Митчелл не расскажет об этом своей жене и вообще никому не расскажет. Никогда. Он бы мог взять отвёртку и воткнуть в глаз этому директору за все унижения, за всех несовершенных, вынужденных терпеть бесконечные издевательства, но Майк не из тех людей, которым нечего терять. Если его казнят, что будет с его семьёй? Иногда, когда было совсем тяжело, он думал, что лучше бы Элис вообще не родилась, потому что ждёт её точь-в-точь такая же никчёмная жизнь, как у отца и матери. Он шёл домой и придумывал, как опишет жене свой рабочий день, она ведь обязательно спросит. И конечно, Маргарет сразу поймёт, что муж чем-то обеспокоен. Он вдруг подумал, что, возможно, Маргарет тоже недоговаривает на счёт того, как к ней относятся на работе, и тут же вопреки всем самым ужасным мыслям попытался успокоить себя:

– Нет, она ведь работает прислугой в хорошей уважаемой семье. Среди совершенных есть и хорошие люди. Они позволяют ей даже забирать оставшуюся еду домой. Работать дома у членов Новой расы – это престижно, – проговорил он вслух, снимая рабочий комбинезон. За свою не совсем благополучную жизнь Митчелл научился сам себя успокаивать. Будь то экстремальная ситуация, срочно требующая адекватного решения, или просто душевные переживания, поговорив сам с собой, пусть даже не вслух, Майкл быстро приходил в себя.

Квартал для несовершенных напоминал помойку. Многие привыкли к такому нищенскому образу жизни, но Майкл всегда мечтал о лучшем и надеялся, что скоро всё наладится. Иногда он даже молился.

Кривые здания в три этажа ломаной линией тянулись вдоль высоченной стены. Каждое второе окно было заколочено досками. Почти никто не обращал на него внимания, лишь некоторые юрко стреляли настороженным взглядом ему вслед, думая урвать кусок зарплаты у обеспеченного работой несова. Откуда-то вырывалась музыка. Громыхая низкими басами, напоминая шум мощного заведённого двигателя, она звучала так громко, что выворачивало наизнанку.

Бедные кварталы, тянувшиеся вдоль защитных стен, были заполнены женщинами с жидкими волосами, распухшими ногами, чёрный пушок на которых с трудом мог скрыть синие широкие вены. Они продавали себя. Румяна лежали на их лице толстым слоем как маска. Это была не косметика из «Красоты будущего», а какая-то шпатлёвка.

Неожиданно дверь подъезда с лязгом распахнулась, дверные петли оторвались, и она с грохотом рухнула, придавив ноги сидящему рядом тощему просящему подаяние мужчине. Старик с якобы парализованными ногами завопил от боли на всю улицу. На грязный тротуар из подъезда выбежала женщина с воспалёнными красными глазами. Из-за худобы её глаза казались непропорционально большими. Но она выбежала не на помощь бедолаге. Она быстро крутила головой по сторонам, пытаясь найти кого-то. Её взгляд остановился на пузатом темнокожем мужчине в бейсболке и рваном пальто. Он катил тележку с перевязанным верёвками барахлом, на которой сверху лежал большой телевизор с трещиной на весь экран.

– Ты продал моего ребёнка! Верни моего мальчика! – кричала она. Мужчина, не сказав ни слова в ответ, оставил тележку с выменянным на её ребёнка добром и быстрым шагом пошёл навстречу женщине. Выпячивая от злости нижнюю челюсть, сжимая кулаки и нелепо двигая руками, он походил на разъярённую гориллу. Другие проститутки пугливо отскакивали, уступая дорогу своему сутенёру, и когда он проходил мимо, виновато опускали головы вниз, а некоторые, защищаясь, закрывали лицо руками. Кричащая женщина, увидев, как горилла целенаправленно идёт к ней, резко замолчала и убежала обратно в дом. Сутенёр вошёл вслед за ней, наступив на лежащую дверь, тем самым повторно вызвав оглушительную брань тощего старика, который, продолжая играть свою роль, остался сидеть с тяжёлой дверью на ногах. Митчелл огляделся. Толпа детишек злобно окинула его взглядом и резко скрылась за угол дома. Видимо, в подворотне Майкла уже кто-то ждал, надеясь отобрать деньги. Майк решил не рисковать и, нарушив свой привычный маршрут, прошёл мимо. Он был не из пугливых, но в кармане у него и вправду находилась небольшая сумма наличных.

