Однорукий пришел в себя и вновь ощутил дрожь в правой руке. Сжав кулак, поджимая нижнюю губу верхними зубами, он вновь попытался успокоить себя.
– Боже, – выдохнул хмурый. – Опять… – расслабляя руку, он глубоко вдохнул. – Это всё не по-настоящему! Это всё в моей голове! Сколько это будет ещё продолжаться?
Приподняв голову, гражданин бросил взгляд на исповедальню.
– Господи, – резко задирая голову к верху. – Прости меня, я не ведаю, что творю, – склонившись. – Пора, – пробормотав, незнакомец направился к дверце кабинки.
Отворяя её, он заметил, что рука его стала трястись ещё сильнее. Дыхание участилось, а потом и сердечный ритм. Сердце всё отчётливее и отчётливее стало отдавать низкими импульсами в его голове. Ноги затряслись, ему было страшно. Внезапно хмурый ощутил головокружение, и чувство тревоги подобно удару барабана, забила тревогу в его ушах. Он хотел закричать, но вместо этого плюхнулся на сиденье исповедальни и начал плакать.
– Чёрт! – сморщив лицо. – Нужно успокоиться. Успокоиться! – сказал он про себя. – Скоро всё закончится. Скоро!
Мужчина тяжело вздохнул, после чего вытащил из внутреннего кармана чёрный матерчатый сверток ткани. Дрожащими руками он обхватил его, а после обратно убрал.
– Скоро, уже совсем скоро, – дрожащим голосом. – Я не должен на это реагировать. Это всё не взаправду!
В дальней части центральной базилики собора, перекладывая свечи и библии, одновременно любезничая с пожилыми прихожанками, стоял молодой священнослужитель Морель. После всенощного бдения4, уставший и немного сонливый, мужчина заметил, как посетитель зашёл в исповедальню. И, вежливо распрощавшись, молодой служитель Господа направился к соседней кабинки. Перекрестившись, он вошёл внутрь и приоткрыл окошко.
В свете узорчатой сетки показалось лицо священника.
– С чем пожаловал, сын мой? – прозвучал приятный и спокойный голос мужчины. – С покаянием или в совете нуждаешься?
– Святой отец, – сказал гражданин, закрыв глаза, голос его дрожал. – Благословите меня, ибо… – вздыхая, – …я… я согрешил, – вновь вздыхая, голос его продолжал дрожать. – Я пришёл сюда, ибо тут даровано спасение. Господи, мне страшно. Мне очень страшно!
Внезапно ноги брюнета затряслись. Глаза, под закрытыми веками, не прекращая, судорожно подергиваясь, метались из стороны в сторону. И он опять потянул воздух хриплым носом.
– Не бойся, с тобой спасения, здесь я сын мой, – вновь приятным и добрым голосом. – Запомни главную истину: „Спасение в нас самих!“. А теперь успокойся и продолжай. Поведай мне о своих страхах и переживаниях. Отпусти их.
Священнослужитель продолжал говорить спокойно, почти монотонно. Хмурый ощутил спокойствие и опять закрыл глаза. Дрожь отпустила его, но не до конца. Пальцы ног ещё судорожно подергивались в его туфлях.
– Я хочу исповедаться, – выдохнул незнакомец. – Я хочу исповедаться Вам, святой отец. Ибо Вы поймете.
– Ну, вот видишь, это не так сложно. Конечно, пойму. И поймёт тебя Господь. Говори, он слушает.
– Вы должны понять! – резко открыв глаза. – А может, и нет. Может всё это напрасно. Но, я хочу, Господи!
– Я слушаю, – с почтением произнес священнослужитель. – Я слушаю, сын мой. Не бойся, поведай Господу о проблемах своих. Излей душу, он выслушает тебя, ибо здесь его храм. Говори, не бойся.
Хмурый брюнет выдохнул и вновь закрыл глаза. Одной рукой он полез во внутренний карман, ещё раз посмотреть на металлическую коробку, неохотно открывая глаза. Прогоняя какие-то мысли, подергивая нижней губой, будто что-то проговаривая, он нажал какую-то кнопку. На экране загорелся красный циферблат. С дрожащим дыханием хмурый брюнет скрыл прибор под плащом, складывая руки в ладони.
