Первый день лета. Суббота. Короткий рабочий день. Поэтому они вернулись со стройки раньше обычного. Виктор остался возле общежития, а Валентина поднялась к себе, чтобы привести, как она сказала, себя в порядок. Больше часа терпеливо ждал и вот его девушка, ставшая такой близкой, спустилась.
Они решили зайти в ближайшее кафе, чтобы подкрепиться. Пробыли часа полтора. Спешить им некуда: завтра – выходной, а потому сегодня весь вечер принадлежит им и только им.
Выйдя из кафе, медленно шли по бульвару Ильича. Они неспешно и тихо ворковали. О чем? Обо всем. Валя была разговорчивее обычного и охотно делилась семейными секретами, рассказывая, какой у нее отец хороший – добрый и мастеровитый; какая необыкновенная мать – нежная и стряпуха гениальная; до какой степени озорничает братишка, которого все поважают; о школе-десятилетке, в которой пробыла от первого звонка и до последнего; о друзьях и подругах, которых, как сама выразилась, несметное количество.
– Кстати, – Валентина вспомнила и остановилась, – письмо от подружки третьего дня пришло, а я все еще не ответила, – она дернула Виктора за рукав рубашки. – Это все ты… Из-за тебя…
Виктор, широко улыбаясь (а кому не понравится, когда ради него идут на такие жертвы?), легонько притянул девушку к себе, губами прикоснулся к уху.
– Извини, радость моя.
Валя не отстранилась. Наоборот, положила голову на его плечо и так шла. У девушки отличное настроение, а про Виктора и говорить не стоит. Потому что Виктор безмерно счастлив. Ему так легко и радостно, как, наверное, еще никогда в жизни не было.
Бульвар закончился округлым маленьким сквером, затененным почти со всех сторон кустарниками. На небольшой площадке, по окружности – несколько скамеек. Выбрали, ими давно облюбованную: лишь проходя рядом, на ней можно заметить сидящих; слева, справа и сзади – разросшиеся кусты сирени и жимолости. Ничего не скажешь: уютное гнездышко и за обладание им идет конкурентная борьба среди парочек, желающих уединиться, спрятаться от любопытных глаз. Тут уж так: кто поспел, тот и пострел.
Им повезло: гнездышко свободно. Они присели. Над ними свешивались огромные бутоны цветущей сирени, запах которой будоражит чувства. Легкий ветерок приносит и другой запах – дразнящий и терпкий запах цветущей жимолости.
Пока они одни в скверике. Другие скамейки также будут заняты парочками влюбленных, но, очевидно, позднее. Редкие спешащие прохожие, идущие по центральной тропинке, не обращают на них никакого внимания. Влюбленным это нравится.
Влюбленные молчат. Тишина, нарушаемая лишь суетливыми воробьями да гружеными машинами и автобусами, проносящимися (за зелеными насаждениями) мимо на большой скорости. Покружившись вначале (видимо, присматривались), опустились напротив несколько пар сизых голубей и стали важно похаживать, очевидно, надеясь на милосердие людское.
– Гуленьки, – чуть слышно произнесла Валентина.
Но голуби все-таки услышали человека. Они остановились, встав в один ряд и глядя на парочку. Виктор вытащил из кармана корочку хлеба, прихваченную в кафе, и стал мелко-мелко крошить. Голуби, воркнув что-то друг другу (похоже, это был обмен мнениями насчет того, стоит или нет принимать подношение), важно, не толкаясь и не суетясь, приблизились и стали клевать крошки.
– Не хамы, – заметила Валентина. Виктор кивнул, понимая, кого она имеет в виду. – Не выхватывают друг у друга, не лезут в драку за обладание хлебной крошкой, а довольствуются тем, что досталось. Почему люди так не могут?
