2

Мы уже в автобусе. Я сижу у окна, прислонившись лбом к стеклу. Сорок шестой автобус переполнен. Он медленно и осторожно движется от остановки к остановке от Кэмдена до Сент-Джонс-Вуда. Я до сих пор так хорошо помню этот маршрут, что смогла бы пройти по нему с закрытыми глазами. Но теперь здесь многое изменилось, хотя в целом практически все осталось прежним. Кое-где появились новые здания, старые дома покрасили и обновили.

Я бросаю взгляд на Робин – она все так же погружена в телефон. Вдруг она прыскает от смеха и отрывается от экрана.

– Эмма прислала сообщение. Там такое творится! Прямо настоящая драма. Я так рада, что мне не приходится разбираться со всем этим, – заявляет Робин, пряча телефон в сумку. Ее голос звучит так спокойно и искренно, что я почти что ей верю.

По мере нашего приближения к пункту назначения мое сердце начинает сжиматься в груди. Внезапно я как бы включаюсь в происходящее вокруг – слышу шум уличного движения, визг тормозов, автомобильные гудки, доносящуюся издалека ругань. Я чувствую запах выхлопных газов – они просачиваются с улицы, отчего в горле начинает першить. Гляжу на непрерывно проносящийся мимо поток черных внедорожников. Наверняка мы будем единственными, кто приедет в школу на автобусе. Вдруг автобус резко притормаживает, и я слегка ударяюсь головой о стекло. Я закрываю глаза, погружаясь в воспоминания.

– Мы никогда не сможем туда попасть, – слышу я собственный голос, говорящий это два года назад, когда мне впервые стало известно о том, что же сделала моя мать. – Слишком поздно пытаться туда поступить. Там всегда огромное количество желающих. И вряд ли когда-нибудь для нас появится свободное место. Ни сейчас, в начале четвертого класса, ни через год, ни через два. В этой школе всегда будет огромная очередь из тех, кто мечтает здесь учиться. Моя мать полагает, что она до сих пор в состоянии влиять на меня и контролировать все, что происходит в моей жизни, но она ошибается. Даже если бы я согласилась на выдвинутые ею условия, все равно ничего бы не получилось.

И это действительно было правдой. Я искренне обрадовалась, когда из приемной комиссии школы пришел официальный отказ на наш запрос о поступлении. Но это было до того, как все пошло наперекосяк – мой брак с Эндрю полностью рассыпался за какие-то два года.

И как же я была удивлена, когда пару недель назад мне позвонила та же самая сотрудница приемной комиссии и сказала, что у них появилось одно свободное место и они готовы принять Робин, только она должна приступить к занятиям немедленно. Это было как снег на голову. Я уже хотела было отказаться от этого неожиданного предложения, но что-то заставило меня повременить.

– Вы не возражаете, если я немного подумаю, – ответила я совершенно спонтанно.

Ничто тогда не предвещало, что через сорок восемь часов я буду ей звонить, спрашивая, свободно ли еще это место, фактически умоляя ее взять мою дочь. Да, я в буквальном смысле слова умоляла ее об этом. Для сотрудницы приемной комиссии это была просто стандартная процедура, всего лишь способ заполнить внезапно появившееся свободное место в классе. Для меня же это стало настоящим чудом. Это открыло для нас совершенно неожиданный выход из сложившейся ситуации. О таком спасении я даже и не подозревала.

Условие для вступления в наследство моей матери было выполнено – Робин будет учиться в «Ашамс». Это дало мне возможность распоряжаться этим домом, а также получать определенный доход от инвестиций небольшого капитала моей матери. И теперь, когда мой брак развалился, этих денег будет вполне достаточно, чтобы мы смогли здесь жить.

