– Я так не могу, – сказал священнослужитель. – Пойми, если ты…
– Простите! – обрывая речь Мореля. – Но Вы не понимаете. Вы не поймете и не осознаете, – хмурый взвел боёк пистолета. – Вы не поймете того, что я собираюсь сделать. Ибо вы не были мной, Вы ведь не на моём месте. Вам сложно это понять. Да, потому вы и не можете мне отпустить грехи. Вы не прошли жизненный путь, какой прошел его я. Да и я, это не я. Это лицо, – вздыхая. – Я хотел сбежать, но они… – тяжело дыша. – Кошмары наяву!
– И, что же? За что тебе отпустить грехи? За то, что ты хочешь сделать?
– За что, интересно? О, святой отец! Иногда мне кажется, что лучше бы я не рождался.
– Сын мой, я понимаю. Ты обижен, оскорблен? Убит горем? Ты питаешь ненависть к некоторым людям, которые тебе наверно сделали больно? Прости их, ибо они дети Божьи и, как любой ребенок, склонны к ошибкам. Мудр тот, кто умеет прощать. Прости их, ибо они понесут наказание, если не покаются. Но решать, сын мой, это лишь самому Господу Богу.
– Святой отец, Вы говорите штампами, Вы не понимаете, – произнес хмурый грустным голосом. – Вы… Вы и не поймете, – потягивая носом. – Я болен. ДА! – произнес он резко, будто внезапно нашел виновника всех его бед. – Отпустите мне ГРЕХИ! Прошу!
– За что, сын мой? Я не понимаю!
– Двадцать восемь королей пристально смотрят за тобой, – прошептал незнакомец дрожащим голосом, будто читая молитву, прикладывая пистолет к решетке исповедальни. – Я понятия не имею, что это значит!
– Мой Бог! – выдохнул священнослужитель. – Это оружие? В доме Господа! Что ты собираешься делать?
Хмурый убрал пистолет от решетки и уставился в потолок. Священник, приоткрыв сетку, заглянул внутрь.
– Сын мой, это не выход, – стал шептать Морель. – Пойми, это не выход, что бы ты ни задумал, – уже нормальным голосом.
– А Вы храбрый. Другой на Вашем бы месте сбежал, поджав хвост одной рукой, а другой звонил бы в жандармерию.
– Я помочь хочу. Это не выход, убери пистолет, сын мой.
– Да какой я тебе сын? Мы, возможно ровесники. Ладно, можете мне не отвечать. Знаю, это принятая речь обращения.
– Как звать тебя?
– Не важно. Они говорили, что дадут мне „дар“, – по лицу незнакомца вновь пробежали слезы. – Но, вместо этого они лишили меня воли, – не отрываясь от потолка. – Я не могу больше идти у них на поводу, – опустив голову, он посмотрел в глаза священника. – Это не жизнь! Это удел бездушного предмета, которого впоследствии назвали марионеткой.
– Сын мой, всегда есть выход, – старался успокоить его священнослужитель. – Дай мне оружие, – просовывая руку в окошко. – Мы всё закончим здесь и прямо сейчас. Я не сдам тебя полиции, ты ведь ничего не сделал?
– Я не могу! – голос незнакомца стал спокойным. – Они меня так не оставят в покое. Я всего лишь пешка в их игре, – его глаза отдали влажным блеском. – А может быть, они забыли обо мне? Но не эти кошмары. Они всегда со мной. Стоит мне действовать не по плану!
– Кто, эти они?
– Злые люди, – опустив голову.
– Ты уже говорил о них. Это они отрезали тебе руку?
– Да! – морщась.
– Кто, эти они?
– Они не хотят, чтобы я говорил это кому либо. Они не дают, – выдохнув с трудом, незнакомец вновь посмотрел в глаза священнослужителя. – Не знаю, почему сейчас я ещё могу говорить, об этом с Вами. Может быть, вы просто мой сон? Ещё один мой сон. Хороший сон, а таких у меня мало. Иногда у меня получалось сбежать от них, но это всегда оказывалось сном. А может я действительно смог сбежать? Но это не свобода. Это Ад! Знаете, что такое истинная свобода? Это! – встряхнув пистолетом. – Это, святой отец! Это и есть свобода. Важно не бояться! Я каюсь, я не хочу этого делать. Это грех! Но, я должен, я обязан. Иначе умрут люди. Прошу, помолитесь за меня.
– Это не выход! Ты будешь гореть в Аду за самоубийство. Какие ещё люди?
