Сондуга
Поэма о русской деревне

Сердцем касаюсь крыш твоих, Сондуга,

тебе благодарное,

пусть горит оно над лесами твоими

и сограми, как сиянье полярное!

Пролог

1.

На столе моём чистый лист,
Он мне кажется парусом белым,
Он, как парус, упруг и лучист,
Покоряется только умелым.

Тихо в комнате. Утро. Январь.
Что есть память и что есть душа?
Даровая за жизнь медаль,
Или парус, чтоб плыть не спеша?

2.

Я хочу рассказать о Сондуге,
О веках её и часах,
О деревне, что русские плотники
В верховажских срубили лесах.

Мысль о ней в напряженье держала
Мою душу не год и не день,
И понятно, ведь это держава
Из шести небольших деревень.
Высоко на морене древней
Её крыши припали к тайге,
Плывёт по лесам царевной
На угоре-быке.

А на плечи она накинула
Кружевной с ромашками луг,
По льняному подолу клиньями
Клевер, рожь, тень речных излук.

Занесён был в военную пору
Я в неё с городского двора,
И родными мне стали угоры
Твои, Сондуга, – детства страна.

3.

Русский Север… Леса бескрайные
(бирюзовое пламя царских корон),
Новгородцы в года стародавние
Русской жизни зажгли здесь огонь.

Русь крестьянская,
Русь Великая,
Через согры пролёг твой путь,
По местам, где морошкой, брусникою
Вся усыпана Севера грудь.

По Онеге, Ладоге, Ваге,
По дремучим двинским лесам
Пробирались на Север ватаги
Новгородских сбоев-крестьян.

Под угорское чёрное солнце,
Воспалённое ядом болот,
Разбегалась боярская вольница
На ушкуях, волоком, вброд.

4.

Мы из Новгорода Великого
От бояр-лиходеев сбежали,
У Ильменя в лебединых криках
Новгородки нас рожали.

На болота тумана змеи
Выползали и таяли в «окнах».
Где земля, чтобы рожь посеять?
Где луга, чтобы ставить копны?

На заре топоры токуют,
А костры – как красные гребни,
Топорища колдуют
На угорах деревни…

Дорога

Из большого мы ехали города.
…Плыл «Шевченко» в ночь, не спеша,
За кормой отдыхала Вологда,
Но трудилась машины душа.

Мои спутники спали в каюте,
Утомлённые дня суетой,
Верхней палубы плыло безлюдье
Сквозь полей тишину и покой.

Сырь ночную и трав неизвестных
Резкий запах – струила река
С берегов и лугов окрестных
Под пронзительный плач кулика.

Огоньки деревень проплывали,
Образ родины с детства святой,
В них по-прежнему много печали
Для души, как моя, городской…

Возвращение – декабрь 45 г.

Нас метель тогда провожала,
Заметала позёмка след,
Редко где в стороне мигала
Деревенька огнями в ответ.

По замёрзшей реке, бездорожью,
Наши сани спешили в ночь:
Надо утром машиной порожней
На поезд успеть точь-в-точь.

Мне мерещилось: там, за кустами
И по руслу уснувшей реки
Мчатся следом серые стаи,
Чьи-то злые горят зрачки.

Облегчённо мама вздохнула,
Когда ветер за полночь стих,
И луна в сани к нам заглянула,
Ожил долго молчавший ямщик.

Сосед наш, Василий Игнатьич,
Колхозный, в годах, бригадир.
Председатель его назначил:
До Сямжи семью проводи.

– Ты не бойся, Ольга, доедем,
Видишь – лошадь бойко пошла,
Чует: где-то близко деревня,
Захотелось конюшни тепла.

Значит, в город направилась к мужу.
Я гостил в нём раз – до войны,
Он, конечно, деревни не хуже,
Но привычней к Сондуге мы.

Паренёк у тебя востроглазый,
Будешь помнить деревню аль нет?

Я молчал. Над тайгою безгласной
Лили звёзды свой призрачный свет.

22 июня 41 г. Таврический сад

Докурив сигарету,
Я вернулся в каюты тепло.
Может, в памяти брезжило это,
Может, брезжила ночь в окно…

…Мы гуляли с мамой по саду,
Это было как будто вчера,
Вдруг спешить стали люди куда-то —
Так для нас началась Война.

Сразу стихли в саду деревья
Замерла на пруду волна,
Потемнело вокруг, как в затменье,
Так в меня вступила Она.

…Мы по улице шли, по любимой,
Где июньские липы цвели,
Торопились люди мимо,
И детей вели и везли.

И мороженщица покатила
Белый ящик с эскимо…

А потом сирена завыла,
Стали пушки стрелять,
Как – в кино.

И всё чаще шли солдаты
Под мотив широкий такой,
В наш сад привезли аэростаты,
Это тоже было Войной.

В эвакуацию

На площади у вокзала
На вещах сидели два дня.
Помню, девочка рядом трещала:
Знаешь, мальчик, какая Она?

