Мир на волоске

Перевод О. Полей

Тест номер 1937 подходил к концу, когда раздались первые взрывы. Вначале приглушенный рокот, затем громче – бабах! – так, что задрожали оконные стекла. Из четверых находившихся в лаборатории только Джон Барони поднял голову, и между бровей пролегла резкая тревожная складка. Он оглянулся на остальных. Доктор Штайнгрумер стоял у пульта управления, Люси Каваи помогала ему с настройками, а молодой Сэнди Льюис записывал результаты теста в отрывном блокноте. Напрасно Джон пытался успокоить себя мыслью о том, что коллеги невозмутимы и сосредоточенны. Слишком часто он слышал эти звуки в былые дни и знал, что они означают. Негромким голосом он проговорил:

– Это не гром… Это мощная взрывчатка.

Один за другим коллеги повернули к нему головы; все лица были растерянными и недоверчивыми. Объяснить он не успел, но в следующую секунду все стало ясно и так. Послышался тонкий протяжный вой; вначале отдаленный, он звучал все громче. Джон узнал его, и сразу в животе возникла знакомая тяжесть; но он тотчас понял, что упадет не слишком близко. Раздался взрыв, и кампус за окном на секунду словно осветило дневное солнце. Затем налетела взрывная волна, зазвенели разбитые стекла. Сэнди и доктор Штайнгрумер вздрогнули, а у Люси вырвался вскрик.

А потом раздался телефонный звонок, заглушив все еще слышавшийся вдалеке рокот бомбардировщика. Джон пошел к телефону, а все остальные подбежали к окну.

Разговор был коротким, и звонивший сразу же отключился. Джон медленно повесил трубку и попытался вникнуть в смысл происходящего. В общем-то, понять его было нетрудно, но он никак не укладывался в голове. Напрашивающийся вывод не радовал. Оборвав свою мысль, Джон крикнул:

– Сэнди, это тебя. Не представились, только спросили, здесь ты или нет. Я ответил, мне сказали: «На базу по тревоге, срочно!» – и повесили трубку.

Все понимали, что это значит. Сэнди был пилотом национальной гвардии. Когда он схватил куртку и выбежал за дверь, всем стало ясно: это не учебная тревога, не маневры. Только после того, как захлопнулась дверь, Джон сообразил, что зря не посоветовал ему быть осторожнее. Грохот доносился как раз со стороны аэродрома.

– Радио, – сказал доктор Штайнгрумер. – Нужно узнать, что происходит.

Он включил приемник, покрутил ручку настройки. Слышались только шум несущих волн и помехи.

– Сломалось, – произнесла Люси без уверенности.

Джон высказал вслух то, о чем со страхом думали все:

– Приемник в порядке, дело наверняка в радиостанциях – ни одна не работает. Похоже, это война. Стрельба на аэродроме, национальная гвардия поднята по тревоге, радио… По-моему, это единственно возможное объяснение.

В его голосе не слышалось волнения – просто мрачная констатация факта. Речь человека, не понаслышке знающего, что такое война и смерть.

– Это… русские? – Голос у Люси был тихий, но в нем звучал страх.

Джон только пожал плечами и повернулся к окну. Грохот не умолкал, красное пламя освещало горизонт. Все смотрели на улицу – на заснеженный университетский двор и дальше, на Байпорт, этот тихий уголок Новой Англии, и пытались совместить идиллическую картину с войной и взрывами. Происходившее казалось невозможным. Бомбы уже не ложились поблизости, и нельзя было определить, куда же попала та, первая.

Издалека доносились крики, слышался рев заводившегося двигателя и шум отъезжавшего автомобиля. Никто не замечал, как задувает в окно январская стужа. Зачарованное молчание прервал доктор Штайнгрумер. Он прикрыл глаза рукой и повернулся к телефону. Пощелкал с минуту кнопками и аккуратно повесил трубку.

– Гудка нет, телефон уже не работает. Давайте закроем чем-нибудь окно, а то холодно.