– Люди, Валенька, бывают разные… Как и птицы, – тут с шумом опустился воробей, выхватил из-под голубиного клюва довольно большую крошку, взмахнул крыльями и улетел. Пострадавший от такого нахальства не сделал ничего, чтобы защитить то, что ему по праву принадлежало. – Вот и доказательство…
Валентина промолчала.
Солнце, не слишком жаркое в эту пору, неумолимо клонится к закату. Тени от кустов становятся все длиннее и длиннее, покрывая собой почти весь скверик.
Валентина о чем-то думает. Откинувшись на спинку скамейки, смотрит в небо, где медленно плывут на запад небольшие клочковатые облака.
Виктор также молчит, не мешая девушке. Потом берет за худенькие плечи, прижимает к себе. Она не противится. Ее волосы, слегка естественно вьющиеся на концах, касаются его щеки, щекочут шею.
– Знаешь, – без всяких предисловий говорит она, – был Юрка… – Виктору не надо объяснять, о ком речь, хотя девушка обычно не касается этого предмета. – Проездом… Из Киева летел… С соревнований по боксу… Сказал, что одно из призовых мест – его… – Виктор слушал и не прерывал, давая девушке без помех выговориться. Слушал, а в сердце – дикая ревность к сопернику. Валентина после минутной паузы продолжила. – Объяснилась… Сказала, что между нами все кончено, что у наших отношений нет будущего… Не понял. Заерепенился. Вынудил сказать правду… что полюбила другого, – Виктор по-прежнему молчал, но в голове возникла строка из песни: «Только сердце почему-то сладко таяло в груди». – Умолял не спешить, подумать… Я твердо сказала: нет! Проводила… Расстались… навсегда…
Виктор прикоснулся сухими губами (все-таки нервничал, не зная, что его ждет впереди) к уху и чмокнул. Потом осторожно спросил:
– Ты… сказала «другой»… Кто он?
Девушка посмотрела ему в глаза, по ее лицу пробежала грустная улыбка.
– А ты не догадываешься? Ты все еще не знаешь?
Нет, он догадывался, но боялся в этом признаться себе.
– Спасибо, – тихо произнес Виктор.
– За что?!
– За счастье! – ответил Виктор. Он взял голову девушки, повернул в свою сторону, нежно наклонил и впился губами в ее губы, которые, как оказалось, также были сухими. Девушка не только не сопротивлялась, но даже подалась вперед, чтобы лучше почувствовать соединение.
Это был поцелуй, длиною в вечность. Потом поцелуи следовали один за другим. Виктору хотелось зацеловать на смерть девушку. Когда их разгоряченные губы слегка припухли, решили сделать паузу. Они сидели, тесно прижавшись. Виктор не выпускал девушку из своих цепких объятий. Валентина шепотом призналась:
– Мне очень хорошо… с тобой, милый мой мужичок… Ты – умный… Опытный… Добрый… Ласковый… Тактичный… Терпеливый… Твои руки прикасаются ко мне и во мне начинается дрожь, я слабею… Кажется, еще чуть-чуть и… Девчонки насчет тебя все уши мне прожужжали… Говорят, что нечаянно вытянула выигрышный билет, что упускать из рук никак нельзя. Держать, говорят, – и не пущать… Ой, до чего ж они правы, мои подруженьки! Возле тебя трется столько… И такие… Трудно будет удержать…
Виктор спросил:
– Ревнуешь?
– Еще как!.. Готова своими руками этих паразиток… Всех и в клочья!..
Виктор счастливо рассмеялся.
– Так-таки всех?
– Хочешь посмотреть, да? – она теснее прижалась к парню. – Достанется и тебе.
– Мне-то, Валюша, за что?
– За все, что есть и за все, что может быть. Не вижу, думаешь, как всем девчонкам строишь глазки? А те, идиотки, готовы писать на голяшки. И ведь писают, заразы!
– Но я люблю одну… тебя, родная! Я – верный мужчина, Валюша, очень-очень верный. Мне никто не нужен… Мне нужна ты и только ты.
