Мои родители не очень радостно приняли мой выбор. Она им не понравилась. Но противиться они не стали. Им было неловко передо мной за их предыдущий неудачный выбор.

Мы зарегистрировали свой брак. Она не захотела менять свою фамилию. Мне было безразлично. Меня не насторожило и то, что её родители не захотели, почему-то, устраивать свадьбу своей единственной дочери. Меня это, отчасти, устраивало. Я пропустил это без особого внимания. Слишком шумная уже была у меня свадьба, и созывать тех же очередной раз, не хотелось. Всё ограничилось скромной вечеринкой дома в Кисловодске, где кроме родителей было приглашено человека четыре.

Тогда я работал в концертной бригаде кисловодской филармонии. Концерты были по санаториям городов Кавминвод. Если не было репетиций, к шести часам я уходил на работу. Обычно к полуночи я возвращался домой. Так повторялось изо дня в день.

Её родители уступили нам весь второй этаж из трех просторных комнат и веранды их небольшого старого каменного дома, который располагался на огромнейшем участке неподалёку от санатория «Москва». Мы поздно вставали. Чем-то занимались дома: то я помогал тестю, который решил привести в порядок постройку во дворе, то ковырялся в огороде, то мастерил что-либо из мебельных щитов, которые были привезены тестем с мебельной фабрики, где он работал автомехаником.

– Вот, если бы ты мог делать мебель. Прибыльное дело, сказал как-то тесть.

– Ну, для сложных вещей нужно мастерство и опыт, а что-нибудь простое, например, тумбочку для белья, без проблем.

– Если сделаешь качественно, я смогу её продать, – не отставал он.

Через пару дней я закончил собирать первую. Ему понравилось, как я её сделал, и уже на следующий день она была продана.

– Видишь, какое прибыльное дело. Почти половина твоей зарплаты. Сделай ещё штуки три. Уже клиенты есть.

Он привез полированные щиты, и я выполнил его просьбу.

– Может, ты пойдёшь работать на мебельную фабрику? Через некоторое время научишься делать сложную мебель, – предложил он. – Это надёжнее, чем твоя музыка.

– Надо подумать, – уклонился я от прямого ответа.

Мне не очень хотелось идти работать на фабрику. Но не хотелось огорчать тестя. Поэтому я настроил мою жену Валентину, которая уговорила своего отца не приставать ко мне с этой идеей.

Работа музыкантом меня устраивала. После перехода в цирковой эстрадный оркестр, который состоял человек из двадцати, я открыл для себя новое ощущение, которое испытывает оркестровый музыкант. Репертуар постоянно менялся, партитура была сложной. Это сильно отличалось от маленьких ансамблей и духовых оркестров, в которых, в основном, приходилось мне играть. Может, исключением был диксиленд, в котором пришлось поиграть несколько месяцев.

Один из трубачей, который был немного старше меня, но имел солидный опыт работы в крупных российских оркестрах, указал мне на некоторые мои недостатки. Оказывается, что если «дышишь» животом, а это означало регулирование потока воздуха, вдуваемого в трубу брюшной мышцей, начинаешь меньше уставать и легче выдерживать стройность звучания, которое так необходимо для обеспечения качества звучания в коллективной игре. А еще нужно было поменять манеру атаки языком. При игре на трубе языком регулируется и акцентируется начало и конец звучания каждой ноты. И необходимо обратить на правильность акцента окончания звучания нот. Обычно, это не всегда выполняется музыкантами и приводит к небрежному звучанию оркестра. Я учел его замечания.

Вдруг, я услышал совершенно иное звучание своей трубы. Я понял, как должны звучать настоящие оркестры. К сожалению, оказалось, что по настоящему, вкусно звучат всего раз-два и обчелся оркестров. Я был поглощен новым восприятием и как наркоман хотел испытать то чувство восприятия музыки, которое испытывает музыкант, не слушая музыку, а которое можно испытать, сидя в оркестре и участвуя в процессе рождения звуков, аккордов и последовательностей аккордов. Это особенно интересно, когда не упрощены сложные гармонические композиции авторов. Ты – не вне, ты – внутри звучащей музыки. Да, музыкант совершенно по-другому воспринимает музыку, слушая её. И каждый, не приобщившийся к музыке, можно сказать, обворовывает себя, т.к. слушание музыки – это мироощущения через плоскость звуков. Но музыкант во время участия в рождении этой музыки, испытывает другие ощущения, которые мало сравнимы с ощущениями слушателя.