Возраст проституток можно было определить только по обвисшим грудям или морщинам на теле, но, несомненно, почти все эти женщины были намного старше Майкла. Самые красивые были самыми уставшими. Они уже много раз видели Митчелла, идущего домой после работы. Предлагать ему своё тело не имело смысла. Он всегда вежливо отказывался. Они отвернулись и как ни в чём не бывало продолжили заниматься своими делами. Майк обратил внимание на одну старую шлюху, которая что-то громко доказывала молодой. Она учила молодую, как правильно показывать себя проходящим мимо потенциальным клиентам.

– Надо показывать сиськи не так, – кричала она, задрав грязную футболку вверх и обнажив свою сморщенную старую грудь, – а вот так, – злостно завопила она словно ведьма и, максимально оттянув воротник, опустила уже растянутую футболку вниз, снова продемонстрировав два отвратительных сморщенных мешка, но они уже не казались обвисшими. В благодарность за полезный совет молодая проститутка поцеловала свою мудрую наставницу в щёку. Постукивая каблуками, привлекательная девушка быстро перебежала на противоположную сторону улицы и, уже улыбаясь, встречала там Майка, пользуясь полученным опытом. Митчелл прошёл мимо, чем заслужил показанный девушкой средний палец.

Майкл миновал важно шествующего с чёрным пакетом совершенного. Он пришёл сюда развлечься. В плотно облегающем содержимое пакете, очевидно, лежало всё необходимое, чтобы хорошо провести вечер. Всё, кроме компании. Жрицы любви заискивающе ловили его надменные взгляды. Старые шлюхи сторонились, уступая место молоденьким. Видимо, его предпочтения уже знали. Одна из них, пышногрудая брюнетка, получив согласие, взяла его за руку и повела в дом.

За деньги здесь можно было купить не только секс. Высокая грациозная блондинка в чёрном деловом костюме бросалась в глаза. Она снимала бельё с верёвки. Обтягивающий сверкающий костюм подчёркивал её стройное тело, длинные ноги дополняли высокие шпильки. «Что она делает среди всего этого сброда?» – подумал Митчелл, и тут же она поправила свои волосы, плавным движением приглаживая их рукой ото лба к затылку. У неё не было ушей. Она повернулась в сторону Майка, и его передёрнуло от неожиданности. Щёки были симметрично вырезаны. Отсутствие губ демонстрировали сверкающие белые зубы. Нос тоже был отрезан. Судя по тому, что Митчелл её тут раньше не видел, она была новенькой. Майкл испытал не страх, а жалость к ней. Но чувство жалости перебил здравый смысл. Он всегда сочувствовал тем, кому повезло меньше него, всегда давал деньги беднякам, если они у него были, но это была не та улица, где заслужили милость Майкла. Здесь обитали только проститутки, наркоманы и бандиты. Работы для несовершенных полным-полно. Они вполне могли найти занятие поприличнее. Он по возможности помогал исключительно тем, кого знал лично. Например, пожилая соседка с больными ногами, мать-одиночка с тремя детьми из соседнего дома. Они хотели работать, но не могли. Он всегда с презрением относился к лентяям и к людям сомнительных профессий. Была бы его воля, он бы всех их заставил найти достойную работу. Они, по его мнению, позорили несовов, притягивая ко всему бедному кварталу и к его жителям негативное впечатление.

