– Мы с вами еще увидимся, – прошептал он нам вслед, когда мы поднимались вверх по лестнице.
Мы отправились обратно к Джелли.
Макси спросил:
– Что он там сказал насчет того, что нам надо усвоить? Не действовать скоропа… Как он сказал, ты не помнишь, Лапша?
– Скоропалительно?
– Да, точно – скоропалительно. Что он хотел этим сказать?
– Не слишком торопиться, ничего не делать необдуманно.
– Хороший совет. Профессор – умный парень. Да, сначала надо как следует все распланировать; я это не забуду.
Патси, Косой и Доминик стояли у дверей и ждали нас.
– Вы где были, ребята? – спросил Патси.
– Мы с Лапшой заработали по баксу на брата.
Макси вошел в магазин. Мы последовали за ним.
– Дай мне свой доллар, Лапша, – сказал Макси.
– Отдать тебе доллар? – Я заколебался. – Зачем?
– Мы все поделим поровну, – твердо сказал Макс.
Я неохотно отдал ему доллар. Он подошел к старику Джелли.
– Разменяйте, – сказал он, бросив на прилавок две купюры.
Макси разделил два доллара на пять частей. Я взял свои сорок центов с чувством разочарования. Макс ободряюще улыбнулся:
– Не вешай нос, Лапша, мы еще разживемся.
Он купил пачку «Доброго капрала». Мы вышли на улицу. Мы курили, насвистывали и отпускали непристойные замечания вслед проходившим мимо девушкам.
К нам подошел отец Доминика. Он вырвал у него изо рта сигарету и потащил его домой. Мы проводили их свистом.
Я увидел Долорес, которая смотрела из окна своей комнаты на той стороне улицы. Макси помахал ей рукой; она с треском захлопнула окно. Я стоял на тротуаре, мечтая о ней. Моя первая любовь. Я представлял, как на нее обрушиваются всевозможные беды и несчастья, как на улице к ней пристают какие-нибудь пришлые бандиты. В мечтах я отводил себе героическую роль ее защитника – себе и своему ножу. Потом мои мысли обратились к Пегги. Меня охватило странное и незнакомое волнение. Я подумал, не стоит ли она сейчас на своем месте. А может быть, мне удастся потискать пухленькую Фанни.
Я сказал: «Пойду дрыхнуть, пацаны» – и направился вниз по улице к своему дому.
– Чего это ты так заторопился? – крикнул мне вслед Макси. – Не забудь, Лапша, завтра утром в половине пятого.
Я ответил через плечо:
– Приду, не волнуйся.
Пегги у подъезда не было. Крадясь, как кот, я просмотрел снизу доверху все лестницы и коридоры, надеясь найти ее или Фанни. Потом, чувствуя себя одураченным и неудовлетворенным, я поднялся по пяти пролетам лестницы в нашу темную квартиру. В ней было тихо. Вся семья уже спала.
Свечи потрескивали на кухне. На столе стояла тарелка с рыбой и свежий хлеб, которые мать заботливо оставила для меня. Голодный как волк, я набросился на еду и запил ее холодной водой из стоявшего в углу бака.
Я сунул четвертак в газовый счетчик и пошел к себе в спальню, где не было окна. Я зажег свет, разделся, столкнул своего посапывавшего братца на другой конец узкой железной кровати и раскрыл книгу, «Жизнь Джонсона» Босуэлла. Я открыл первую страницу. На ней оказалось предисловие, рассказывавшее о том парне, который написал эту книгу. Я его пропустил. Кому какое дело до автора? Я хотел знать все о чемпионе, о его схватках и о том, правда ли, что он имел связь со многими женщинами и был женат на белой. Я начал читать. Что это за дерьмо, подумал я. Книга была о каком-то парне по имени Сэмюел Джонсон, докторе.