В последний раз я была в доме своей матери более десяти лет назад. Тогда я поклялась, что никогда сюда не вернусь. Я была твердо намерена никогда больше не позволять своей матери вмешиваться в мою жизнь и пытаться мной манипулировать. Но ради Робин я нарушу любое обещание…

Вот мы уже стоим у ворот школы. Мои руки в карманах пальто крепко сжаты в кулаки. Даже взрослому человеку это здание кажется очень внушительным. Оно и вправду огромное. Его помпезный архитектурный стиль как нельзя более подходит для размещения самой престижной в Северном Лондоне отдельной школы для девочек. Я стараюсь не думать о том, насколько пугающе оно выглядит для моей дочери, как ей сейчас, должно быть, не по себе.

Для входа на территорию предусмотрены две пары железных ворот, а между ними цветочная клумба и живая изгородь из плюща и цикламена. За каждой парой ворот начинается извилистая аллея, ведущая к широкой лестнице парадного входа. Его отделка поражает своим великолепием, однако крыльцо здания расположено достаточно близко от ворот. Должно быть, в прошлом конным экипажам приходилось неспешно и осторожно маневрировать около парадного входа, вместо того чтобы стремительно подлетать к крыльцу.

Это старинное сооружение в центре Лондона так разительно отличается от прежней школы Робин – обычного современного здания, расположенного в одном из пригородных районов Нью-Йорка. Лондонская школа несет на себе четко различимый отпечаток истории. Атмосфера здесь настолько гнетущая, что присутствие живых детей за этими огромными дверями кажется просто невозможным. Я внимательно смотрю на Робин. Ее лицо выглядит напряженным и слишком бледным.

– Все будет хорошо, – говорю я.

Мне так хочется ей твердо это пообещать. Но я не могу. Робин окидывает взглядом здание, не отрываясь и не моргая. Она сжимает мою руку и говорит сдавленным голосом:

– Ого… Это что, начальная школа?

– Да, она самая, – отвечаю я. – Поверь мне, внутри там гораздо более дружелюбная обстановка, чем все это выглядит снаружи. Честное слово.

Я замечаю, что пытаюсь скрестить пальцы на удачу, но вовремя себя останавливаю.

– Нам лучше войти в здание, – говорю я.

Робин кивает. Мы медленно идем по аллее и поднимаемся по каменным ступеням крыльца. Перед нами широкие деревянные двери с отполированной до блеска латунной фурнитурой. Я берусь за ручку, чтобы их открыть. Но в этот момент кто-то с силой их толкает с другой стороны.

Прямо на меня из дверей вылетает женщина, практически сбивая меня с ног. Резко отпрянув назад от такой неожиданности, я удерживаю равновесие только потому, что успеваю ухватиться за руку Робин. Отчего она тоже едва не свалилась и мы обе чуть было не улетели вниз по ступенькам. У меня подворачивается голеностопный сустав. Острая боль пронзает ногу.

– Эй, смотреть надо, куда идешь! – В голосе женщины слышится презрение.

– Я же могла упасть с лестницы, – растерянно бормочу я.

Мое сердце все еще колотится от этого внезапного столкновения в дверях. А эта дама бесцеремонно протискивается мимо нас и молча удаляется прочь, покачивая при каждом шаге своими идеально уложенными локонами до плеч. Я провожаю ее взглядом. Симпатичная высокая блондинка. Но такая неприятная и так агрессивно настроена…

– Ты в порядке? – спрашивает меня Робин.

И в этот же самый момент из дверей начинает протискиваться другая женщина, нахально расталкивая нас, чтобы пройти. У меня к горлу подкатывает комок, будто я собираюсь заплакать. Или закричать. Как же мне сейчас хочется орать на них благим матом! Послать их всех куда подальше. Но вместо этого я быстрым движением незаметно смахиваю с глаз накатившиеся слезы и отвечаю:

– Да, все нормально.

Наконец мы благополучно вошли внутрь школы. Я представила Робин секретарше и заполнила бланк контактных лиц для связи на случай экстренной ситуации. И теперь просто выжидающе стою рядом с Робин.

– Мам, ты можешь идти, – говорит дочь, поворачиваясь ко мне.

Секретарша смеется:

– С нами она в безопасности, миссис Спенс.

– Спенс – это фамилия моего мужа, – уточняю я.