– Я и развесила уши, думаешь? Считаешь, поверила?
– Если любишь, то придется поверить.
Спустились сумерки. Небосвод усеян звездочками. Потянуло ночной прохладой. Виктор взял со скамейки пиджак и накинул на плечи девушки. Он незаметно взглянул на наручные часы. Они показывали без четверти одиннадцать. В его голове пронеслось: «Неужели?..» Да, его девушка сегодня не спешит в общежитие. Его девушка не забыла, что «монастырские» двери вот-вот наглухо закроют и тогда… Уже до утра… Виктор счастлив, что впереди – вся ночь и весь воскресный день.
И были поцелуи. Один жарче другого.
Горизонт на востоке начал окрашиваться в пурпур, загораясь все ярче и ярче. Ночная мгла стала отступать. О наступлении нового июньского утра первыми возвестили миру птички, подняв невероятный треск и шум в кустах. Ветер начал раскачивать над головами ветки буйно цветущей сирени, воздух, напоенный этим ароматом, бодрил и радовал. Казалось, что не было позади бессонной ночи. Пошли первые автобусы. Зашуршали по асфальту подошвы редких прохожих.
Наступил новый день, обещающий влюбленным новые радости. Их будет много. В этом они не сомневаются.
В девять утра они расстались. Но ненадолго. После обеда встретятся вновь и договорились, что пойдут в кино.
Возле общежития, прощаясь, Валентина чмокнула Виктора в щечку. Впервые, надо сказать.
– И только? – притворившись удивленным, спросил Виктор. – Не густо, нет, не густо.
Валентина звонко рассмеялась.
– Сладкого – по чуть-чуть… А то приторно будет. Да и, – она кивнула на окна общежития, – сколько глаз за нами следят?
Она была права. Несмотря на раннее утро, из окон выглядывали мордочки любопытных особ и каждая из них мечтала оказаться на месте Валентины. Но, считают они, где набраться таких мужчин? Такие на улице не валяются. Не хлам, чтобы разбрасывать.
Виктору поначалу взгрустнулось: Валентина сказала, что с завтрашнего дня уходит в очередной отпуск. Первое, что пришло на ум, – уедет домой, а там… Не только родители, а и боксер Юрка. Да, порвала… кажется. Но женщины такие непостоянные, в особенности девчонки, у которых ветер гуляет в головах: вчера – одно, сегодня – другое, завтра – третье.
Значит, грозит расставание? Да, всего на пятнадцать дней, однако ему совсем не хочется, даже на сутки, даже на час. Да, Валентина пока не заикается об отъезде, но это ровным счетом ничего не значит: кто знает, какие она думки держит в очаровательной головке? Вот сейчас возьмет и скажет: а я, милый уезжаю. И что? А все! Трагедия, величайшая трагедия в мире. По крайней мере, для него. Он не предсказатель, чтобы видеть наперед свою судьбу. Возьмет и там останется, сойдется с Юркой, помирится. С ним-то знакома с пятого класса, а с Виктором? Меньше года. На чьей стороне преимущество? Вне всяких сомнений, на стороне Юрки.
Виктор глядит на девушку, а в голове бродят все еще нехорошие мысли. Интересно, спрашивает сам себя, любила она Юрку? Почему ни разу о любви к нему не заикнулась? Скрывает от него, Виктора, щадит или?..
Молчит девушка по поводу того, где собирается провести отпуск. Виктору хочется спросить, но не решается. И зачем? Ответ он знает наперед – яснее ясного.
И они прощаются у подъезда общежития. Виктору хочется поцеловать еще раз девушку, возможно, в последний раз, но… Прилюдно, что ли? Под прицелом десятка молодых глаз, уставившихся из окон? Невозможно. Поцелуй – вещь интимная и не предназначен для публичной демонстрации, для чужого взора.
Впрочем, голова Виктора занята сейчас не только этим. В голове вертится один вопрос: «Уедет завтра или послезавтра?» Ему надо выяснить! Он должен выяснить. И Виктор нашелся, как это сделать.