Я с отвращением ее отбросил и взялся за «Бедняка» Элджера. Потом я вспомнил, как Профессор чуть не рассмеялся, узнав, какую книгу я себе выбрал. Он сказал, что я ее не пойму. Я, Лапша, не пойму, что написано в какой-то дрянной книжонке? Это был вызов. Я снова раскрыл книгу.
Мне пришлось пойти на кухню, чтобы взять с полки словарь. Господи, что за куча дерьма! Похоже, этот Джонсон только тем и занимался, что болтал о том о сем и больше ничего не делал. Я с трудом заставлял себя читать. Я заснул с включенной лампой.
Я проснулся как от толчка; газ все еще горел. Мой младший брат лежал на спине и сопел. Я столкнул его на другую сторону.
– Ты, дерьмовый сукин сын, погаси лампу, – пробормотал он.
Я выключил свет. Ощупью я пробрался на темную кухню и зажег газ. Было еще рано. Старый обшарпанный будильник показывал 3:30. Я был голоден, как всегда. Открыв окно, я посмотрел в жестяной ящик, который висел снаружи и служил нам вместо холодильника.
Там стояли несколько тарелок с рыбой и хлебом, предназначенные, очевидно, для субботнего и воскресного обеда. Я отрезал ножом тонкий кусок рыбы. Оторвал кусок хлеба, смахнул со стола тараканов и начал есть. Я думал о том, что собирается делать мой старик, чтобы расплатиться за жилье, и что он намерен делать, чтобы найти работу, прежде чем нас вышвырнут на улицу. Я размышлял, сколько месяцев нам еще осталось – два или три? Я думал о мерзком домовладельце, который заявлялся к нам разодетый в пух и прах и вопил об арендной плате. Я подумал, что, раз он носит в петлице цветок, значит, он гомик или что-то в этом роде.
Мой тюфяк папаша – почему он не может найти себе работу и принести в дом немного денег? Наверное, потому, что у этой старой развалюхи нелады со здоровьем; папаша только и делает, что болеет. Но какого черта он все время ходит в синагогу? Два часа утром и два часа вечером, и так каждый день. А по субботам он вообще оттуда не вылезает, сидит там вместе с другими старыми дурнями, все с бородами и в платках, целый день качаются взад-вперед, взад-вперед на своих молитвах и бормочут разную чушь себе в бороды. На кой черт это нужно? Бьюсь об заклад, их зануда рабби и сам не знает. Отцу следовало бы больше заботиться о том, чтобы найти работу, а не проводить время с безмозглыми стариканами. Нет, это не для меня! Я умный. Когда вырасту, меня туда не заманишь – уж лучше я буду воровать деньги. Господи, какого дьявола я сижу тут и ною? Мне пора бежать.
Я вымыл за собой нож и тарелку, смахнул на пол крошки вместе с тараканами и выпил стакан воды. Я вынул из кармана сорок центов и положил их на стол. Я рассмеялся, представив, как мама и старик накроют деньги клочком бумаги и оставят их до захода солнца. Вот дурачье! Мне стало смешно, что правоверные иудеи не прикасаются к деньгам в субботний день, – ну и дурни!
Я-то не такой. Покажи мне монету, и я тут же ее возьму, в любой день недели, хоть в пятницу, хоть в субботу. Будь это даже миллион баксов! Я посмотрел на часы – двадцать минут пятого. Я выключил газ. Я закрыл дверь и тихо спустился по темной лестнице. На первом этаже я остановился. Из-под лестницы доносились какие-то звуки. Я сунул руку в карман; присутствие ножа меня успокоило. Я погладил его кнопку и прислушался. Несколько минут я слышал ритмичный шорох и чье-то громкое дыхание. Потом послышался резкий мужской вздох.
– О боже, как здорово.
Ему ответило женское хихиканье, к которому присоединился смех мужчины. Хихиканье я узнал. Это была Пегги Бумеке. Я спустился по последнему пролету, громко насвистывая. Под лестницей все смолкло. Я вышел на улицу. Макси был уже здесь и ждал меня.