– Я уже там. Стоит мне оступиться, ослушаться, любое неповиновение сулит одним исходом. Всегда приходят кошмары. Ад это или что-то другое, я не знаю, – вздохнул незнакомец и закрыл глаза. – И вот спрашивается, зачем я пришел сюда, ведь всю свою жизнь я был атеистом?
– В итоге, ты нашёл путь к Богу. Прости, лицо у тебя очень знакомое, – прищурив глаза, сказал священник. – Мы явно знакомы. Или виделись раньше? Как звать тебя, сын мой?
Незнакомец тяжело вздохнул. По его щеке пробежали новые слезы.
– Имя мое Легион! – поджимая нижнюю губу.
– Мой бог! – выдохнул священник. – Что за шутки?
Гражданин со всей силой ударил протезом себе в грудь, раздался какой-то хруст. Он опять ударил в тоже место и вновь раздался хруст.
– Сын мой, что ты делаешь? – смотря на происходящее, с недоумением на лице, спросил Морель.
– Ломаю их планы, – скривив лицо от боли, вновь и вновь нанося удары в грудь. – Я не хочу жертв, я хочу сломать это! Я должен был сказать, что я Легион, но это не так! – скалясь.
– Остановись! Стой! – прислонив голову к окошку. – Не калечь себя.
– Падре, простите, – дрожащим рыдающим голосом, по щекам продолжали бежать слезы. – И последует кара грешнику, кто не исполнил волю Высших! – всё тем же голосом.
– Сын мой, ты что цитируешь? Это не Библия!
– Ты повинен в том, что ослушался старших твоих,… – продолжал мужчина, – …что возложили волю. Ибо ты никто, ты пустота, ты не имеешь прав в этом мире!
– Боже, что за речи? Что это за учения?
– Я не вынесу этого опять, святой отец! Кошмары, кошмары наяву! – продолжал несчастный. – Но, я должен…
И в один миг, больше не проронив ни слова, хмурый брюнет что-то щелкнул в своих руках. Морель посмотрел на оружие и увидел, как незнакомец сдвинул какой-то предохранитель. Небольшое эхо на мгновение повисло в воздухе. Ещё секунда и мужчина засунул пистолет себе в рот.
Преподобный навсегда запомнит это выражение лица и взгляд, в котором читалось безысходность. Хмурый брюнет с отчаянием смотрел на священника. В его глазах был ужас. И он нажал на курок. Кровь окропила стены в исповедальне и подбородок священнослужителя.
– Ты живой? – не понимая, что произошло, спросил священник. – Что ты сделал? Боже! МОЙ БОГ! – с ужасом на лице выбежал преподобный.
Выстрел распугал голубей у витражей. Посетители тут же отреагировали. Несколько священников направились к источнику шума. В центральной базилике ещё гуляло эхо. Морель открыл дверь соседней кабинки исповедальни.
– О, Боже! – падая на колени перед бездыханным телом незнакомца. – НЕТ! – закричал он. – ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ, ГРЕШНИК!
Что же ты в сердце моем сотворяешь,
Мысли, желания и мечты поглощаешь,
Путаешь, мучаешь и с толку сбиваешь,
А в гневе, когда я, ты от меня убегаешь.
отрывок из стихотворения
„Наследье страха“
поет и старейшина северного побережья России
Моргун Якиб
1610 год н.э.
Яркий свет исходил от высоких потолочных люминесцентных ламп. Рассеиваясь, проходя через матовые корпуса белых плафонов, он мягко падал на пол и стены. Огромный конференц-зал способен был вместить в себе около пяти сотен человек. Каждое посадочное место имело в своем арсенале, помимо мягкого кресла, стилизованные под старину, настольные лампы. И на тяжёлой увесистой подножке, по центру стола, был установлен микрофон. Они сейчас все находились в режиме ожидания.
Посетители чувствовали себя очень комфортно в этих креслах, что хорошо способствовало для снятия волнения перед предстоящим выступлением. А рифленые графины с кристально-чистой водой, вместе со стаканами, что стояли рядом, отражали потолочный свет. Отдавая сказочным отблеском на стены аудитории, они создавали кристаллическую атмосферу. Световые пятна постоянно мелькали. Но, это замечалось на верхних рядах, которые располагались ближе к потолочным светильникам.
Очередной международный научный съезд привлек внимание Швейцарского государства. Мероприятие освещали крупнейшие телекомпании всех стран. У входа стояли представители правоохранительных органов, а на самых задних рядах сидела пресса.
