Цитаты из книг автора «Гарриет Бичер-Стоу»

Странно, но глубокая и спокойная вера, поддерживавшая его до сих пор, начинала уступать место сомнениям и мраку отчаяния. Перед его глазами постоянно стояла самая мрачная загадка нашей жизни: души развращаются и гибнут, зло торжествует, а Бог безмолвствует.

То был как бы внезапный переход от смерти к жизни, От могильного савана к ангельской одежде; От владычества греха, от борьбы страстей, К чистой свободе прощенной души, Когда все узы смерти и ада порваны, Когда смертный облекается и бессмертие, Когда рука милосердие поворачивает золотой ключ И голос милосердие говорит: «Радуйся, твоя душа свободна»!

Мрачные дни их остались позади, перед ними вставала утренняя звезда Свободы. Свобода! Животворящее слово! Что это такое? Должно быть не простои звук, не риторическая фигура! Мужчины и женщины, бьется ли сильнее ваше сердце при этом слове, за которое отцы ваши проливали кровь, а матери посылали на смерть самых дорогих и близких людей? В этом слове слава и гордость народа, слава и гордость каждого отдельного человека. Что такое свобода народа, если не свобода каждого из сыновей его? Что такое свобода для этого молодого человека, который сидит сложив руки на широкой груди, для этого человека с частицей африканской крови в жилах, с африканским огнем в глазах – что такое свобода для Джоржа Гарриса?! Для ваших отцов свобода означала право нации быть независимой нацией. Для него это право человека быть человеком, а не скотиной; право называть любимую женщину своей женой и защищать ее претив беззаконного насилия; право заботиться о своем ребенке и воспитывать его, право иметь свой собственный дом, свои религиозные убеждения, свою нравственность, не подчиненность воле другого.

Я все потерял в этом мире, потерял навсегда, но я не могу потерять и Царствие Небесное. Нет, я не могу стать злым, никак не могу! – Но, не может же быть, – возразив женщина, – чтобы Бог взыскал с нас за грехи, которые мы делаем по принуждению; в них виноваты те, кто принуждает нас. – Да, – сказал Том – но это не помешает нам стать злыми. Вели, я сделаюсь таким же жестоким и злым, как Самбо, не все ли мне равно, как я до этого дошел, главное, что я стал злым и это меня всего больше страшит.

Во сне он услышал нежный голос; он сидел на дерновой скамейке в саду, на берегу озера Поншартрена Ева, опустив свои серьезные глазки, читала ему Библию. И вот что она прочла: «Когда ты будешь на водах, я буду с тобою; и когда ты будешь переправляться через реки, они тебя не потонут; когда ты будешь переходить через огонь, ты не сгоришь, и пламя тебя не охватит, потому что я вечный, Бог твой, святой во Израиле и Спаситель твой». Мало по малу слова замирали и таяли, как какая-то небесная музыка; девочка подняла свои глубокие глаза, и с любовью смотрела на него, а лучи тепла и успокоения, казалось, шли от нее и проникали до самой глубины его сердца. Потом, как бы уносимая музыкой, Ева поднялась на блестящих крыльях с которых, точно звезды, падали золотые искры и исчезла. Том проснулся. Был ли это сон? Может быть. Но кто может утверждать, что этой любящей маленькой душе, которая при жизни так стремилась утешать и облегчать всякое горе, Бог запретил после смерти исполнять ее святое призвание? Есть чудное поверие, что на крыльях ангелов, над нашими главами вечно носятся души умерших.

Можно бы предположить, что те, кто лишены Царствие Небесного совершили какие-нибудь ужасные преступления, но нет, они осуждены за то, что не делали положительного добра, как будто этим они принесли громадное зло. – Может быть, – сказала мисс Офелия, – человек, который не делает добра, тем самым неизбежно делает зло.

«Тогда докажет и тем, которые по левую сторону: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня! Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: Истинно говорю вам, так как вы не сделали этого одному из малых сих, го не сделали Мне». Последний стих, видимо, поразил Сент-Клера.

Мисс Офелия тоже сильно чувствовала потерю Евы, но в ее добром, честном сердце горе принесло благие плоды. Она стала более кротка и снисходительна; и хотя с прежним усердием исполняла все свои обязанности, но при этом сохраняла спокойный умиротворенный вид, как человек, который не напрасно заглядывает в глубину собственного сердца. Она прилежно занималась с Топси и учила ее главным образом Библии; она не гнушалась больше ее прикосновения, не выказывала дурно скрытого отвращения, потому что и не чувствовала его. Она смотрела на нее теперь сквозь ту призму, какую Ева поднесла к глазам ее, и видела в ней лишь бессмертное создание Божие, которое Бог поручил ей вести к добродетели и вечной жизни. Топси не сразу стала святой; но жизнь и смерть Евы произвели в ней заметную перемену.

Правда, существует другая жизнь, и вера в нее придает всем иначе непонятным факторам, из которых состоит наше земное существование, важное значение, таинственную ценность. Сент-Клер отлично знал это; часто, в особенно тяжелые минуты, он слышал детский голосок, звавший его на небо, и видел маленькую ручку, указывавшую ему путь жизни. Но горе придавило его тяжелым камнем, он не мог подняться. У него была одна из тех натур, которые внутренним чутьем и инстинктом понимают религиозные догматы яснее и глубже, чем многие исповедники и последователи христианства. Дар оценивать и способность чувствовать тонкие оттенки и взаимное отношение нравственных законов, по-видимому, часто бывает уделом людей, которые на практике, вполне пренебрегают этими законами. Мур, Байрон, Гете часто находят для выражения истинного религиозного чувства такие слова, которые не приходят в голову людям, руководствующимся этим чувством в жизни. Для таких натур пренебрежение к религии является страшной изменой, смертным грехом.

Все интересы, все надежды Сент-Клера бессознательно сосредоточивались на его маленькой дочери. Ради Евы он устраивал свои денежные дела; ради Евы он так или иначе располагал своим временем; делать то пли другое для Евы, по купать, устроить или украсить что-нибудь для нее, настолько вошло ему в привычку, что теперь, когда ее не было, ему казалось, что не о чем, заботиться, нечего делать.