Я сказал:
– Я слышал, как Пегги и какой-то парень трахаются под лестницей.
– Шутишь! – На лице Макси появилось жадное любопытство. – Давай вернемся и посмотрим, что они там делают.
Макс и я на цыпочках пробрались в коридор. Мы остановились и стали слушать. Некоторое время из-под лестницы доносился только шепот. Потом снова начался ритмичный шорох и тяжелое дыхание, и мы с Максом потихоньку стали подбираться ближе, пока не оказались прямо над тесно обнявшейся парой.
Макси громко сказал:
– Привет, Пегги!
Я никогда не думал, что двое людей так быстро могут отпрянуть друг от друга. Настала наша очередь удивиться. В тусклом свете мы узнали партнера Пегги – это был Уайти, коп, наш участковый! Мы стояли все вчетвером, разинув друг на друга рты. Пегги пришла в себя первая. Она сказала вполне естественным тоном:
– Уайти, это мои друзья. Познакомься с Макси и Лапшой.
Она подтянула свои трусики и опустила платье. Уайти застегнул ширинку.
Он был раздражен.
– Какого дьявола вы здесь вынюхиваете? Что вам тут нужно в такое время?
Макси нагло спросил:
– А что вы делали под лестницей вместе с Пегги? Завершали свой ночной обход?
Уайти не знал, прийти ли ему в ярость или принять вопрос Макси за шутку. В конце концов на его лице появилась усмешка, которая превратилась сначала в широкую улыбку, потом в смешок, а затем в громоподобный смех. По его щекам текли слезы.
– Да, детки, вы застали меня со спущенными штанами, ну и дела.
Он пытался подавить истерический смех. Пегги тоже боролась со смехом. Копу не хватало дыхания, он хватал ртом воздух. Мы оставили их вдвоем.
В нескольких кварталах от дома на Хестер-стрит возле кондитерской Спивака мы увидели три пачки газет. Подошли ближе. Каждый из нас взял по пачке и взвалил ее на плечо.
Когда мы торопливо направлялись к Джелли, Макси заметил:
– Это единственный раз, когда нам не надо заботиться об Уайти. Мы точно знаем, где он сейчас.
Я добавил:
– Не только в этот раз, но и во все другие. Мы застали Уайти с поличным и теперь держим его на крючке. С этой минуты во время его дежурства мы можем делать все, что угодно.
Макси посмотрел на меня радостно и возбужденно:
– Черт, ты прав, Лапша, мы держим его за яйца. Пегги – несовершеннолетняя; это уголовное дело. Господи, мы можем его засадить!
Мы оставили пачки газет у дверей Джелли.
– Давай зайдем к Сэму и выпьем по чашке кофе, пока Джелли не открылся, – сказал Макси.
Я замялся:
– У меня ни цента, Макс. Я оставил все деньги дома, своей семье.
– Ну и что? О чем ты волнуешься? У меня-то они есть. – Макс беспечно хлопнул меня по плечу.
У ночного кафе Сэма на Деланси-стрит стоял «форд» с шашечками такси.
Макси сказал:
– Похоже, эта тачка принадлежит брату Косого.
Внутри кафе на высоком стуле перед стойкой мы увидели Крючка Саймона, брата Косого Хайми, который читал газету и ел яйца с ветчиной.
Макс крикнул ему:
– Как дела, Крючок?
Тот поднял голову, кивнул нам и вернулся к газете и еде. Мы сели на дальнем конце стойки и заказали кофе. Мы запустили руки в корзину с горячими бубликами. Мы сидели, макая в кофе бублики.
Макси прошептал:
– Посмотри-ка, кто идет.
Это был Уайти, коп. Он нас не заметил. Он сел рядом с Саймоном и стал к нему прикалываться.
– Будь осторожней, Крючок, а то проткнешь яйцо своим длинным носом.