Дома все было мирно и спокойно. Её родители относились ко мне внимательно, хотя мы не так уж и часто с ними встречались из-за разного режима работы. В их доме не любили принимать, почему-то, гостей. Да и к нам никто не заходил, может, потому, что я постоянно занят вечерами. А может, потому, что Валентина была далека от музыки. Как говорится, ей медведь на ухо наступил. Она не пела и ни на чём не играла. Ей не интересно было в кампаниях с музыкантами. К тому же она не употребляла спиртное, а среди музыкантов часто встречались любители пропустить рюмку-другую особенно, если есть хорошая кампания. Удивлялась, как можно, кроме обычных рабочих дней по одному представлению, выдерживать по три представления в день, трижды в неделю, каждое из которых длилось по два с половиной часа. Она где-то вычитала, что два часа игры на духовом инструменте, равен рабочему дню шахтёра по затраченной энергии. «Вот, ты такой и худой», – говорила она.

Прошло два года. Казалось, что все было нормально. Но постоянно можно было ощутить, что каждый из нас остался частично в прежней жизни. Чувствовалась немного обособленность. Это было заметно и в наших сексуальных отношениях. Как бы я ни пытался избавить её от внутреннего напряжения во время занятий любовью, чтобы она хотя бы немного, но полностью отдалась бы чувствам и эмоциям, этого у меня не получалось. Ею быстро было найдено оправдание, что матка у неё, почему-то, опущена и поэтому она не понимает, каких ощущений я пытаюсь добиться от неё. Её вполне устраивает и так, как есть, а лечиться все никак не соберётся. Да и разве плохо, что не нужно предохраняться? Я частично смирился с этим.

Наконец-то, у неё появилась перспектива устроиться на работу в тот же самый институт на свой факультет в качестве преподавателя французского языка. Вероятно, отец постарался через своих знакомых, заплатив кому-то деньги. Но для того, чтобы начать работать, нужно было окончить специальные курсы повышения квалификации в Ленинграде. И уже в конце августа она уехала в Ленинград, а я остался на Кавказских Минеральных Водах, чтобы дождаться окончания циркового сезона и уже только затем приехать к ней.

В Ленинграде было, где остановиться и пожить несколько месяцев, т.к. тёща на лето сдала комнату одной лет восьмидесяти от рождения ленинградке. Ей понравилось, и она собиралась приехать и на следующий год. Забавная старушка, которая работала ещё у Ленина в секретариате, и которая запомнилась мне фразой: – «Не заменимыми полны кладбища». В счет взаиморасчётов мы могли жить у неё в довольно большой и приличной квартире недалеко от Невского проспекта.

Я остался один на несколько месяцев. Как-то раз неожиданно для себя я встретил в Кисловодске камчатскую знакомую. Её звали Марией. Она работала радисткой на аэродроме.

Была замужем и вела себя всегда пристойно.

Хорошо меня знала по радиодиспетчерской, т.к. иногда наши смены совпадали. Я был очень рад нашей встрече даже только потому, что можно было узнать все новости с первых рук. Я спрашивал её обо всем и обо всех. У нас было много общих знакомых. Да и жили мы в соседних домах. Было интересно узнать, как и что изменилось после моего отъезда. Она рассказывала все подробно. И все время выражала сожаление о том, что всего осталось два дня до её отъезда.

– Ну, почему, в кои-то веки, я вырвалась на курорт и только за два дня до отъезда я встретила тебя? – лукаво глядя на меня, произнесла она.

– А что бы изменилось, если бы мы встретились месяцем раньше?

– Я бы попыталась тебя охмурить, – продолжала она.

– Ты же добропорядочная жена. Или на курорте все отменяется? Что же ты на Камчатке не интересовалась мной, как делали это другие? – не делая акцент на её желании, ответил я.