Я не могу сказать «бывшего мужа», потому что рядом со мной стоит Робин.

– Меня зовут Роупер. Сэди Роупер.

– Конечно, мисс Роупер, – моментально соглашается она.

Теперь они обе смотрят на меня, ожидая, когда я уйду.

Робин кивает в сторону двери:

– Ну, все, иди, мам.

Я смотрю на секретаршу:

– А что, я больше ни для чего не нужна? Разве не будет какой-нибудь ознакомительной экскурсии по школе, или встречи с классным руководителем, или чего-нибудь подобного?

Секретарша качает головой:

– Боюсь, что не сегодня. Вы обязательно познакомитесь с классным руководителем Робин в соответствующем порядке. Мы дополнительно сообщим вам информацию о дне и времени проведения очередного родительского собрания. – Затем секретарша поворачивается к Робин. – Пойдем. Я отведу тебя в твой новый класс, – говорит она и уводит от меня дочь прежде, чем я успеваю с ней попрощаться.

3

Быстрым шагом я иду к автобусной остановке, расположенной на другой стороне улицы. Боль в ноге постепенно утихает. Так, сперва нужно кое-что сделать по дому. А потом пойти в адвокатскую контору и узнать, есть ли там для меня какая-нибудь работа. Меня, конечно, очень смущает тот факт, что все последние годы у меня не было никакой юридической практики. Но я не позволю этому обстоятельству полностью сбросить меня со счетов.

В последние недели я все время готовилась к худшему. К чему-то настолько ужасному. Но, пожалуйста, пусть это предчувствие не сбудется. Гнев переполняет меня. Я злюсь на Эндрю за то, что он оказался таким ублюдком. Злюсь на свою собственную ярость и ненависть, которые заставили меня пересечь Атлантику и снова оказаться здесь, в объятиях своей матери и этого развалившегося дома.

В голове проносятся мысли о нашей бывшей квартире – такой уютной и светлой, расположенной в новом чистом доме. Свежий ремонт, белоснежные стены, аккуратные деревянные полы. Не то что здесь – какая-то темная мешанина заброшенного дома в викторианском стиле с окнами, поросшими плющом. Мне досталось довольно скверное наследство. Но лучше об этом сейчас не думать. Я все там отмою и очищу, обязательно отскребу всю грязь и приведу все в порядок.

Наконец подъезжает автобус. Я достаю телефон, чтобы написать сообщение Зоре и пригласить ее на ужин. На мгновение палец зависает над экраном, я недолго думаю, затем пишу: «Сюрприз! Мы с Робин вернулись и остаемся в Лондоне. Это долгая история, расскажу при встрече. Давай завтра пообедаем вместе! Мне нужно многое с тобой обсудить». Я больше не хочу оглядываться назад, я буду думать только о будущем.

Вернувшись домой, я первым делом иду осматривать отопительный котел. Вчера вечером я была такой уставшей, что мне было не до этого. Я с удивлением обнаруживаю, что котел относительно новый. Колдую над ним пару минут – и вот он уже работает. Теперь у нас будет отопление и горячая вода. Это определенно развеет мрачную атмосферу этого дома.

Ободренная этим, я приступаю к наведению порядка на кухне, тщательно отмывая все, что попадается мне в поле зрения, отскребая каждую поверхность, выдраивая каждый уголок. Я полностью сосредоточена на уборке. Не останавливаюсь ни на секунду, не позволяя никаким мыслям о прошлом крутиться в голове. Я специально закрываю свое сознание от всяческих воспоминаний, от любого узнавания этих скрипящих половиц и потрескавшихся плиток, этого следа на стене от когда-то брошенной в меня книги, этого торчащего из пола гвоздя, о который я разорвала бесчисленное количество пар колготок.

Вместе с грязью дом покидает и царивший здесь до этого угрюмый дух тоски и отчаяния. Сквозь не до конца отмытое оконное стекло в кухню проникает холодный солнечный свет. Морок начинает рассеиваться, и мое душевное состояние явно улучшается.

