– Ну почему же не могу? Мне скрывать нечего, – усмехнулся Свенельд. – Я просто в подробности вдаваться не буду. Из-за женщины. Нет-нет, – загородился он рукой, – я её даже не знаю, видел несколько раз на торгу и только. Да слышал однажды, как кто-то из наших назвал её вдовой. А когда он по-угорски отозвался о ней грязно, я ему по-угорски и ответил, кто, по-моему, он. Его вои было кинулись на меня, да наши не дали им сделать больше трёх шагов, мечи достали. Ну а когда нас к князю привели, на княжий суд, стало быть, я его слова при князе повторять не стал, чтобы не позорить, а на поединок его вызвал. Отказаться ему было невозможно, да и гонор ещё не остыл, а может, испугался, что я в случае отказа всё до конца расскажу. Весь торг в свидетелях, да и по-угорски многие понимают, не дадут соврать. Вот ретивое и взыграло. А князю получился ущерб – посла, присланного к нему, убили на поединке. У него тоже взыграло, но казнить-то меня не за что, я ж по-честному всё, при нём же, вот и он тоже сгоряча и разорвал договор. Потом-то он остыл, конечно, да только я уже не захотел, так и разошлись. Ну а угры, видать, не простили, выждали немного и кинулись вслед. Если бы не вы, наверно, у них получилось бы. Но опять им не повезло, опять свидетели есть, что они сами напали. Правда, тех троих я сам срубил, а когда хотел в лес нырнуть, они меня из лука и стреножили. Видно, очень им хотелось меня именно зарубить, а может, и отрубить чего в доказательство, что обидчик наказан. Кто знает?.. А может быть, просто не ожидали, что им помешают? Теперь уж не узнаем, последний-то сбежал. Но могли ведь и дотянуть, пока я кровью не изойду, да вы вмешались, и, надо сказать, вовремя, мечи мои уже раза в три потяжелели. Как только смогу, в ноги тебе за это поклонюсь.

– А кланяться в ноги мне незачем, я это должен был сделать. Да и никаких претензий ко мне быть не может – увидал татьбу (а как ещё это назвать, когда десять на одного?) и пресёк. Добро бы, налетали по одному, по очереди, я бы вмешиваться не стал, но проследил, чтобы всё было честно, – пожал плечами Сергий. – А лучше, как сможешь, научи меня двумя руками мечами владеть. Мало таких бойцов, а умение нужное и важное. Может и я бы не только князя защитил, но и сам отбился.

– Ну, поживём – увидим, – кивнул Свенельд. – Мне теперь тоже торопиться некуда, никто нигде не ждёт, ни кола у меня, ни двора, и дома, по большому счёту, тоже не осталось. А научить тебя, лучше бы, конечно, Аскольда попросить – вот кто мастер-то настоящий. Но, если живы будем, разыщу я его. Коли жив, он меня помоложе будет.

Так, за разговорами, и дотянули до ужина. А после, поскольку летом день длинен, ехали ещё часа четыре и на удобном месте расположились на ночлег. Русин организовал караулы не только по периметру, но и скрытые, в версте от лагеря в обе стороны по дороге, опасаясь возврата давешних мстителей в большем количестве. А пока ехали после ужина, Сергий опять завёл со Свенельдом давешний разговор, чтобы отвлечь его да и скрасить дорогу как себе, так и ему.

– А вот скажи, дядька… – повернулся Сергий к Свенельду, – Ты давеча священника поминал, ну, того, что на торгу челобитные пишет, переписывает, что принесут, и прочее. Раз он священник, так должен в приходе служить, а он – на торгу. Непонятно.