Саймон оторвал голову от газеты и проворчал:
– А, самый паршивый полицейский во всем Нью-Йорке. Почему ты не на дежурстве и не следишь за порядком на улице?
– Почему я не на дежурстве? В это утро у меня были дела получше. – Он довольно рассмеялся. – Дела, после которых я чувствую себя голодным. – Уайти посмотрел в тарелку Саймона. Коп подозвал Сэма, стоявшего за стойкой: – Принеси мне то же самое, что и Крючку: яиц и ветчины. – Он подтолкнул Саймона локтем. – Скажи, Крючок, как ты можешь есть яйца с ветчиной? Или это кошерная ветчина, и свинья тоже была кошерная?
Саймон раздраженно отложил газету:
– Почему бы тебе отсюда не убраться, пока тебя не застукал сержант?
Но Уайти наслаждался своим юмором.
– Эй, Крючок, а что скажет твой рабби? Он знает, что ты ешь ветчину?
Саймон пробормотал:
– Ладно, ты дождешься, что тебя арестуют. Вот придурок. Ты что, все рассказываешь своему священнику на исповеди?
Макси отозвался эхом, точно голос совести:
– Да, Уайти, ты все рассказываешь на исповеди?
Я прибавил:
– Да, Уайти, ты собираешься рассказать священнику – сам знаешь о чем? – Я подмигнул ему.
Он вздрогнул и взглянул на нас. Мы холодно смотрели на него. В этом безмолвном обмене взглядами мы достигли полного взаимопонимания. Он опустил глаза; ему стало ясно, что мы держим его в руках.
Сэм подошел и убрал со стойки корзинку с бубликами.
– Сколько можно брать на пять центов, детки? Вы уже съели каждый по шесть штук.
Мы допили остатки кофе. С наглой улыбкой я сказал:
– Эй, Уайти, заплати за нас.
Макс взглянул на меня с восхищенным изумлением.
Озадаченный Сэм протянул Уайти его ветчину и яйца.
– Ну и детки пошли, просто сил нет. Что скажешь, Уайти?
Коп пробормотал:
– Ладно, все в порядке.
Сэм стал вытирать стойку, бурча себе под нос и качая головой:
– Ты собираешься заплатить за двенадцать бубликов, двенадцать бубликов и две чашки кофе? Двадцать центов? За этих сопляков?
Уайти мрачно кивнул.
Мы сказали «пока» и со смехом вышли на улицу.
Мы пошли по тротуару, высматривая бычки. Макс заметил довольно крупный окурок сигары с сохранившейся фирменной наклейкой. Он прикурил и несколько раз пыхнул дымом, с видом знатока разглядывая сигарную рубашку.
– Классное зелье, Лапша, попробуй. – Перед тем, как протянуть мне окурок, посмотрел на наклейку. – А, это «Корона Корона». Когда разбогатею, буду курить только такие.
Я несколько раз пыхнул сигарой.
– Ну как, нравится, Лапша?
– Сигара отличная, особенно если учесть, что ее нашли на Деланси-стрит, – прокомментировал я.
Макс рассмеялся:
– Сегодня сходим в финансовый квартал и поищем там еще «Корону».
– И возьмем Федеральный резервный банк, Макси?
– Не шути над Федеральным банком, Лапша. Вот увидишь, когда-нибудь мы его возьмем, надо только поднабраться опыта. – Он смотрел на меня серьезно.
Мы пришли к Джелли. Тот резал бечевку на пачках газет, чтобы выставить их для посетителей. Он дал нам по пятнадцать центов каждому.
– А как насчет коктейлей и пирожных? – спросил Макс.
Я подошел к Джелли ближе и грубо сказал:
– Сделка есть сделка.
– Ладно, ладно, я сделаю коктейли. – Джелли запустил машину. – Возьмите каждый по пирожному. Зачем спорить? – Он пожал плечами и повторил: – Зачем спорить?