– Завтра, Валюша, как… встречаемся?
Девушка кивнула.
– Если у тебя нет других планов.
– И… во сколько? – Виктор замер, ожидая, что она скажет про утро, когда поезд уходит на Восток, а это будет означать, что предстоит не встреча, а прощание на перроне вокзала.
– Когда любимому будет угодно, – улыбнувшись, ответила Валентина.
За плечами Виктора тотчас же выросли крылья надежды, стало так легко и просто, что захотелось летать.
– А… – он решился на отчаянный шаг. Попытка – не пытка, а спрос – не беда. – У меня, если так, есть идея…
– Хорошая идея или так? – сыронизировала Валентина. – Ну, говори, слушаю.
– Предлагаю отметить это дело…
– Какое «дело»? Ты о чем? – девушка взмахнула челкой, закрывающей часть лба, и озорно посмотрела на Виктора блестящими глазами.
– Ну… начало твоего отпуска.
– А, вот ты о чем… И где предлагаешь, в каком кафе? «Молодежном»?
Виктор отрицательно мотнул головой.
– Не в кафе.
– А тогда где? Может, на бережку? Например, у речки Пышма. Погода, видишь, – она взглядом указала на синеву безоблачного неба, – шепчет. Возьмем палатку на прокат. На всякий случай.
– У меня… на квартире… Момент важный… И надо, чтобы было все торжественно и условия соответствующие.
– В такую погоду и дома?! – изумилась Валентина. Виктор смотрел ей прямо в глаза и ждал ее решения. Выдержав паузу, девушка кивнула. – Будь по-твоему, – и тут же погрозила пальцем, – но без вольностей, понял?
Виктор притворился, что обиделся.
– Неужели я способен, Валюша?
– А кто вас знает, мужиков! – рассмеявшись, убежала в общежитие, откуда только что выходила вахтерша и знаками показывала последним парочкам, что, мол, все, пора курочкам на насесты.
На другой день, за пятнадцать минут до назначенного часа Виктор был возле общежития. Валентина вышла ровно в четыре. На ней было легкое ситцевое платье (красный горошек на белом поле), на шее – косынка из того же ситца, волосы сзади собраны в пучок и повязаны белой лентой, на ногах – модельные туфельки на остром и высоком каблуке, в руках – крохотная сумочка из красной кожи.
И они пошли к нему домой, где Валентина еще не бывала. Дома девушку встретил празднично накрытый стол: по центру – оранжевые тюльпаны (ее любимые) в хрустальной вазе, коньяк «Наполеон», лимоны, шоколадное ассорти «Птичье молоко», рюмки, тарелки, ножи и вилки.
Девушка, окинув квартиру профессиональным взглядом, заметила:
– Уютненько. И прибрано. Даже не верится, что здесь живет старый холостяк.
Виктор состроил обиженное лицо.
– Так-таки уж и старый?
Валентина подошла и чмокнула в щечку.
– Старый-старый, но до такой степени, когда еще хочется любить.
– Ну, это куда ни шло.
Они сидели, пили коньяк, разговаривали обо всем. Точнее – Валентина лишь притрагивалась губками к рюмке, а пил и говорил больше Виктор; Валентина же ограничивалась односложными репликами. Прошел час, другой, третий. Оба ничего не замечали. Они видели и чувствовали только друг друга, а иного мира, кроме их, в тот вечер не существовало. Оба были счастливы. Неловкости, которая ощущалась попервости, – не стало. Валентина озорничала, то и дело взъерошивая и без того непокорную шевелюру Виктора; гладила шершавой ладонью по щекам и губам; клала голову ему на плечо и закрывала свои карие глаза.
Потом, заметив у стенки радиолу «Эстония», попросила:
– Поставь, что-нибудь, а?