За приличную плату проститутки могли продать на съедение часть своего тела и даже поужинать вместе с тобой, не жалея собственной плоти. Целый ряд женщин вдоль дороги говорил об этом. Кроме нижнего белья и обуви, на них ничего не было. Все они были бледные и худые. У кого-то не было руки или ноги, а то и вообще ничего, кроме головы и туловища. Безногие и безрукие научились передвигаться самостоятельно. Упираясь подбородком в землю, они сокращались и подтягивали своё тело вперёд. Троица ползущих гусениц заставила Митчелла улыбнуться. Некоторые лишившиеся конечностей лежали в строительных тележках.

Неожиданно Майкл чуть было не споткнулся об одного из мужчин, которые сидели прямо на земле, пили синеватую жидкость, передавая бутылку по кругу, и сразу же после пары глотков они падали на землю, начиная трястись в лихорадке.

– Господи, посмотри на этот бардак. Мир катится к чертям. Точно. Катится к чертям, – тихо произнёс старик, сидевший на углу возле алтаря, который ещё не раздербанили до конца, и держал на коленях потёртую книгу. Название было не прочитать, видимо, один из умерших языков. Рядом с ним лежал раздетый догола спящий мужчина с бутылкой в руке. Из кирпичей и маленьких камней старик, видимо, сам соорудил свой алтарь.

– Так ведь было всегда? – спросил Митчелл, и старик поднял трясущуюся голову.

– Я хранитель правды в мире лжи! – закричал он. Щуплый, седой, с длинным орлиным носом, в чёрном пиджаке с белой лентой на шее поверх воротника, в рваных грязных штанах, мужчина лет семидесяти выглядел нелепо. На его ногах старые сандалии прикрывали носки, которые когда-то были белыми. Из дырок выглядывали пальцы с чёрными длинными ногтями. Он частенько бродил здесь с каким-то красным черпаком, прося подаяние. Он думал, кряхтя. – Видел это здание? – он кивнул головой в сторону каких-то руин через улицу. – Его разбомбили эти дьяволы, эти… Раньше я там… Это церковь. Она была моим домом. Религия, если бы люди проявили к ней склонность, она бы жила. Без веры жить невозможно. Когда-нибудь бог снова вспомнит про нас. Он просто забыл! Но он вспомнит! Господь забыл, а дьявол изгнал… – сказал он и резко замолчал. Прислушиваясь и принюхиваясь к чему-то, его не совсем чистые ноздри раздувались. Он обрывал фразы на половине, но говорил с чувством, производя впечатление человека, который искренне верит в то, что говорит. Он был немного пьян, и весь его вид выражал нестерпимое горе. Затем он начал что-то бормотать на непонятном языке и рисовать усохшими пальцами, периодически прикладывая их к языку, какие-то знаки на песке. Слушать старика дальше не имело смысла. Майкл осторожно положил несколько блестящих монет в его черпак и торопливо ушёл.

На этой обезумевшей территории, выделенной несовам, лишь некоторые сумели научиться цепляться за здравый смысл. Майкл дошёл до своего красочно исписанного разными непристойностями дома. Напротив подъезда несовершенные рылись в мусорных баках, пытаясь найти картофельные очистки или заплесневелый хлеб. Открыв двери ветхого трёхэтажного дома, дорогу Майку преградила старуха и, посмотрев ему прямо в глаза, от удивления широко открыла рот. Она словно забыла, как дышать, и беспомощно хватала воздух своим беззубым ртом. Некоторое время они стояли неподвижно, а когда в её открытом рте в щели между чернеющих зубов запузырилась слюна, старуха начала что-то нашёптывать.

– Ты помечен. В числе двадцать два твоя судьба. Ты поможешь изменить этот мир к лучшему, несчастный, – наконец внятно произнесла бабка. Её опухшее лицо приобрело вид, отдалённо напоминающий мыслительный процесс. Майкл осторожно отодвинул её рукой в сторону и поднялся по лестнице в свою квартирку.