– Да я тоже сперва не понял. Раз священник, да рукоположенный, стало быть, в Византии учился, а туда абы кого не посылают, то денег стоит, и не малых, да и поручиться должен кто-то из церковного начальства. Но чем больше я о нём узнавал, тем больше удивлялся: почему он на торгу деньги обители зарабатывает, а не в приходе каком? Только он мне ничего об этом не рассказывал, окромя того, что в Византии учился, да не на кого-нибудь, а на богомаза. А послал его туда владыка Веспасиан, что владыкой Новгородским был допрежь Феофилакта, который владыка нынешний. И послал он его по просьбе его друга и учителя, Филарета. Был такой, но не на торгу, а в обители, убей, не помню, как называлась, и тоже отучившийся в Византии. Так тот и вовсе был учеником самого Алимпия, богомаза знаменитого, и тоже на богомаза выученный. А вот что там такое произошло, что они дальше не пошли по священнической стезе, не ведаю, не говорит. Я и Филарета знавал. Не то, чтобы я уж очень стар, просто отец Викентий, ибо так его зовут, довольно молод, ему нет и тридцати. Думаю, что ему лет двадцать пять или около того. А поскольку он вернулся всего года два как, да восемь лет учился, то и было это лет десять-двенадцать назад. Правда, отец Филарет умер уже лет восемь как. Видимо, вскоре после отъезда Михаила на учёбу (Викентием-то он стал позже, после рукоположения).

– Судя по тому, что ты рассказал, он очень много всего знает, – задумался Сергий, – и многому мог бы научить, а вместо этого знания его пропадают втуне.

– Ничего не поделаешь, так уж жизнь сложилась, – задумчиво покачал головой Свенельд. – Иногда так бывает, как у вас говорят: ты на гору, а тебя за ногу, – вот и пропадает у человека желание. Но какую он выписывает красоту, особенно когда переписывает что-нибудь. Загляденье! Или когда его просят разрисовать титлы и прочее – залюбуешься. Вот где искра божья пропадает впустую, – с горечью махнул рукой Свенельд. – А никому и дела нет.

– Да уж, совсем не по-хозяйски это, – согласился Сергий. – Потратить столько серебра, времени и труда и не воспользоваться плодами трудов. Нет, не по-хозяйски.

Лагерь вокруг уже начал затихать, готовясь отойти ко сну, когда они неожиданно обнаружили, что все уже улеглись спать.

– Ну ладно, дядька, давай спать, – сказал Сергий. – Утро вечера мудренее. Нам ещё долго ехать, ещё наговоримся досыта. Ты как? Раны-то не болят, не мокнут?

– Да нет. Ноют, конечно, но оно и понятно, а вот лекарка у вас – молодец. Дорогого стоит.

– Ну, тогда давай спать.

– Давай, – согласился Свенельд. – Денёк нынче выдался маетной, притомился я что-то.

Они развернулись в разные стороны, и вскоре отовсюду в лагере слышалось только похрапывание и сопение.

После завтрака движение продолжили, а Сергий, выждав некоторое время, задал Свенельду давно мучавший его вопрос.

– А скажи ты мне, дядька Свенельд, вот что. Как это – ты варяг, а по-нашему говоришь чисто? Ни акцента, ни особого выговора, как, скажем, у северян, нет.

– Так я такой же славянин, как и ты. Говорил же уже, – хмыкнул Свенельд. – А ты подумал, что я из свеев или викингов, раз варяг?

– Ну да.

Свенельд только молча усмехнулся.

«Опа, – подумал Сергий, – вот те на! Варяги-то, оказывается, славяне, а не норманы или свеи. Как же так?»

– Вот те раз! – развёл руками Свенельд. – Прошло всего-то меньше трёх сотен лет, а уже Рюрика в свеи записали, или, хуже того, в викинги. А ведь название русы и с варягов пошло в том числе. Потому что часто говорят «варяги-русь». А руся – это пешие варяги. Ну, не морские.

Сергий ничего не сказал, только поднял брови.

– Это же они на Ладоге-то поселились, от них и пошло. И Русса-городок от них, а ведь его Рус основал, брат Рюрика, и он оттуда же. И сестра его Поруссия тоже. Раньше-то кто как назывался, и славяне, и словене, и только после Рюрика русами, ну или русичами, русью, стали всех славян звать. Только утверждать этого не буду, потому что тоже слышал об этом разное. Варяги – такие же славяне, как и ты, – пояснил Свенельд. – Вот, скажем, поляне или древляне, или смоляне с кривичами – славяне? Славяне. Несмотря на то что зовутся по-разному. А вот Рюрик, к примеру, был ободритом, как и я. Слыхал про таких? И родом наши предки с Рюгена и его окрестностей. А соседями нашими были лужичи, поморяне, лютичи, ополяне и прочие.

– Нет, – с честным лицом ответил Сергий, опустив глаза.