Они работали быстро, радуясь, что нашлось занятие, а закончив, повернулись к Джону в ожидании указаний. Он не удивился. Доктор Штайнгрумер – физик, профессор, и это его лаборатория, однако сейчас и он, и его ассистентка Люси Каваи ждут помощи от бывалого человека. Сейчас они видят перед собой не студента последнего курса, а фронтовика, пехотинца. Мигом вспомнили и про его военный опыт, и про то, что когда-то прочитали о нем в газетах. Криво усмехаясь, он подумал: надо же, одна бомба, и бывший сержант американской армии уже главнее знаменитого профессора. Но утешить коллег нечем, и нельзя ничего предпринять, пока не выяснится, что происходит. Эксперимент не закончен… можно продолжить работу, пока не поступят какие-нибудь новости.

– Хорошая мысль, – согласился с ним Штайнгрумер и повернулся к пульту управления.

Люси и Джон последовали его примеру, возвратясь на свои места. Контрольные параметры были уже рассчитаны и введены. Джон вынул из картонной фабричной упаковки новую пробирку и положил на бакелитовую пластину в центре аппарата. Он дал знак доктору Штайнгрумеру, и тот щелкнул переключателем, запустив финальную стадию эксперимента. Стрелки приборов качнулись, а через пять секунд, когда поступление энергии автоматически прекратилось, они вернулись в исходное положение.

О том, что аппарат работает, говорило лишь негромкое гудение окружавшей пластину спирали. Ученые по опыту знали, что с бакелитовой пластиной ничего заметного не произойдет: не будет ни излучения, ни заряда, который могут обнаружить многочисленные приборы. А вот с пробиркой кое-что произошло. Только что она была целой, а теперь на пластине лежит сотня осколков. Ни звона разбитого стекла, ни иного звука. Лишь беззвучный переход из одного состояния в другое.

– Тип реакции – «В», – сказал Джон. – Это редкость. Почти триста тестов на шести тысячах ампер, и «В» всего три раза.

Он записал результат в журнал и аккуратно ссыпал стеклянные осколки в конверт для дальнейшего исследования. Аппарат подготовили к следующему тесту, и Джон достал из коробки новую пробирку. Работая машинально, он думал, и думал напряженно. Взрывы за окном были забыты, но память о них осталась.

Вот уже неделю мысль крутилась в голове, скользила по самому краю сознания, а он все отмахивался, уж очень неправдоподобной она казалась. Будь она верной, еще раньше возникла бы у профессора Штайнгрумера, ведь машина – его изобретение. Но теперь кое-что изменилось. Сложилась чрезвычайная ситуация – и все сразу увидели в Джоне лидера. Он по-прежнему с почтением относился к начальнику, однако благоговейного трепета поубавилось. Может быть, его версия – полная чепуха, и тем не менее он выскажется.

Со следующими двумя пробирками ничего не случилось, и он дважды написал в журнале букву «A». Четвертая пробирка после включения тока исчезла бесследно – он поставил «Б». С каждым проведенным тестом его решимость крепла. Когда закончили серию экспериментов и отключили питание, он заговорил:

– Доктор, что же все-таки, по-вашему, происходит с этими пробирками?

Штайнгрумер поднял глаза и заморгал – он заносил результаты сегодняшней серии опытов в сводную таблицу. Немного подумав, ответил:

– У меня нет позитивной теории относительно этих явлений, однако одна-две гипотезы имеются. Возможно, все дело в пространственной ориентации – вы же помните изначальную теорию, на основе которой была сконструирована машина?

Джон улыбнулся:

– Я помню расчеты, хотя и не могу сказать, что до конца в них разобрался. Проще говоря, вы, насколько я понимаю, пытались связать длительность и непрерывность в объединенную функцию магнетизма и гравитации. Поле, генерируемое машиной, должно было, по вашим расчетам, изменить силу притяжения для объектов эксперимента. Однако ни масса пробирки, ни свойства магнитного поля не изменились – и все же что-то произошло.

Штайнгрумер нахмурился, глядя на свои цифры:

– Это верно, однако…

– Позвольте мне закончить, доктор: идея настолько дикая, что лучше уж сразу высказать ее до конца. Длительность – это ведь не что иное, как время. Если вы не изменили ни массу объекта, ни параметры магнитного поля, так, может быть… может быть, вы изменили время для этих пробирок!

Люси засмеялась и тут же осеклась. Когда заговорила, в голосе звучало замешательство:

– Ты хочешь сказать, что это… машина времени?

