, работал тренером в нашем институте (я ведь тоже Институт физкультуры окончила, легкой атлетикой занималась). А получилось как… Опоздал Иван на регистрацию. Банальная ситуация: на тридцать минут опоздал. И этого Григорию Александровичу вполне хватило.

– Как это?

– Он был свидетелем у нас. Ну как же, любимый тренер, любимые ученики. Я знала, он любил меня. А я… Мне они оба нравились – и Ваня, и Григорий Александрович. Но Ваня – молодой, сами понимаете, ровня. А Григорий Александрович – преподаватель, взрослый мужчина. Я его просто-напросто боялась…

– Ну и? – Отчего-то все в Петре напряглось от этого рассказа, замерло в душе.

– Ну, Григорий Александрович взял меня крепко вот так за руку, – она показала, как именно он взял – за запястье, – смотрит в глаза, мне даже страшно стало, и говорит так, что я чуть в обморок не падаю: «Люся, – говорит, – последний шанс у нас. Со мной ты будешь счастлива, с ним – нет. Он не боец. Он сойдет с помоста. Победителей не судят. Ну?!» И как закричит на меня! Я как во сне. Кивнула. Ивана нет. Когда Иван приехал, было уже поздно. Я расписалась с Кошкиным – только с другим, с Григорием Александровичем. Какая уж там свадьба после этого? Какое шампанское? Все отвернулись от нас…

И тонкая жгучая игла вонзилась в сердце Петра. Он ничего не говорил. Он слушал. Он во все глаза смотрел на Людмилу Ивановну и не мог поверить: да неужели? Не может быть… А Людмила Ивановна продолжала дальше:

– Всю жизнь потом Григорий Александрович боялся потерять меня. Он запер меня в клетке, отгородил от друзей. Запретил заниматься спортом. Только семья. Только дочь… И постепенно я превратилась в то самое, что вы видите перед собой. В женщину, о которой и подумать нельзя, что в молодости у нее были такие страсти… – Людмила Ивановна горько усмехнулась.

А Петр продолжал во все глаза смотреть на нее. Неужели опять? Неужели и здесь? Да что же это?!

– Не знаю, почему я вам рассказала все это сегодня… Впрочем, нет, знаю. – Она с грустью и с пониманием внимательно посмотрела Петру в глаза. – Дело в том, что я не хотела бы, чтобы в моей дочери, в Алене, повторилась моя жизнь. Конечно, вы совсем другой человек, не такой, как Григорий Александрович, вы мягкий, добрый, отзывчивый, но ради Бога, Петр, умоляю вас – никогда не притесняйте жену. Не запирайте ее в клетку. Не душите в ней живое, естественное, натуру. Жизнь в ней не душите, жизнь! Не надо…

Петр согласно кивнул, хотя мысли его шли совсем не в русле слов Людмилы Ивановны; на него снизошла как бы оторопь, недоумение: да что это, почему опять, зачем?!

– Я прожила немалую жизнь и должна признаться: жизни с Григорием Александровичем я не видела. Он подавил меня. Уничтожил. Растоптал во мне самостоятельность…

В это время раздался телефонный звонок, и, продолжая договаривать свою мысль – «…свободного человека» – Людмила Ивановна спросила:

– Да?

– Мам, это я. Привет. Петр у нас?

– Да. Мы сидим с ним чай пьем. Разговариваем.

– Передай ему, чтобы ждал меня и никуда не уходил. Что бы ни случилось – ждал и никуда не уходил.

– Хорошо, хорошо.

– Ну, пока! – Алена без всяких объяснений положила трубку.

Во время обеденного перерыва Алексей не позвонил. Не позвонил и через час. И через два часа. Выходит, Алена зря отпрашивалась у заведующей: ключ от квартиры Петра лежал в ее сумочке мертвым грузом.

– Что же ты не уходишь, Леночка? – поинтересовалась Нина Васильевна, взглянув на нее с некоторой насмешливостью, которую с трудом переносила Алена.

– Решила закончить срочное, а потом пойду, Нина Васильевна, – ответила Алена.

– Ну, ну, хорошо… – И заведующая вновь улыбнулась как бы ласково, но со скрытой усмешкой. И чего ей надо?

Наконец Алексей все-таки позвонил. Часа через три.

– Господи, я уж думала, ты провалился сквозь землю! – обрадованно затараторила Алена. Она так искренне обрадовалась звонку, что даже укорять Алексея была не в силах.

– Видишь ли, – сказал он, – раньше никак не мог. Дела.

– Ну, хорошо, хорошо. У меня все готово. Ключ в кармане. Где встречаемся?

– Тут такие дела, птичка. Сегодня я никак не могу. Уезжаю в командировку.

– Как так?! – с недоумением вырвалось у Алены.

– И вообще, понимаешь ли… я переезжаю. В другой город. Насовсем.

– Ой, не ври! Ты что? Так я тебе и поверила!

– Серьезно.

– Да врешь ты все!

– Ну, хорошо. Допустим, вру. Допустим, не уезжаю. Остаюсь здесь. Но в командировку-то я уезжаю точно.

– Но почему так срочно? Ты же говорил… Ты же обещал…

– Ничего я не обещал. И вообще, птичка, пора заканчивать наш телефонный роман. Побаловались – и хватит. Я устал…

– Но как же? Ведь я…