– Ну вот, – не удивился Свенельд. – А варягами зовутся не жители северных земель, родственные свеям или викингам, а такие же славяне, только живущие на побережье и островах и промышляющие морской добычей. Ну, если хочешь, разбоем. Это я тоже говорил. И среди них издавна встречаются и поляне, и смоляне, и ободриты, и кривичи и прочие, тоже славяне. Ибо это не народность, а название воинского союза или сословия. Потому что вар – это волк, как и лют у лютичей, соседей наших, а стало быть, варяги – это морские волки, – усмехнулся Свенельд. – Ну или разбойники, или как-то так, но всё одно – на море. А русь – то же самое, но на суше.

– А как же ты стал варягом? – спросил Сергий.

– А я, как и Рюрик, ободрит, и у нас, отроков, что хотят стать воями, отдают в воинскую слободу. Мы ж на побережье живём, а раньше на острове жили, и жизнь наша была связана с морем. Предки мои в дружине Рюрика служили, так сюда и попали. Ну а по окончании обучения мы и становимся или варягами, или русями. Теперь и слобода изменилась, конечно, но обычаи и уклад пока сохраняются. Многие наши военные вожди, или, по-вашему, князья, основали собственные государства. И здесь, на Руси, и в Испании, и во Франции, да и в прочих местах.

– Как государства? – удивился Сергий. – Государства там уже были?

– Да, – поднял брови Свенельд. – Тогда скажи мне, что это такое, по-твоему, государство? Ну вот хотя бы на примере Руси. Что было на Руси до прихода Рюрика, знаешь?

– Ну как «что»? – пожал плечами Сергий. – Люди жили, города стояли…

– Ну это-то понятно, – согласился Свенельд, – люди-то и теперь живут, скажем, ятвяги по Неману. Но это совсем не значит, что у них есть государство. Или торки и берендеи по границе с диким полем… Они не государство, они племена, или даже племенные союзы, ведь у каждого племени свой князь, и он сам себе господин, другие ему не указ. Вот, скажем, знаешь ты или хотя бы слышал про старый город на побережье Свейского моря, где в него река впадает, что из моря в море течет? Вот тот город, если не был столицей, то был городом большого и сильного государства, ибо развалины его сплошь каменные, ну, те, что море не поглотило, а это могло позволить себе только богатое и могущественное государство. Но оно распалось, опять же, на племена и союзы. Не знаю, почему, – выставил перед собой ладони Свенельд. – Рюрик же племена объединил, и войско стало едино для всех, и торговля, и правда, и вера стали для всех едины. Теперь, напав на одно племя, дело имеют не с ним одним, как раньше, а со всеми, и нападать теперь, сто раз подумают, а стоит ли оно того. И чем больше племён объединится, тем сильнее будет государство. Рюрик начинал с Ладоги и Новгорода, а теперь и Белгород, и Владимир, и Рязань, и Волынь, и Галиция – вместе. И дикое поле теперь не так часто отваживается нападать, потому что чует силу. Конечно, князья местные недовольство проявляют, каждый в своём уделе хочет быть господином, правда, не в открытую, а так, исподтишка. Но коли будет правильный князь на Руси ещё хотя бы лет сто, потом нам никто страшен не будет.

– А скажи, дядька Свенельд, почему варяги такие хорошие воины, что их везде приглашают? Другие что, так не могут? Скажем, смоляне или древляне…

– Да нет, – усмехнулся Свенельд, – сырым мясом и у нас тоже никого не кормили. Всё дело в правильной постановке обучения молодых воев, их ничего не должно отвлекать от учёбы – тогда из них получатся настоящие вои.

– А как это – правильно? – заглянул в глаза Свенельду Сергий. – Или это тайна?

– Да нет, почему же тайна? – пожал плечами Свенельд. – Никто этого не скрывает. Всё дело в том, насколько это нужно и нынешним правителям, и самим воям, ведь, чтобы что-то иметь, надо и чем-то пожертвовать.

– Чем? – весь превратился в слух Сергий.