Напичканные длиннофокусными телеобъективами, фотожурналисты походили на фотографов из диких уголков Африки. Именно в такой среде важно было, не только поймать нужный кадр, но и находиться на большом расстоянии. Именно расстояние давала возможность быть не съеденным. Конечно, это была не Африка и не мир диких животных, но расстояние приходилось соблюдать и преодолевать. Да бы не нарушать атмосферу мероприятия, все оставались на одних и тех же местах.
Где-то в центре первых рядов проснулся доктор психологии Владислав Владиславович Лесневский. Взбудораженным и напряженным, он приходил в себя от выстрела, который почудился ему во сне. Перед глазами ещё виднелись стены собора Нотр-Дам де Пари. Детали сна постепенно угасали, выветриваясь из головы. И постепенно, только звук выстрела оставался, долго угасая, в голове доктора.
Отношение Владислава к научному съезду было не очень серьёзным – его каждый раз клонило в сон, в этом зале. И только дружба и уважение к главе симпозиума двигало его к посещению этих мероприятий. Хотя это и давалось ему с небольшим трудом. То ли освещение влияло на Владислава – убаюкивая, то ли он просто не воспринимал окружающих его коллег всерьез. Он не горел желанием вникать в суть этой проблемы. Загруженность на работе выматывало доктора, а такие мероприятия давали возможность полететь в другую страну, отвлечься и лишний раз поспать.
Иногда ему казалось, что он просто завидует им. Но такие мысли быстро уходили и Владиславович вновь начинал скучать. Не все выступления были понятны, так как докладчики являлись представителями разных сфер наук. И чтоб понять их доклад, следовало вникнуть в их профессию и в то, что было уже открыто из этой области. И только после можно было понять в суть их доклада. Да, иногда было скучно, очень скучно. Но, возможно не всем, а таким как он, не далёким от некоторых тем выступающих.
Обернувшись назад, Лесневский увидел несколько телеоператоров, стоящих почти на самом верхнем ряду аудитории. Они тоже не испытывали восторга, это особенно читалось на их уставших лицах. Владислав вновь устремил взгляд на сцену, а после перевел его на своих коллег.
– Выскочки! – пробежала мысль в его голове. – Вот нужно же всем обязательно выпендриваться перед камерой, – внезапно героя одолело злость. – Им уж так не терпится рассказать, какие они молодцы. Минута славы, а может и пять. А что потом? Ай, тщеславие, что только не сделаешь ради того, чтоб попасть в телевизор. Зачем я вообще согласился на этот фарс? Больше половину выступать не умеют. Нельзя так занудно рассказывать свою тему, а этот, так называемый „докладчик“, вообще читает по бумажке. Он или читать не умеет или… – останавливая мысль. – А может у него проблемы со здоровьем. Так нет же, он полез на трибуну, чтоб мы слушали его мямленье. Ну, конечно же, его покажут по ТВ. Нет, мужик тебе нужно на покой. Всё, ты отработал своё. Ай, зачем таких выступающих ставить? Поскорей бы все закончилось. Наверно я слишком критикую, но это невыносимо. Надеюсь, он не лектор. Жуть! Жалко будет его студентов.
Владислав тяжело вздохнул, вспоминая обрывочные элементы сна. Он попытался вспомнить, что только что видел.
– Бог мой, – пробормотав себе под нос. – Что за сон? – продолжая про себя. – Слишком много я смотрю телевизор, чёртов зомбо-ящик, – вытирая лоб. – Нужно больше читать. А это интересно. Когда я в последний раз читал книгу? Да, точно, давно. Если бы у меня было время. Чёрт. А почему бы сейчас не почитать? Ну, да, выглядеть это будет крайне сурово. Эти косые взгляды. Но, здесь так скучно. Только бы не уснуть опять. Помню, как захрапел в прошлый раз. Меня отдернули на моменте доклада по этим, как там каким-то математическим интегралам что ли. Ох, как же скучно. Нужно было игры хоть какие-то установить на телефон, ну, там тетрис или пасьянс, как в прошлый раз. Ай, не люблю я эти игры. Но, чем заняться? Ох! А в Нотр-Даме я никогда не был. Интересно, а во сне, вообще был какой год? Сейчас после пожара всё изменилось, а может и нет. Я никогда там не был. Я вообще никогда не был в Париже. И сын не был. По окончанию симпозиума нужно будет позвонить ему.
О проекте
О подписке