Лейтенант Щенснович преподавал в недавно организованном Минском офицерском классе. Российский флот в то время овладевал новым смертоносным оружием – минами. В 1870—1880-х годах минное дело в России развивалось довольно интенсивно. Высочайшим приказом по Морскому ведомству на флоте было создано единое учебное заведение в составе двух минных школ – для офицеров и для «нижних чинов». Разместились они в Кронштадте.

Крымская война (1877–1878 гг.) только подтолкнула к дальнейшему развитию минного оружия как в русском флоте, так и за рубежом.

Именно тогда капитан-лейтенант С.О. Макаров (впоследствии легендарный адмирал) стал Георгиевским кавалером, применив в 1878 г. первую торпедную атаку, в результате которой был потоплен турецкий военный пароход.

Брат Михаила Николай кончил Минный класс еще в 1878 г. перед заграничным плаванием на Дальний Восток, но он отдавал предпочтение надводному применению минного оружия.

По следам брата и под влиянием своего командира Щенсновича Михаил Беклемишев уже в 1883 г. поступил в Минный офицерский класс, где встретился с Генрихом Цывинским.

Кстати, служебные пути всех трех братьев Беклемишевых и Генриха Цывинского неоднократно пересекались. Третьим двоюродным братом был сын Александра Петровича, дослужившегося до тайного советника. В свое время именно он помог сыновьям брата поступить в Техническое училище Морского ведомства.

В 1890 г. Г. Цывинский получил назначение старшим офицером на фрегат «Владимир Мономах», который отправлялся на Дальний Восток в составе отряда кораблей, сопровождавших Цесаревича Николая. Как общеизвестно, 11 мая во время нахождения Николая в небольшом городке Оцу, недалеко от Нагасаки, на Цесаревича набросился японский полицейский Цуда Сандзо, успев нанести саблей два удара по голове наследника. Ранения для жизни оказались неопасными, однако крови Николай потерял довольно много. Полицейского скрутили принц Георг и двое рикш, которые и везли будущего императора и принца Георга в открытых колясках. Николаю тут же была оказана помощь.

Цуда Сандзо был осужден и приговорен к смертной казни, которая впоследствии была заменена пожизненной каторгой на острове Хоккайдо, где 30 сентября 1891 года уже бывший «японский городовой» и скончался от пневмонии. Родственники Цуда стали изгоями. В деревне, где родился полицейский, навсегда запретили называть детей его именем.

Официальную версию нападения на Цесаревича выразил российский посланник в Японии Дмитрий Шевич с дикой своеобразной логикой, выработанной односторонним пониманием китайских классиков», ненавидящий иностранцев, гордый и самолюбивый, мечтающий о великих подвигах и перемене своей скромной доли, напал на Цесаревича.

Михаил Беклемишев с интересом прочитал в петербургском еженедельнике «Правительственный вестник»:

«…Торжественная встреча, оказанная в Японии в совершенно исключительной форме Русскому Цесаревичу, которому повсюду отдавались императорские почести, а главное – овационный характер приема Августейшего Гостя самим народом в течение всего путешествия, давно уже мутили закоренелого «самурая», вспоминавшего к тому же, как в его юные годы этот самый народ питал к чужеземцам чувства глубокой ненависти. Восторженный прием в Киото, древней столице Японии, всегда отличавшейся своим антииностранным фанатизмом, довершил дело озлобления в душе преступника. Он не мог перенести рассказов о народном приветствии в Киото… и когда он поутру рокового дня выстраивался в рядах своих товарищей, предназначенных для охранения…, он, надо полагать, уже принял свое гнусное решение».

С тех пор и пошла гулять по России то ли присказка, то ли ругательство – «японский городовой».

Сразу же после известия о покушении от государя была получена срочная телеграмма: «Отставить дальнейшее путешествие по Японии и немедленно идти во Владивосток», что и было исполнено.

Генрих Цывинский не удержался от возможности описать встречу Цесаревича во Владивостоке:

«11 мая 1891 г. отряд под флагом Наследника в пасмурный, холодный, туманный день входил на Владивостокский рейд. С крепости и судов Сибирской флотилии гремел салют, а на пристани были собраны высшие военные и морские власти Дальнего Востока, выстроены шпалерами гимназии и городские школы, а берега и Светланская улица пестрели городскими жителями. Вновь построенная на берегу каменная триумфальная арка «Николаевские ворота», пристани и городские улицы были убраны флагами и зеленью. Суда нашего отряда выстроились вдоль берега в одну линию. Приняв рапорты властей на «Азове», Наследник съехал на берег вместе со свитою и обошел фронт выстроенных войск. «Ура» гремело в воздухе, институтки бросали цветы, а одна мещанка в порыве энтузиазма скинула с себя шелковую косынку и бросила Наследнику под ноги, очевидно, с целью получить на ней отпечаток его ноги, но он аккуратно перешагнул через и, не задев ее, пошел по фронту войска и школ. Приняв «хлеб-соль» и депутатские приветствия, Наследник поехал в собор, в крепость и порт.

