Цитаты из книг автора «Гарриет Бичер-Стоу»

Когда человек мужественно заявляет, что рабство для нас необходимо, что мы превратимся в нищих, если откажемся от него, и потому намерены навсегда сохранить рабов – это сильная, ясная, определенная речь, речь правдивая и, как таковая, заслуживающая уважения. И, судя но тому, как вообще поступает большинство, можно быть уверенным, что она поддержит нас в нашем стремлении. Но когда он скорчит постную физиономию и начнет гнусавым голосом приводить тексты из священного писания, мне всегда представляется, что он ровно ничего не стоит.

Религия! – вскричал Сент-Клер таким тоном, что обе дамы взглянули на него. – Религия! разве то, что вам говорят в вашей церкви, религия? Разве то, что может склоняться и повертываться, подниматься и опускаться в угоду каждому изменению в эгоистичном, суетном обществе, разве это религия? Разве религия может быть менее великодушна, менее справедлива, менее милосердна к людям, чем даже моя собственная греховная, суетная, испорченная природа? Нет, для меня религия – это нечто стоящее выше меня, а не на одном уровне со мной.

Я знаю, – отвечал Сент-Клер. – Вы, барыни, кажется, ходите в церковь, чтобы учиться, как жить в свете, и ваше благочестие прикрывает наше неприличное поведение. Если бы я захотел идти в церковь, то пошел бы в ту, в какую ходит Мамми. Там по крайней мере не заснешь. – Как! к этим крикливым методистам? Какой ужас! – вскричала Мария. – Это все-таки лучше, чем мертвая зыбь ваших приличных церквей, Мари. Ходить туда выше сил человеческих. Разве ты хочешь идти, Ева? Останься-ка лучше дома, будем вместе играть.

Говорить очень легко, – отвечал Сент-Клер. – Кажется, это у Шекспира одно из действующих лиц говорит: «мне легче научить двадцать человек, как они должны поступать, чем быть одним из этих двадцати и следовать своим собственным наставлениям.

Надеюсь, сэр, что вы не подвергнетесь из-за нас каким-нибудь неприятностям? – с тревогой спросил Джорж. – Не беспокойся, Джорж, мы на то и посланы в мир. Если бы мы боялись подвергнуться неприятностям из-за доброго дела, мы не заслуживали бы имени человека.

Кто больше заслуживает осуждения, просвещенный, образованный, развитой человек, поддерживающий систему, неизбежным следствием которой является негроторговец или этот бедный негроторговец? Вы создаете общественное мнение, которое одобряет его торговлю, которое портит и развращает его до того, что он нисколько не стыдится своего ремесла; чем же вы лучше его? Вы образованы, а он нет, вы принадлежите к высшим слоям общества, а он к низшим, у вас тонкий вкус, а у него грубый, вы талантливы, а он недальнего ума. В день Страшного суда приговор над ним может быть мягче, чем над вами, именно в силу этого различия.

Том следил за всем происходившим сначала до конца и отлично понимал страдание несчастной. Ему все это казалось ужасным, невообразимо жестоким, потому что его бедный, невежественный, черный ум не умел делать обобщений, не умел возвыситься до широких взглядов. Если бы он обучался у некоторых проповедников христианства, он совсем бы с другой точки зрение смотрел на это дело, и видел бы в нем одну из обыденных случайностей законной торговли, торговли, являющейся необходимой поддержкой учреждения, которое, как говорил один американский священник, – не имеет в себе ничего дурного, кроме неизбежного зла, присущего всяким другим отношениям в общественной и домашней жизни. Но Том был бедный невежественный негр, чтение которого ограничивалось Новым Заветом; поэтому он не мог утешать и успокаивать себя такого рода соображениями.

Когда пароход, скрипя, пыхтя и свистя, отчалил от пристани и начал медленно подвигаться вдоль реки, женщина вернулась на свое старое место. Там сидел негроторговецъ – ребенок исчез. – Что такое? где он? – спрашивала она, дико озираясь. – Люси, – отвечал торговец, – твоего ребенка унесли, лучше тебе сразу узнать это. Видишь ли, я знал, что тебе нельзя жить с ним на юге, и я подыскал для него превосходное семейство, где его хорошо воспитают, ему там будет лучше, чем у тебя. Торговец достиг той степени христианского и политического совершенства, какую в последнее время рекомендовали нам некоторые проповедники и политики северных штатов: он победил в себе все человеческие слабости и предрассудки. Сердце его сделалось таким, каким могло бы быть и ваше, сэр, при надлежащем воспитании. Безумный взгляд ужаса и отчаяния, брошенный на него женщиной, мог бы смутить менее опытного человека; но он привык к этому. Он сотни раз видал подобные же взгляды. Вы тоже можете привыкнуть к этому, читатель; наши политики всеми силами стараются приучить к ним наши северные штаты во славу Союза. Торговец смотрел на это черное лицо, искаженное мукой смертельного страдания, на эти судорожно сжатые руки, на это прерывистое дыхание, как на неизбежные неприятности негроторговли

Пассажир утвердительно кивнул головой. Как только пароход причалил, на сходни быстро вбежала негритянка, растолкала толпу, бросилась к тому месту, где сидела партие негров, обняла обеими руками несчастную штуку товара, значившуюся: «Джон, тридцать лет», и с рыданьями и слезами называла его своим мужем. Но к чему рассказывать историю, повторяющуюся слишком часто, каждый день, историю разбитых сердец, угнетение и страдание слабых, ради выгоды и удобства сильных. Не к чему рассказывать ее: она повторяется каждый день, ее слышит Тот, кто не глух, хотя и долго не говорит правда.

Да есть ли Бог, на которого можно надеяться? – проговорил Джорж тоном такого горького отчаяния, что старик невольно замолчал. – Я в свою жизнь насмотрелся на такие дела, которые заставляют меня сомневаться, чтобы мог быть Бог. Христиане не понимают, как все это представляется нам. Для вас Бог есть, но существует ли он для нас?