– А что, нужно было вешаться на шею? Тебе с твоими друзьями, по-моему, далеко было не до таких, как я.

– Зачем ты себя принижаешь, У тебя все в порядке. Даже муж и дети есть, – пытался я вынудить её отозваться насчет мужа.

– Не думаю, что мой муж отличается от большинства других мужиков, когда уезжает на курорт. А там, где живёшь, нужно соблюдать элементарные правила. Там ничего нельзя скрыть. Все становится когда-нибудь явным. А у тебя как дела с новой женой, надеюсь, все нормально? Не так, как с первой?

– Да как тебе сказать? И не то, что чтобы «да» и не то, чтобы «нет». Так себе.

– Дети-то есть?

– Нет, и пока не предвидится.

– Это уже хорошо. Можно ещё сто раз передумать и поменять жену.

– Я уже сто раз поменял. Что-то не хочется бесконечно продолжать эти замены, – засмеялся я.

– Что, и исключения не делаешь?

– Пока нет.

– Не поверю никогда, чтобы мужик мог так резко измениться. Если попробовал хотя бы пару женщин, то трудно остановиться. А ты, я всегда думала, что был озабочен этим вопросом, – пыталась она оставить прежнее русло разговора.

– Знаешь, здесь другая атмосфера и другие люди. А тебя встретил, и почувствовал себя на Камчатке и все, кажется как прежде, – решил я не томить её больше, т.к. было понятно, что она, не против мне отдаться.

Мы сидели на скамейке в укромном уголке кисловодского парка. Было не так поздно, но никого нигде не было. Всё время разговора я сомневался, переступать рубеж или нет. Я уже знал до встречи, что этого мне, скорее всего не избежать. Какая разница, когда это произойдёт, позже или сейчас? Я решил не сопротивляться самому себе. Было интересно отметить, как меняются люди, уехав из дома на курорт. Иногда они становятся почти неузнаваемыми, раскованными и привлекательными.

– Иногда, конечно, хочется забыть обо всем, – продолжил я, обнимая её, – протянуть руку, расстегнуть кофточку, – говорил я, расстёгивая на груди её блузку, – оценить мимолётом её нижнее, пахнущее духами, бельё, умудриться нежно оголить грудь и прильнуть к ней губами.

Она молча следила за моими движениями рук. Чувствовалось, как участилось её дыхание, особенно, когда я начал целовать её грудь. Её руки обнимали мою голову. Затем я поцеловал её в губы и встал пред ней так, чтобы её ноги оказались между слегка раздвинутыми моими ногами. Взял её руку и её пальцами расстегнул молнию и пуговицу на брюках. Они сползли вниз. Своими руками я взял её за голову и медленно привлёк к себе. Она не сопротивлялась, обняв меня за талию. Стала целовать мой живот, опускаясь всё ниже… Я вытащил из кармана ветровки носовой платок и протянул ей.

Освободив рот, она сказала:

– Я немного не на это рассчитывала.

– Ты же опытная замужняя женщина. Подожди немного. Я, ведь, не сказал, что я уже ухожу, – улыбнулся я.

– Надеюсь, – тоже улыбаясь, ответила она.

Часа через два уже прощаясь, я признался ей:

– Вообще, я не ожидал от тебя такого.

– Да я и сама от себя такого не ожидала. Все получилось само собой. Хотя, я такая, наверно, как и все. Не лучше и не хуже. Как ты говоришь, атмосфера здесь на курорте другая? Дома работа, суета, семья, а здесь на курорте вспоминаешь, что ты еще и женщина, к тому же. Теперь, уж, точно запомнится этот отпуск.

– А я тоже буду вспоминать тебя, как прощальную камчатскую улыбку моей судьбы. Было приятно и почему мы с тобой не обратили друг на друга более пристального внимания раньше?

– Потому, что ты был увлечён другими, а я была преданной и верной женой. А ты меня взял и соблазнил, – улыбалась она.

– Ты-то тоже меня пустила в блуд. Наверно, тому суждено было случиться, – больше себе, чем ей, сказал я.