И вновь мне хочется вернуться к своим семейным воспоминаниям. Отец мой всю жизнь любил технику – мотоцикл, машины. У него на работе были разные машины: сначала он работал на грузовых, потом ездил на легковых. А дома у нас стоял в гараже чёрный мотоцикл с коляской. Он часто с ним возился, а Роман бегал рядом и смотрел, как он «копается в железках». И мы частенько, надев мотоциклетные шлемы, ездили с ним в лес, на речку. Весной собирали в лесу подснежники. Эти цветы я очень любила, так как они всегда напоминали мой день рождения. И когда мне исполнилось 16 лет, то отец съездил 5 мая в лес и привёз целую охапку этих нежно-бело-жёлтых цветов.
Весной же большая семья Вервейко выезжала в поле: дедушка с бабушкой, семьи дяди Бори, Шананиных и наша. Садили на общем поле картошку. Обычно ехали на автобусе, который дядя Боря брал на работе в Омске. А осенью все вместе с детьми ехали в поле копать урожай. Разжигали костёр на полянке у леса, пекли в нём картошку. Собирали в близлежащих колках грибы. Все вместе фотографировались, придумывая весёлые кадры.
Летом мы с мамой, братом и отцом ездили всей семьёй в лес за ягодой и грибами. Любили побыть на природе и полюбоваться её красотами. Я ещё тогда не видела других мест, и мне казалось, что у нас в Омской области самая красивая природа. Но, даже побывав и в более красочных местах, родная природа осталась в душе, как что-то неповторимое, своё, родное и близкое. Купались на речке Омке и в Омске – на Иртыше, загорая на берегу. А вот к озеру Калач ходили редко, и чаще – зимой, со сверстниками: любили там кататься с гор на санках или лыжах. И в этот момент мне вспоминались стихи Пушкина: «Под голубыми небесами, великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит…» Так именно всё там и было в ясный тихий солнечный зимний день наших январских каникул.
В семье Вервейко обычно было многолюдно после праздничных демонстраций на 1 Мая и 7 Ноября, когда дома по радио и на улицах по большому репродуктору с утра играла маршевая музыка, все шли радостные: взрослые – с транспарантами, а дети – с шарами и зелёными весенними веточками с белыми бумажными цветами на них. Мимо трибун шли под музыку оркестра в колонне школы или своей организации на работе, а руководители города и района выкрикивали в микрофон праздничные призывы и лозунги.
Дети и внуки, живущие в Калачинске или приехавшие в гости на праздник, собирались в родительском доме за большим столом, шутили, что-нибудь вспоминали из своей жизни. И нам, внукам, было интересно и весело.
Многие дети большой семьи Вервейко в это время разъехались из Калачинска. Старшие Ольга и Нинель жили на Кубани – в Славянске-на-Кубани и Темрюке, Борис и Надежда – в Омске, Геннадий в Кемеровской области, Валентина уехала на комсомольскую стройку в Красноярский край. И только семьи Анатолия и Зинаиды жили в Калачинске.
Зинаида Антоновна Шананина, как я уже говорила, работала учителем истории в средней школе №4, её муж Геннадий Кириллович преподавал в спортивной школе. Жили они в многоквартирном доме у горсада. В семье Шананиных росли сын Вадик и дочь Танечка.
Часто у нас жил на каникулах мой двоюродный брат Женя Вервейко. И он был в нашем дворе «своим парнем». Мы с ним всегда вместе играли, иногда – дрались. А наша баба Пана ездила по просьбе его родителей к ним жить в Омск, так как некому было нянчиться с его младшим братом Вовочкой. Она была добрая, безотказная. Всегда всем старалась помочь. Ей там очень нравилось жить в благоустроенной квартире, и она мечтала, чтобы наша семья получила такую же. А вообще-то Прасковья Андреевна всю жизнь прожила одна с дочерью, привыкла быть хозяйкой, и хотела жить отдельно. Она очень любила порядок и чистоту, а в нашей семье из пяти человек всё это сохранять идеально не получалось.
Иногда я тоже ездила на каникулах в Омск, в гости к дяде Боре и тёте Лиде. Они жили на улице Самарской, в Кировском районе, недалеко от реки Иртыш. Мы часто летом там купались или рыбачили, а зимой катались с гор, которыми служили заснеженные берега реки.
Когда моя тётя Валя ещё училась в автодорожном институте в Омске и была студенткой, живя в общежитии, она однажды на летней сессии брала меня к себе. Мне было интересно находиться среди студентов, смотреть на их общежитскую жизнь, ходить с ними перекусывать в кафе или столовые. Конечно, студенты жили весело и очень любили Омск, заражая этой любовью и меня. Позже я была в гостях в Омске и у своей младшей тёти – Нади, и мы с ней сфотографировались в фотоателье вдвоём на память о моём посещении Омска. В тот раз мне впервые пришлось одной столкнуться с цыганками в парке, когда Надежда меня отправила в магазин. Они меня долго «обрабатывали» и чуть не выманили все имеющиеся при мне деньги. И потом моя молодая тётушка «учила меня жизни»: как нужно вести себя в большом городе на улицах – мало кому доверять (ведь в больших городах уже были совсем не такие отношения между людьми, чем в маленьких, таких, как Калачинск).