Установив фрегат на два якоря фертоинг^[3], я с мостика в бинокль обозревал город, который не видел 10 лет. Город значительно вырос и изменился: появились каменные дома, Новый дом с парком главного командира, дом военного губернатора, морской клуб, несколько новых пристаней, коммерческий порт с краном, вокзал железной дороги, а вокруг бухты на горах появились крепостные форты и шоссейная дорога между фортами. Но пресловутая Светланская улица была вымощена лишь в центре, у собора, а в остальном своем протяжении шла по балкам и ухабам, как 10 лет назад…»

Ни братья Беклемишевы, ни сам Цывинский не могли даже подумать о том, что менее чем через пятнадцать лет Владивосток станет колыбелью подводного флота России.

В сентябре 1892 г. Г. Цывинский был назначен помощником Главного инспектора по минному делу и принял деятельное участие в проектировании надводных бортовых аппаратов для выбрасывания мин Уайтхеда (тогда еще они не назывались торпедами).

В русском флоте все, связанные с подводным взрывом, традиционно относились к минному делу. Термин «мина» (заграждения, шестовая, буксируемая и т. д.) прочно вошел во флотский лексикон. Торпеды тоже именовали «самодвижущимися минами». Под этим названием они просуществовали вплоть до середины 20-х годов XX века.

В 1894 г. закончилось испытание новой конструкции аппарата для стрельбы минами (торпедами). Корабли флота получили новое минное вооружение. За разработку этих аппаратов Г. Цывинский получил Высочайшую денежную награду в 1000 рублей, а его сотрудники по минному отделу – Беклемишев (Николай) и Андерсон – по 500 рублей.

Впоследствии он добавил в своих записях:

«По трем специальностям я имел трех талантливых помощников капитанов 1-го ранга Гемера, М. Беклемишева и Шрейбера».

Во время службы в минном отделе Г. Цывинский вплотную сошелся с братьями Беклемишевыми – фанатами минного дела. И если оба Николая Беклемишева были сторонниками усовершенствования надводных минных кораблей, то Михаил грезил на флоте мечтами о скором появлении на флоте нового грозного класса морских кораблей – подводной лодки.

Надводник до мозга костей, Г. Цывинский, как и многие другие моряки, не верил в использование подводных лодок в военно-морском флоте, считая это фантастикой, и на неоднократные заявления младшего Беклемишева о грядущем будущем подводного флота неизменно отвечал:

– Ну! Нашему теляти да волка бы съесть…

Хотя раздумывая о быстром прогрессе в военно-морском флоте, восклицал в сердцах:

– А дьявол его знает!

Это было время перехода от парусного к паровому флоту и от деревянного к стальному судостроению.

Вместе со строительством металлических кораблей шло развитие и морского оружия, в первую очередь минного.

Зимой 1895 г. Г. Цывинский в свое третье прибытие на Дальний Восток принял в Нагасаки клипер «Крейсер» у капитана 1-го ранга Николая Александровича Беклемишева, который сразу же отправился во Владивосток.

Забегая немного вперед, можно отметить, что в начале сентября 1905 г. Г. Цывинского назначили командующим Балтийским отрядом судов, стоявших на Большом рейде Кронштадта под флагом контр-адмирала Н.А. Беклемишева.

Двоюродный брат Михаила и Николая Беклемишевых Николай Александрович в 1906 г. был ранен в плечо во время Кронштадтского бунта и, так и не оправившись от ранения, скончался в 1907 г.

Оставил свои записки о встречах с Михаилом Беклемишевым и Петр Николаевич Рыбкин, сподвижник изобретателя радио А.С. Попова. В своей книге «50 лет на флоте» он писал:

«Главным руководителем и двигателем сложного учебного дела на судах Учебно-минного отряда был флагманский минный офицер Михаил Николаевич Беклемишев. Три брата Беклемишевы были широко известны на флоте, из них особенно выделялся младший брат Михаил Николаевич.

Три брата Беклемишевых обладали замечательными способностями. Они блестяще окончили Морское Николаевское инженерное училище. Солидная подготовка, которой всегда славилось это училище, не удовлетворила братьев Беклемишевых. Они не хотели носить мундир с серебряными погонами. Они старались стать полноценными морскими специалистами и все трое поступили в Морскую Академию. Михаил Николаевич блестяще окончил Академию, где хорошо изучил минное дело, тотчас же был назначен на должность флагманского минного офицера в Учебно-минный отряд и ревностно принялся за свое дело и своей энергией, трудом и своими глубокими познаниями увлекал буквально весь личный состав отряда.