Мне о ней рассказала мама,
Она раньше была на войне.
Это – папы шагают прямо,
А потом лежат на траве.

И чей папа не встанет, тот ранен,
Скоро, значит, вернётся домой…
– Замолчи ты, бога ради,
Несносный ребёнок какой!

Рассердилась девочки мама,
О такой я не слышал войне,
Мой папа ходил всегда прямо
В портупее – крестом на спине.

…После Тихвина еле-еле
Поезд полз, замирая, как червь,
А над ним злые птицы летели
И несли ему смерть.

В чахлый вереск, в жидкие сосны,
Где в кюветы, где под кусты
Прячась днем, и лишь вечером,
в звёзды,
уходили мы от Войны.

Помню вечер,
Поезд долго стоял у моста,
А над ним серебряный кузнечик
Стрекотал – может быть, неспроста.

У вагонов гадали женщины,
Чей он, ТОТ или свой?
Вдруг соседка, та, что поменьше,
Зло сказала: Ирод какой!

…Дальше смутно: в трюме нары,
И «Шевченко» – колёсный чудак,
Хмурый лес и какой-то усталый
Наш обоз на двух лошадях.

На одной – поляк с Украины,
Далеко занесла их война,
Самого, двух дочек и сына.
Умерла его вскоре жена

Уж в деревне, где в кузнице тёмной
Всю войну лошадей он ковал,
Молчаливый, угрюмый, огромный,
И кузнец был, и коновал.

Июль 1967 г. Тотьма

…Утонул городок в берёзах
Над широкой, как Север, рекой,
Затенённые елями плёса,
И рискованный сплав молевой.

Ровно в полдень на доски причала
Я ступил, как на лунный песок,
Где-то здесь моей жизни начало,
Где-то здесь моей жизни исток.

Путь далёк был еще, в Верховажье,
Куда транспорт один – мотовоз.
Городской показалось блажью
Мне метро после этих вёрст.

Машинист, сондожанин знакомый,
Под хмельком – один раз ведь живёшь,
Лихо вёл мотовоз и вагоны
Сквозь тайгу и колёсный галдёж.

И ещё километров пятнадцать
По дороге мы шли до тех пор,
Пока лес не стал расступаться
И открылся для глаз простор…

Встреча

Я узнал тебя, древняя Сондуга!
Эти крыши, летящие вверх,
Эту церковь с крестом полусогнутым,
Эту светлую дымчатость верб.

У дороги из леса катила
Нам навстречу волны рожь,
Будто что-то мне говорила,
Может, это: знала – придёшь.

Плёсо

По мосткам из широкого тёса
Перешли мы мельничный ров,
Но исчезло зеркало плёса,
Но не слышен гул жерновов.

Истончала река, обмелела,
Вроде – ниже деревья окрест.
Вон, под ивами, берега тело,
Где впервые в воду, где шест.

И поплыл неумело в саженки,
Подражая взрослым парням,
Завизжали истошно девчонки,
Волны двинулись к плёса краям.

Вон и Холм над рекой невысокий,
С тёмной зеленью старых берёз,
Образ дома – шалаш крутобокий
Там я строил из веток, всерьёз.

И дорога до ближнего леса,
Как она заросла травой,
И берёзки, их не было, здесь мы
Разжигали костёр ночной.

Выше там по речке, над плёсом
Он у нас до утра горел,
И таинственно в мраке звёздном,
Глаз луны на меня смотрел.

Тайга

По угору набитой тропинкой
Поднялись мы к деревни домам,
Вокруг нас, сколько глазу видно,
Расстилалась тайга:

Тёмно-синий, ультрамариновый,
Завороженно, как под водой,
Лес стоял. Отрешённо, надмирно
Облака над ним плыли грядой.

На урезе крутом горизонта,
Там, где лес прогибался слегка,
Капля синей воды озёрной
С окоёма, казалось, стекла.

Над домами деревни, над скатами
Крыш тесовых, выцветших влоск,
Не как в городе – улиц заплатами,
Купол неба горел в полный рост.

Вот какая ты, древняя Сондуга,
Нет, недаром ты снилась мне,
Твоего простора и воздуха
Я хранил частичку в душе.

Вот какая, ты прадедов родина,
Нет, не зря твой струился свет.
Здравствуй, детства седая поскотина,
На тебе мой пастуший след.

Здравствуй, лес величавый,
И привет мой вам, облака,
Как мой дед с новгородской заставы,
Я пришёл к вам, минуя века.

Юная Сондуга

Светлоглазая, белоголовая
И с корзинками, видно – в лес,
Мне навстречу шла Сондуга новая
В голубых образах небес.

Снова детство дорогой пылило
И цвели на меже васильки,
Как и раньше, немного сквозило
Ветерком от реки.

Как и раньше, на взгорье
Словно плыли деревни дома,
Только мельниц не видно в поле,
Ни одного за домами гумна.

– Вы, ребята, куда?
– Мы – по малину.
За Гуляево поле, в Якунин лесок.