– Хотеньями, – обыденно ответил Свенельд. – Вот, скажем, в нашем случае безбрачием, а стало быть, и бездетностью, беспрекословным послушанием, нестяжательством, что из всего предыдущего вытекает. Нет семьи и детей, не для кого и стяжать. И хотя бы до двадцати пяти, а не сразу по окончании обучения в слободе. Потом, когда станет понятно, что учится больше нечему, можно и семью завести, и хозяйство. Но до того времени князь, боярин или воевода – твои отец, мать и семья, и по их слову иди и сложи голову, коли понадобится.

– А потом? – не понял Сергий.

– А потом… – хмыкнул Свенельд. – Потом ты и сам не сможешь иначе, только так ты сможешь выжить сам и дать возможность выжить своей семье и своему роду, и совершенно неважно будет, что в нём, и уличи, и кривичи, и поляне, и древляне, и прочие люди других племён. Все они будут твой род, твои единомышленники и братья, и они же варяги – те, за кого отдашь жизнь ты и кто отдаст жизнь за тебя, и никак иначе. Как только кто бы то ни было скажет или подумает «я» вместо «мы», так с этого момента он перестанет быть нашим братом. И мы все сразу это поймём и изгоним его, чтобы он не заразил других. Отсечём гнилую плоть ради здоровья всего тела.

– И что, такое бывало среди вас?

– Ни разу, – затвердев лицом, ответил Свенельд. – За други своя гибли, бывало, а вот продавать… пока ни разу.

– Дядька, а расскажи подробней, пока всё равно делать нечего, как всё у вас было устроено?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Свенельд. – Да на это и дня будет мало.

– Так нам и ехать-то дня три ещё, – скорчил невинное лицо Сергий. – Чего ещё делать-то?

– Да? – испытующе глянул на него Свенельд. – Ну, слушай… Может, чего и пригодится. Родился я в Руссе, а вовсе не на побережье, как ты думаешь, – начал Свенельд. – На побережье я попал много позже, уже после того как окончил обучение в слободе, там же, в Руссе. Сбились мы, выпускники, в ватагу, купили в складчину ладью и отправились покорять морские просторы. Бывали и на Рюгене, и в бывших наших землях, у прибрежных руссов, и дальше по берегу, но родных нам по крови и духу людей там уже почти не осталось. Вот у прибрежных руссов-то мы и построили себе деревню. Но сами они, что интересно, прусами себя не называли, их так соседи окрестили, потому что они пришли на побережье якобы с реки Русне, правого рукава Немана. Нынче там Болеслав третий, Кривоусый, верх взял и прусов подвинул в Литву, где их радушно встретил Орден. Ну, это я отвлёкся. А тогда все ещё жили там, где жили, и мы торговали янтарём сами и не давали торговать им другим, держа всю торговлю на побережье. Вот тогда-то я и познакомился с Маргрит – девушкой из соседней деревни. Правда, пришлось пободаться с её женихом, сыном старосты, но, когда мы все вывалились с ладьи на берег, полуголые и с мечами в руках, готовые покрошить всю деревню, староста решил, что лучше жить с нами в мире и уступить Маргрит мне. Тем более что мы несколько раз избавляли его деревню от неприятностей. И вот когда мы в очередной раз учили уму-разуму татей на Прегели – это река такая, что впадает в Свейское море, несколько южнее Немана, – на нашу деревню и напали свеи, жители южных фьордов. Вот во фьордах-то мы их и искали потом, когда вернулись. Искали больше года, пока, наконец, не нашли. Вырезали всех мужчин, и тех, что были в селении, и тех, что отсутствовали и вернулись чуть позже. Оставили только женщин и детей до десяти лет. Ну, женщин, правда, обрюхатили, всех до единой. Собрали всё оружие, что было, и ушли, хоть они и просили нас остаться и жить в их селении вместо их мужчин. И всё. Как будто где-то что-то сломалось. Не стало нам удачи, да нас и осталось-то всего двенадцать человек. Деревню свою мы по возвращении сожгли, собрались и вернулись домой, в Руссу. А и там к тому времени весь наша сгорела вместе с половиной города, и слободу перевели в Руссо. Больше я никого из братьев не видел, а помотался я и по Руси, и по свету немало. Успел и новых друзей приобрести, тоже из варягов, но тех, с кем учился и жил первые годы, так больше и не встретил. А про учёбу я тебе потом расскажу, – сказал Свенельд, – когда слободу построишь.