Джон не успел ответить – за дверью раздались тяжелые шаркающие шаги. Она с грохотом распахнулась. В проеме, прислонившись к косяку, стоял Сэнди Льюис. Пальто у него было грязное, разорванное, с левого рукава капала кровь. Он был до крайности взволнован, на бледном лице резко выделялись черные полосы грязи. Говорил он так сбивчиво, что коллеги еле разобрали слова:

– Убиты… Все убиты.

Джон быстро разорвал пропитанный кровью рукав. Рана выше локтя – похоже, от пули – была на вид не опасной. Сэнди просто ослаб от потери крови. В аптечке нашлись бинты и сульфамид, и Джон наложил повязку.

На бунзеновской горелке закипел кофейник. Люси, не дожидаясь просьбы, наполнила чашку и добавила щедрую порцию хлебного спирта. Все подождали, пока Сэнди выпьет кофе и с его лица хоть отчасти сойдет ужас, и только потом приступили к расспросам.

– Что было на аэродроме?

Несколько секунд Сэнди не отвечал Джону, лишь беззвучно раскрывал рот. Но стоило выговорить первые слова, как другие хлынули неудержимым потоком.

– Мой мотоцикл стоял сразу за дверью, ну, я его завел и поехал к аэродрому. Я давно решил, что в экстренном случае через главные ворота не поеду, отсюда можно срезать почти две мили. Не сомневался, что на мотоцикле через колючую проволоку прорвусь – там всего-то три ряда. Ну, я так и сделал, а на стрельбу особого внимания не обращал – на этих объездных дорогах не до того, особенно когда еще и снегом засыпало. Через ограждение я довольно легко проскочил и рванул к аэродрому. На взлетке виднелось что-то черное, я остановился и пригляделся – там был сгоревший джип, а в нем два убитых летчика. Тогда-то я и заметил кругом воронки от бомб и другие следы боя. Решил, что лучше бросить мотоцикл и идти пешком, – я же понятия не имел, что меня там ждет.

На самолетной стоянке было довольно тихо, а возле казарм и у главных ворот все время трещали выстрелы. Я заглянул во второй ангар и чуть не потерял сознание. Там были летчики, все, кого я знал, и еще много из запаса. Они были мертвы – все до одного. Как будто их согнали в ангар и расстреляли из пулеметов. Это ужасно.

И тогда я решил узнать, что происходит. Приблизился к воротам, насколько смог, и понял, как же мне повезло, что я не приехал на аэродром обычным путем. В будке КПП стоял пулемет, и еще один за углом контрольно-диспетчерской вышки. Машину пропускают, и она попадает под кинжальный огонь сразу двух пулеметов. У тех, кто прибыл по тревоге, не было шансов спастись.

– Кто стрелял, Сэнди? – не мог не спросить Джон.

– Я тогда еще не знал кто… Потом выяснил, когда вернулся к взлетной полосе. Там стояли четыре больших корабля, а пятый сел на моих глазах. Должно быть, кто-то меня заметил, открыли огонь – тогда-то в руку и попало. Я добежал до своего мотоцикла и вернулся сюда.

Эти корабли, что я видел, – именно корабли, без крыльев, без винтов, и тот, последний, опускался вертикально. Можете думать, что я умом тронулся, но сегодня столько всего бредового творится… Эти корабли, по-моему, не просто из другой страны, – похоже, началось инопланетное вторжение.

Тут все заговорили разом, и через несколько минут Джон понял: если он хочет еще что-то выяснить, делать это придется самому. Но сначала нужно проследить, чтобы здесь все было организовано должным образом. Натягивая пальто, он сказал доктору Штайнгрумеру, куда направляется.

Его подозрения оправдались: кто-то уже открыл административное здание, и студенты с разных факультетов толпились вокруг, оживленно переговариваясь. Похоже, они совершенно не понимали, что происходит, и когда Джон забрался на стол и заговорил, все охотно умолкли.

От услышанного они оторопели, но поверили. Может быть, студенты и сомневались в нашествии инопланетян, но ведь и сам он сомневался. Однако что-то ведь произошло из ряда вон выходящее, и пока не поступило никаких официальных распоряжений, нужно принять меры самозащиты. Джон и глазом не успел моргнуть, как взял на себя командование и приступил к планированию обороны.