Позже вечером за так называемым ужином Элис кричала от злости и с беззаботностью своих малых лет хватала еду с папиной тарелки. Маргарет всегда ругала её за это и просила не жадничать. Но стоило ей отвернуться, Элис тут же тащила куски хлеба из жалких запасов семьи Митчелл. Еды в бедном квартале на всех не хватало. Хорошо ел только тот, кто был на порядок наглее, чем остальные. Каждый хотел урвать побольше. Многие – даже больше, чем им было нужно. В кварталы несовершенных еду привозили редко и в малых количествах. В основном это были консервы с истёкшим сроком годности. Чаще всего привозили корм для животных. Элис хорошо ела тот, который предназначался кошкам. Майкл сломал не одну челюсть в битве за заветные баночки с изображением полосатого кота.

Тёмная, гнусная, убогая комната с окнами, наглухо забитыми досками, – это всё, что у них было в то время. Они жили в маленькой квартирке на втором этаже. Почерневшая раковина под разбитым зеркалом в коридоре напротив лестницы была одна на несколько семей, также как кухня и душ, что для очень скромной и совершенно не общительной Маргарет было неприемлемо. Отовсюду торчали ржавые гвозди, ступеньки жутко скрипели. На стене красной краской кто-то написал слово «“крыса», чуть ниже – «соси».

Дочь Элис, названная в честь бабушки Майка, очаровательная, но очень капризная неспокойная девочка, часто болела, и основная часть денег уходила на лекарства. Одной из немногих вещей, которые могли успокоить девочку, был солнечный зайчик, который мама отражала своим маленьким потёртым красным зеркальцем. Эта игрушка казалась Элис самой лучшей на всём свете. Митчеллы жили крайне бедно, но однажды одним поздним вечером Майк увидел по телевизору рекламу магазина, где в морозильных камерах на полках лежали брикеты с человеческим мясом. Майку пришла в голову гениальная идея. Лайм, его сосед и друг, работает ночным охранником на этой ферме, а значит, достать искусственно выращенное тело человека не составит особого труда. Остаётся только разделать и продать. До ядерной катастрофы Майк был неплохим мясником, поэтому снятие шкур и разделка туш для него также не являлись проблемой.

Прошло два месяца, как Митчелл вместе со своими соседями Лаймом и Сарой Смит уже вовсю похищали тела и разделывали их в подвале дома, затем складывали в арендованный грузовик и нелегально продавали мясо на запрещённом рынке с приличной скидкой. Оголодавшие люди сгребали мясо без разбора, и вскоре Митчеллы смогли позволить себе скромный домик в том же бедном квартале, только в местечке поприличнее. Дом с уютной гостиной, столовой с большим обеденным столом и высокими стульями, двумя спальнями с модными овальными окнами и белоснежной кухней.

Но несколько месяцев спустя об этом пронюхала полиция, и вскоре Лайма вместе с его очень неосторожной и болтливой женой публично казнили, обвинив в хищении государственной пищи особо нуждающимся, коими являлись совершенные, постоянно набивающие своё брюхо. Митчеллы чудом остались на свободе, но перед смертью Лайм назвал имя Майкла, понадеявшись на милосердие судей. Его всё равно казнили, а Майка долгое время допрашивали. Его избивали до полусмерти, топили, вывозили на окраину, угрожая расправой, но он ни в чём не признался. Особо важную роль сыграли жена и дочь. К семейным несовам полиция относилась более снисходительно. Без семьи его бы сразу посадили без потребности признания. Как выяснилось позже, Митчелл был не первым подельником, которого заложил Смит. Возможно, надпись «крыса» на первом этаже дома предназначалась именно Лайму. Не сумев собрать достаточное количество доказательств, Майку дали условный срок четыре года и каждодневные исправительные работы на военном заводе. Банковские счета Митчеллов заморозили, но дом оставили, так как у них был ребёнок. На заводе ему платили небольшие деньги, хотя выплачивать или нет зарплату условно осуждённому оставалось на усмотрение директора завода. Денег хватало только на самое необходимое. Митчеллы снова оказались не в самом лучшем положении. Майк всегда мечтал, чтобы его семья ни в чём не нуждалась. Он был пленником своей мечты, которую ненавидел, потому что ей никогда не сбыться.