– Не молчи, сын мой, – продолжил священник. – Это трудно, но так нужно. Ты должен найти в себе силы, чтобы сказать, в чём хочешь исповедаться. Бог слышит тебя. В этом святом месте Он с тобой, как и всегда в твоей повседневной жизни.
– Я согрешил… – произнося на выдохе, он резко замолчал.
– Ну, не молчи, сын мой.
– Мой грех, в моей слабости. Мне страшно, – внезапно голос мужчины задрожал.
– Мы все грешники, потому как подвластны им каждый день. Наши грехи это и есть наши слабости. Не бойся. Не нужно бояться своих слабостей. Нужно принять их, осознать и тогда ты сможешь дать им отпор.
– Правда? – в голосе чувствовалось отчаяние.
– Конечно, сын мой, – а в голосе священнослужителя чувствовался позитив.
– Святой отец, ваши слова да Богу в уши, – сказал брюнет и тяжело вздохнул. – Мне кажется, он отвернулся от меня.
– Это почему же?
– Мой грех другой, я просто боюсь их!
– Кого ты боишься? Грехов своих?
– Если бы, святой отец. Я… – запинаясь. – Я связан с нехорошим делом. Я сделал ужасные вещи, но это был не я, – голос его дрожал. – Я запутался, я не помню, чтоб это содеял, – делаю паузу. – Мне страшно! Падре, мне очень страшно. Господи! БОЖЕ! – всхлипывая. – Я теряю рассудок, силы, я слаб, я это чувствую, эти кошмары выматывают, – всё с той же дрожью в голосе. – Я должен! – резко изменив интонацию на спокойную.
Хмурый брюнет опять достал из кармана сверток материи черного цвета. Мешкая, он стал его разворачивать, продолжая смотреть, сквозь узорчатую решетку, на силуэт священнослужителя.
– Какие вещи ты содеял, сын мой? – вздохнул Морель. – Не бойся, рассказывай, Господь тебя выслушает. Ты ведь для этого пришёл? Уверен я, что да. Рассказывай.
Но, гражданин нечего не ответил. Возможно, он хотел что-то сказать, но вместо этого плотно сжал свои губы. Еще мгновение, и мужчина прищурился, сильно сжимая глаза. По его щеке пробежали новые слезы. Сжимая руку в кулак, он так ничего не ответил.
– Тебе ещё страшно. Понимаю. А какие вещи ты содеял? Не молчи, говори. Какое нехорошее дело? Важно сделать первый шаг. Раскрой свою душу Господу. И он направит тебя. Не бойся.
Разворачивая с трудом сверток, хмурый продолжал молчать. По его щекам бежали слезы.
– Я понимаю, сын мой, тебе нужно время.
Развернув содержимое, незнакомец глубоко вздохнул, дрожь моментально отпечаталась в этом моменте. Мужчина принялся внимательно рассматривать содержимое.
– Я взял это на тот случай,… – волнение и внезапно участившиеся дыхание, не давали ровно говорить хмурому брюнету, – …если не смогу сопротивляться, – жадно вбирая воздух.
– Что? Я не расслышал. Что ты взял?
Незнакомец глубоко вздохнул, затаив дыхание, сжимая это в своей руке. И по его лбу пробежала капля пота.
– Глок семнадцать, – сказал однорукий, плотно сжимая рукоять пистолета. – И мне страшно!
– Не бойся, Бог с тобой. Говори, – вновь вздохнул священнослужитель. – Я понимаю, это сложно. Сложно признаться в собственных грехах. Но, или ты это сделаешь и очистишь себя, или останешься при них. Только знай, что мы все ходим под ним, и неизвестно, кто уйдёт сегодня или завтра. Для этого следует всегда держать душу чистой и незапятнанной.
– Я загубил много людей и скоро ещё больше людей будет загублено, – прикусив нижнюю губу, выдавливал из себя хмурый брюнет. – Нет, это был не я, не я, – будто иным голосом, другой интонацией, уже на гране, что есть сил. Это сделали они!
Глаза незнакомца от напряжения стали красными. И вновь по щеке пробежала слеза.
– От твоих рук иль помыслов, сын мой?