Виктор встал и пошел туда. Роясь в стопке виниловых пластинок, спросил:
– Что именно, любимая?
– Любую… душевную… У тебя случайно нет полонеза Огинского?
– «Случайно» есть.
– Да? Ты тоже любишь Огинского?
– Чтобы у меня было, достаточно того, что ты это любишь.
– Откуда знать тебе, что я люблю, а что нет? Я – не говорила…
– Значит, угадал, – ответил Виктор, укладывая на круг пластинку. – Пусть будет экспромт.
Валентина улыбнулась:
– Говоря твоими же словами, наилучший экспромт тот, который заранее подготовлен.
Зазвучали первые аккорды полонеза. Виктор вернулся к столу. Валентина подняла рюмку.
– За прекрасную музыку и за любовь, которую она воспевает.
Валентина выпила до дна и ее дыхание с непривычки перехватило. Виктор был готов и поднес к ее губам ломтик лимона.
– Крепкий, черт!
Звучал полонез, а они целовались. Они целовались, не замечая ничего, и тогда, когда музыка закончилась, а проигрыватель крутился вхолостую. В одну из пауз Валентина спросила:
– Ты на самом деле любишь или притворяешься?
– Молчи, негодница! – воскликнул Виктор и вновь впился в ее губы.
Девушка легонько отстранилась.
– Ты не ответил…
– Я тебе уже столько раз говорил.
– Неважно! Хочу услышать сейчас.
Виктор пропел:
– О любви не говори: о ней все сказано. Сердце, полное любви, молчать обязано.
– Сфальшивил.
– Пою для тебя, любимая, так, как могу. Извини.
Валентина притянула голову Виктора и, заглядывая в глаза, спросила:
– Обиделся, да? Не надо! Твое пение приятнее для меня, чем голос любого народного артиста… Например, Владимира Трошина, – и она, не дожидаясь ответа, сама стала целовать Виктора, целовать в губы, в уши, в глаза.
Виктор не мог не оценить ее первый настоящий поцелуй. И ответил тем же. Турнир начался и длился без конца. Ни одна из сторон не хотела уступить пальмы первенства.
И вот Виктор, пылая страстью, поднял легонькое тельце девушки, продолжая целовать, отнес на кровать, осторожно положил. Он думал, что девушка оттолкнет его, но этого не случилось. Наоборот, обвив руками его шею, она еще крепче прильнула к нему. Закрыв глаза, девушка вздрагивала, юное тело напряглось, под легким ситцевым платьем явственно проступили взбугрившиеся соски. Она тяжело дышала. Виктор развязал на шее косыночку, повесил на изголовье кровати. Стал расстегивать первые пуговички платья. Девушка приняла без сопротивления. Осторожно стал задирать подол, чтобы снять через голову. По-прежнему никакого сопротивления. Наоборот, она помогала. Помогала непроизвольно. Девушка лежит перед ним в белоснежном, чуть прикрывавшем ее юную грудь, бюстгальтере и крохотных столь же белоснежных трусиках. Лежит по-прежнему, прикрыв глаза и тяжело дыша. Подсунув под спину руки, расстегнул бюстгальтер и снял. Взглянув, онемел. Нет, он подозревал, что ее груди хороши, но чтобы до такой степени прекрасны! Они – само совершенство природы. Именно такие, небольшие и аккуратные, остро выдающиеся вперед и чуть-чуть вверх, Виктору нравятся.
– Валюша, как прекрасны! – воскликнул Виктор и стал целовать нежную кожу вокруг сосков, а потом и принялся за соски. Под его ласками груди еще больше затвердели, а соски напружинились.
Виктор ласкал девушку, а та лишь слегка стонала, лежа все также с закрытыми глазами и временами выгибая спину.
Виктор больше не может терпеть. Он стягивает трусики и видит все скрытое до селе великолепие. Валентина хватает Виктора за шею, притягивает и шепчет:
– Возьми, любимый, возьми всю!
О проекте
О подписке