После пары часов моей бешеной деятельности кухня вполне пригодна к использованию. Здесь стоит все та же духовка, которую я хорошо помню еще с детства. Я проверяю, исправна ли она, почти инстинктивно воспроизводя в памяти, что нужно довольно долго удерживать ручку нажатой, прежде чем газ загорится. Старый электрический чайник тоже на прежнем месте. У него уже давно перетерся шнур, оголяя провода. Помню, как еще пятнадцать лет назад, когда была тут в последний раз, я посоветовала своей матери выбросить его.

Я приподнимаю чайник и с минуту верчу его в руках, разглядывая следы известкового налета на внутренней поверхности. Внезапно в груди у меня все сжимается, во рту появляется кислый привкус. «Почему тебя волнует, что меня может убить током?» – в памяти воскресают ее слова. Я бросаю чайник в мешок с мусором и замечаю, как уголки моего рта машинально приподнимаются в улыбке.

Порывшись в кухонных шкафчиках, я достаю маленькую кастрюльку, наполняю ее водой и ставлю кипятиться на плиту. Несмотря на то что дом стоит на достаточно оживленной улице, на кухне, выходящей окнами на задний двор, совершенно не слышно шума машин. Из-за этой тишины мне становится не по себе.

Через стеклянное окошко в задней двери я разглядываю небольшой, выложенный бетонными плитами внутренний дворик. В тени вечнозеленых деревьев он кажется еще более темным и прохладным. Тисы и другие растения, за которыми когда-то ухаживала моя мать, теперь выглядят жалко и печально. Их пожухлые опавшие листья засыпали все пространство, сбиваясь в кучи по углам. Я все здесь расчищу и приведу в порядок. Белоснежный бульденеж, разноцветные герани в больших синих горшках – все эти некогда прекрасные цветы, теперь засохшие и вялые, снова оживут и взбодрятся.

Помню, как однажды на День матери я принесла домой букет тюльпанов. Я вручила его маме, но она резко отбросила цветы в раковину, помяв лепестки. «Мне хватает уже того, что я – твоя мать, – очень громко сказала тогда она. – Не нужно мне об этом постоянно напоминать! «Я до сих пор не забыла, какой глупой, жалкой и ничтожной я чувствовала себя в тот момент. Ноги меня не слушались. Я запнулась и, задыхаясь от обиды, убежала прочь из кухни…

Сейчас самое время сажать нарциссы и подснежники. А еще нежные крокусы и яркие тюльпаны всех цветов радуги. Я попрошу Робин мне помочь.

Отвернувшись от окна, я окидываю взглядом кухню. Она явно стала значительно чище, но все равно здесь еще довольно мрачно и уныло. Закипела вода, и я завариваю себе чай. Поудобней усаживаюсь на стул и с наслаждением вбираю в себя тепло горячей чашки, крепко обхватив ее ладонями.

Уже почти полдень. Кажется, в школе сейчас как раз должен быть обед. Наверное, теперь еда там стала гораздо лучше. По крайней мере, очень на это надеюсь. Я невольно начинаю перебирать в памяти то, чем обычно кормили нас: холодное картофельное пюре, плавающая в жиру лазанья, черствый как камень мясной пирог с вареными яйцами какого-то серо-зеленого цвета.

Я делаю глубокий вдох и усилием воли прогоняю эти внезапно нахлынувшие воспоминания. Нет, только не сейчас. У меня нет никакого желания перелистывать свой мрачный дневник памяти. То, что в нем записано, – чем дальше в прошлое, тем трагичнее. А в данный момент у меня нет ни времени, ни сил снова погружаться в эти драматичные переживания.

Я возвращаются мыслями к Робин. «Все будет хорошо», – сказала я ей недавно. Мой голос звучал ласково и приветливо. Теперь я стала гораздо мягче. Ободряющие слова легко слетают с моего языка. Но так было не всегда. Раньше я была весьма острой на язык особой. Решительная, напористая, абсолютно уверенная в себе. И бескомпромиссная – пан или пропал. Именно такой я была тридцать лет назад. С тех пор многое изменилось.