Он вел все учебное дело отряда, обучал минных офицеров, составлял ответы на многочисленные бумаги, поступавшие к нему, отвечал за выполнение учебной программы и за испытания по минному делу, назначенные Морским Техническим Комитетом на текущую кампанию. Он выслушивал многочисленные запросы, жалобы и прочее, и прочее.

Все это заставляло Михаила Николаевича почти целый день сидеть в своей каюте и зарываться в самую гущу бумаг, книг, карт и целых полотнищ таблиц с точным указанием, что на каждую неделю предстоит делать по всем отраслям минного дела двум сменам минных офицеров и 32 сменам минеров. Все это он делал шутя, весело напевая про себя легкомысленные мотивы; он успевал отвечать шутками на бесконечные вопросы надоедливых руководителей смен. Дверь его каюты, выходящая в кают-компанию, была всегда открыта и его неутомимая работа в облаках густого дыма папиросы была у всех налицо. Ему редко удавалось выходить из каюты, чтобы хоть несколько минут отдохнуть, покурить и поиграть в трик-трак, его любимую игру. Но, удивительно, заваленный сверх головы своими делами, он как-то успевал все слушать, что говорилось в кают-компании, и особенно он прислушивался, когда мне приходилось принимать в кают-компании прикомандированных в Учебно-минный отряд морских офицеров других морей и отрядов для ознакомления с беспроволочным телеграфом. Он не пропускал ни одного слова из моих пространных бесед, ни мою пропаганду нового средства связи.

А таких бесед приходилось вести беспрерывно, и отвечая на вопросы молодого мичмана, и уже пожилого инженер-механика корабля. Интересные опыты, которые мне приходилось вести, увлекали почти весь офицерский состав и особенно самого выдающегося из них флагманскою минного офицера. Когда в редкие минуты перед завтраком, обедом или ужином Михаилу Николаевичу удавалось бросить все дела и выскочить из своего кабинета в кают-компанию, то веселый смех, шум, радостные возгласы, приветствия слышны были издалека. Остроумная беседа или полный увлекательности по содержанию рассказ из интересных плаваний, остроумные анекдоты всегда были неисчерпаемыми темами всей дружно живущей морской семьи. Большая начитанность, редкая память, живой ум, остроумный, все это проявлялось у Михаила Николаевича на каждом шагу. Многие годы учебы, бессонные ночи, проводимые за работой, наложили на него свои отпечаток. Он казался гораздо старше своих лет, что очень повышало его авторитет среди окружающей его молодежи, к которой он всегда относился с большой сердечностью и добротой. Особенно он полюбил меня и всегда со мной обращался как с младшим братом. Мне никогда не забыть дивные летние вечера на Транзундском рейде, когда после захода солнца на кораблях спускали флаги и заканчивался учебный день. Молодая, уставшая за день, команда по сигналу разбирала койки, быстро успокаивалась и засыпала.

На острове Тейнерсари в небольшой деревне снимали дачи семьи многих офицеров, и каждый вечер дежурная шлюпка отвозила их на остров.

Офицеры с крейсера «Африка» вместе со старшим офицером также торопились: женатые к своим семьям, а неженатые погулять по живописным уголкам острова Тейнерсари.

Все это показывало, что там жили своей счастливой жизнью. В них молодые хозяйки радостно встречали своих усталых любимых мужей и старались лаской и заботой поскорее забыть проведенный ими тяжелый день и хотя бы последние часы провести вместе.

На борт корабля почти каждый день оставались только вахтенный офицер, я и Михаил Николаевич, приводивший в порядок при полной тишине свои расписания и приказы на следующий учебный день. Наконец и он заканчивал свои дела. Вечером он часто выходил на палубу и, слегка обнимая меня, гулял по палубе вдоль правого борта. Он много рассказывал про устройство корабля, вникал во все мелочи моих опытов и давал очень ценные указания, к кому обращаться за помощью, к кому писать рапорта. Вечер быстро подходил к концу. Вот уже склянки пробили 11 часов. Застучали уключины. Это последняя шлюпка уходила за офицерами на остров.

Наступило время и мне идти в каюту, заканчивать записи в рабочем журнале и тем заканчивать свой трудовой день.

Михаил Николаевич Беклемишев вскоре увлекся новым типом боевого корабля – подводными лодками и сделался большим специалистом в этой только что появившейся новой области морского дела…»