– Может быть, добавите еще яйцо? – сказал Макс.
– Еще яйцо? Хорошо, я положу еще яйцо. Зачем спорить?
Джелли разбил яйцо и добавил его в вертящуюся смесь.
Когда он повернулся к нам спиной, Макси стянул со стойки батончик «Херши». Джелли наполнил нам два больших стакана. Мы сидели, не спеша потягивая коктейль. Макси невозмутимо развернул батончик «Херши» и отломил мне половину. Мы откусывали шоколад и запивали его коктейлем.
Джелли увидел шоколадный батончик.
– Где вы взяли этот шоколад? – спросил он сурово.
Макс ответил преувеличенно обиженным тоном:
– А в чем дело, мистер Джелли? Мы купили его у Спивака, когда брали там газеты.
– Да, – ответил я, передразнивая Джелли. – Зачем спорить? Мы его купили.
– Вы купили его у Спивака? Вы далеко пойдете, два шельмеца, вот что. – Он смотрел на нас в праведном негодовании.
– Как тебе это нравится? Он назвали нас шельмецами, – насмешливо произнес Макси.
– А как насчет вас самих, мистер Джелли? Вы что, так законопослушны? – спросил я.
– Законопослушен? – переспросил он.
– Я хочу сказать – вы сами так честны, что можете называть нас шельмецами?
– Так ты это имеешь в виду, говоря «законопослушен»?
– Да, я это имею в виду, говоря «законопослушен».
– Значит, я законопослушен?
– Нет, вы, как и все остальные, преступник.
– Преступник? Что это значит – преступник?
– Это значит – вор, мошенник, шельма.
– Вы воруете, а меня, честного человека, который не ворует, который ходит в синагогу, называете шельмой? Преступником? Почему? За что? – Он возмущенно смотрел на нас.
– Мы украли для вас газеты, это вы нас послали. Вы покупаете то, что мы воруем, выходит, вы такой же, как мы, то есть преступник, – объяснил я.
– Значит, ты думаешь, ты очень умный. Переворачиваешь все с ног на голову, так что я выхожу шельмой, а вы не шельмы. – Он хихикнул. – Ладно, ладно. – Джелли воздел руки кверху, делая вид, что ничего не понял. – Пусть я буду преступник, а вы хорошие ребята. – Он засмеялся. – Ты все переворачиваешь наоборот; ты – умный паренек. Ты работаешь своей башкой, да, Лапша?
– Да, я работаю своей башкой, и вы прекрасно поняли, что я хотел сказать, – вы… вы…
Я уже хотел сказать «шмак»[4], но потом вспомнил о Долорес. Этот шмак в один прекрасный день мог стать моим тестем.
Макс попытался ему объяснить:
– Слушайте, Джелли, Лапша хочет сказать, что, когда вы у себя в задней комнате устраиваете игорный притон, это незаконно.
– Незаконно? Даже если я плачу за разрешение Уайти, копу, десять процентов с прибыли? – Один глаз у Джелли был хитро прищурен. Он просто разыгрывал дурачка. – А как насчет моих конкурентов за углом? Как ты назовешь их, мой умный Лапша? Тоже преступниками?
– О чем это вы? – спросил я.
– О церкви за углом. У них в подвале тоже играют в азартные игры. Два или три раза в неделю. Они играют в бинго. Это азартная игра, и они ничего не платят Уайти, копу. – Джелли засмеялся. – Они делают хороший бизнес, как ты думаешь, умник? Ведь так, Лапша? Ты тоже назовешь их преступниками? Или нет?
– Да, – ответил я, пожав плечами. – Именно так я на это и смотрю. Вы – преступник, Уайти, коп, – преступник и ваши конкуренты за углом – преступники.
Старик Джелли хихикнул:
– Выходит, все преступники?
– Да, – буркнул я, – все преступники.
О проекте
О подписке