– Падре, я не могу остановиться, – голос его был очень уставшим и по-прежнему дрожал. – Я чувствую потоки, которыми невозможно управлять. Что-то, что управляет мной, оно берет верх! И заставляет, заставляет меня это делать, – сдувая капли пота с губ. – Да… – покашливая. – Да! Будь они прокляты! Твари!
– О, Господь! Что именно ты содеял? – продолжал спрашивать священнослужитель, но на этот раз голос его звучал более убедительно, и все так же монотонно. – Поведай и покайся мне о содеянном. И Господь простит тебя, ибо ты, как и все мы – дети Божьи.
Хмурый брюнет схватился за лицо и приоткрыл рот, напрягая мускулы лица. Он будто хотел прокричать, но так и не обронил ни единого звука. Челюсть сомкнулась, скалясь во весь рот, он закатил глаза. Ещё мгновенье, и гражданин расслабил лицо. По лицу опять пробежали слезы.
– Это не я, – напрягая лицо, стал говорить брюнет. – Это они решают за меня. Будь они прокляты!
– Кто? Кто решает за тебя?
– Боюсь за эти слова, они меня покарают. Ох, будь оно всё неладным! Я даже опорожниться не могу без их дозволения.
– О ком ты говоришь? Кто, эти они?
– Злые люди иногда отпускают меня. Я наивный дурак, думаю, что меня отпустили, как вдруг выясняется, что нет. Что у меня есть цель и её нужно выполнить.
– Что за злые люди?
– Да, какая разница. Я не смогу Вам сказать, они не дадут. Просто знайте, святой отец, они злые! И тогда я могу помечтать. Посмотреть в окно. Боже, как я люблю дождь, – в голосе брюнета чувствовалось спокойствие и безмятежность, которое резко пришло на смену его странным речам.
Морель начинал подозревать, что ведёт разговор с сумасшедшим. Но это не останавливало его. Он хотел помочь.
– Ты очень странно говоришь. Ты в порядке, сын мой?
– Святой отец, я люблю смотреть в окно, когда идет дождь. И пускай окно выходит на кирпичную стену, я вижу эти капли. Я иногда мечтаю стать каплей и убежать прочь. В тот момент у меня вновь есть сила воли. Я свободен и в тот момент могу что-то сделать, – улыбался мужчина. – Вы знаете, что такое свобода?
– Сын мой, мы же говорим о грехах.
– Да, святой отец! Именно о них. Вы правы. Просто мне так обидно. Я считал, что меня выбрали для важной миссии. Мне с детства говорили, что я особенный, что я избран для великой цели. А недавно, они сказали, что рука мне ни к чему, – по щеке пробежала слеза. – Её нужно отрезать! И я согласился. Я даже не раздумывал, я дал своё согласие.
– Мой Бог!
– А потом сказали – „терпи“, пока лезвие кромсала мои сухожилия и кости.
– Без анестезии, что ли?
– Без неё, я ведь избранный. Я отдал им руку. Я просто взял и согласился.
– Господи, кто это с тобой так?
– Святой отец, так Вы знаете, что такое свобода? Что такое настоящая свобода?
– Ну, скажи мне, думаю, ты знаешь больше меня.
– Свободен ты только тогда, когда мертв!
– Бог мой, о чем ты?
– ЭТО ТАЙНА! – прокричал хмурый, но уже совершенно с другой интонацией, в его голосе звучала улыбка. – Я не в силах делать это, – дрожащим голосом. – Отпустите мне грехи за то, что я сделаю. А это грех, я знаю это.
– Так не делай этого!
– Я каюсь, но я не могу это остановить! – смотря на пистолет в своей руке. – Ибо ещё больше людей будет загублено. Но я не мо… мо… мо… – стал он заикаться. – Простите меня! – тяжело выдыхая. – Простите меня. Простите мои грехи. Я к этому долго шёл, я принял решение. Я всё взвесил!
– За что, сын мой? – спросил преподобный. – Как я могу отпустить грехи за то, что ты собираешься сделать. Это не отпущение грехов, это благословение на преступное деяние. Я не могу, я не вправе такое делать. Индульгенция тебе не игрушка. Покайся, сын мой. Отстранись от греха и ступай с миром. Бог любит тебя и прощает тебя. Не стоит делать того, что ты собираешься сделать, нарушая каноны. Ты сам сказал: „Это грех“! Сын мой, не стоит…
О проекте
О подписке