На складе службы подготовки офицеров резерва хранилось оружие и немного боеприпасов. Он сбил молотком замок и проследил, чтобы оружие досталось тем, кто умел с ним обращаться. Это были старые винтовки калибра 7,62, магазинные, но с ручной перезарядкой. Одну Джон взял себе и прихватил ремень с полными подсумками.

В здании лаборатории есть собственная электростанция, а значит, разумнее всего именно там оборудовать опорный пункт. Город еще не обесточен, но это может случиться в любую минуту. Джон разместил часовых и наблюдателей, а оставшихся вооруженных студентов увел в здание лаборатории. Весьма странное подразделение хрустело свежевыпавшим снегом: студенты в джинсах и блейзерах, но с винтовками наперевес. Почти все тревожно поглядывали в сторону аэродрома. Стрельба смолкла, но еще полыхало зарево. Разговоров было почти не слышно.

Обеспечив охрану здания, Джон спустился на первый этаж, в физическую лабораторию. Доктор Штайнгрумер сидел и писал какие-то уравнения, он даже не заметил вошедшего. От стола, за которым стояла Люси Каваи, шел запах припоя – она возилась с какими-то деталями. При появлении Джона ее сосредоточенно нахмуренное лицо разгладилось.

– Я сейчас присоединю к приемнику усилитель и поймаю что-нибудь на коротких волнах. Коммерческие радиостанции не работают, но радиолюбители держатся на батарейках. Может, удастся узнать, что происходит в других местах.

Джон долго боролся со своими чувствами к этой девочке, наполовину гавайке, наполовину японке, но в конце концов понял, что эту битву ему не выиграть. Ну как устоять перед таким сочетанием – ум физика и великолепная фигура? Ему до сих пор казалось чудом, что она ответила ему взаимностью.

– Люси, это самая лучшая мысль за весь вечер. Может, что и получится. А я пока съезжу в город и попробую разведать обстановку. Постараюсь не задерживаться.

В ее глазах мелькнул испуг, но она ничего не сказала. Они поцеловались на прощание, и Люси немного задержала его в объятиях. Сэнди оставил ключи в замке зажигания, и Джон решил воспользоваться его мотоциклом. Люси постояла, прислушиваясь к удаляющемуся реву двигателя, и вернулась к своей работе.

Когда Джон был уже на полпути к городу, погасли все фонари. Он тоже погасил фару. Ночь была лунная, и свет отражался от снега – достаточно, чтобы разглядеть дорогу. Когда Джон сворачивал с шоссе, кто-то выстрелил в его сторону, но промахнулся, и он не стал выяснять, кто это, лишь прибавил газу.

Добравшись до делового района, он свернул в узкий переулок и заглушил двигатель. Людей на улицах хватало, но они были мертвы. Почти все на вид гражданские. Он снял винтовку с плеча и проверил, вставлена ли обойма. Дослал пулю в патронник и сдвинул предохранитель.

Он будто снова очутился в Италии. Такие же темные улицы, скорчившиеся тела в лунном свете. Шел от дома к дому, беззвучно, осторожно – этот опыт настолько въелся в него, что уже никогда не будет забыт. Джон, он же Джино Барони, мальчишка с нью-йоркских улиц, вернулся в родную Италию, где бушевала война. А сейчас, в Штатах, ему снова пригодится все то, чему научили бесконечные бои и походы в составе пятой армии.

Мимо проехал автомобиль с выключенными фарами, почти неслышно – звук тонул в снегу. Когда он свернул за угол, Джон вжался в землю за открытой верандой и прицелился в водителя. Машина медленно удалилась, Джон не нажал на спуск. Не разглядеть было, кто – или что – сидит за рулем. Остаток пути до полицейского управления он проделал ползком.

Там он сразу понял, что имел в виду Сэнди, когда рассказывал об аэродроме. Люди в полицейской форме стояли в строю, наверное, по стойке смирно, когда их скосили пулеметные очереди. Кирпичная стена здания вся выщерблена, кровь залила тротуар. Мало кто успел схватиться за пистолет.