После окончания института тётя Валя уехала работать на комсомольскую стройку. И вот, летом 1971 года, мы всей семьёй ездили в Красноярский край – к Прокофьевым, где жили сестра отца Валентина с мужем Василием (строители Саяно-Шушенской ГЭС). Там было несколько посёлков для строителей ГЭС. Помню – Черёмушки, Означенное, они жили – в Майна. Сначала мы с тётей Валей поехали вдвоём на поезде в город Абакан с её маленькими детьми – Наташей и Ваней. (Я помогала ей водиться). Из Абакана ехали на автобусе до их посёлка. Днём я иногда ходила загорать на пороги (они были похожи на островки) Енисея, который протекал не так далеко от их двухэтажного деревянного многоквартирного дома. Купаться в реке было боязливо: вода в ней была почти ледяная, течение было быстрое. Вдали были видны Саянские горы. Мне нравилась таёжная природа этих мест, её суровая красота. Местные жители, с которыми я знакомилась (особенно – бабушки) рассказывали, что в посёлке было много ссыльных людей, кого-то отправляли в эти места ещё до революции, в царские времена, а кого-то – в сталинские. Люди занимались охотой, рыбной ловлей. Почти у каждого частного добротного деревянного дома на берегу Енисея стояли лодки, чаще – моторные.
В доме моих родственников царил молодой комсомольский задор. Их друзья, которые работали на комсомольской стройке, часто к ним приходили и приносили то грибы, то ягоды. У Прокофьевых были малыши-погодки, поэтому молодые строители понимали, что им нелегко справляться с ними и некогда ходить в лес. А однажды мы с дядей Васей и отцом (когда родители приехали за мной) ходили в лес на гору и собирали там грибы. Было очень интересно и необычно в таком лесу, совсем не так, как в наших лесостепных колках. Впервые мне пришлось подняться на гору.
До декретного отпуска Валентина работала мастером участка, и однажды её большой красивый портрет с улыбкой, в телогрейке и шапке-ушанке, был напечатан на первой странице газеты «Правда». Вся наша многочисленная родня, конечно, очень гордилась этим событием. Позже вышла книга «Вечное стремление», где Юрий Скворцов написал о ней очерк «И вечный бой», назвав её хозяйкой котлована. И хоть она была скромной, часто заливалась краской от слов мужчин, но умела ими руководить, пользуясь авторитетом в коллективе за свои знания и умение общаться с людьми. Также в книге была помещена фотография Вали Вервейко, похожая на газетную. Вскоре Валентине стали присылать письма со всего Советского Союза, и даже – зарубежья. Иногда она доставала чемодан с ними, и мы начинали читать самые интересные. Писали люди разного возраста. Один пенсионер в каждом письме присылал стихи про Валю и её маленьких детишек. Но чаще писали молодые парни: из армии и мест заключения. Предлагали переписку или сразу же звали замуж. Она многим писала ответы (чтобы особенно не надеялись: она была уже замужем) и получала от них вторичные письма и поздравления. В одной из книг о Красноярском крае и строительстве этой ГЭС была помещена и фотография мужа Валентины – Василия Прокофьева, за работой геодезиста.
Когда приехали мои родители с братом Ромой-дошкольником, то мы ездили с ними на стройку Саяно-Шушенской ГЭС. Поразила мощь этого строительства, огромные машины (только колесо грузовика было в рост человека!). А на скалах огромными буквами красовалась белая надпись: «Мечте Ильича сбыться!» Съездили мы и на экскурсию в Шушенское. Увидели целую улицу того села, где жили когда-то молодожёны Ульяновы. Там был мемориальный комплекс, сохранивший быт 19-го века. Заезжали мимоходом и на родину моего отца – в город Минусинск. Он славился своим старинным музеем. Во дворах домов было много яблонь и других садовых деревьев. Правда, городок показался пыльным, сереньким: может, там в то лето долго не было дождей?
На обратной дороге мы заехали в Новосибирск – к дяде Вите Безродных, двоюродному брату отца. Их семья жила где-то в районе магазина «Малахитовая шкатулка». Вокруг был сосновый бор, изредка прыгали белки. Они снимали квартиру с высокими потолками, а в коридоре стояла какая-то огромная холодильная установка. Жену Виктора звали Галиной, она работала в библиотеке (а училась она раньше в Омске вместе с тётей Зиной в пединституте на историко-филологическом факультете). Позже, в 1973 году, когда я была абитуриенткой НИИЖТа, то немного жила в их семье в новой квартире на улице Дуси Ковальчук. Они тогда воспитывали двух маленьких сыновей – Виталика и Алёшу. Баба Паша (мама Виктора) помогала водиться, а летом часто жила на даче, за городом.
В Новосибирске в фотоателье делали обычно фотографии с коричневым оттенком, очень качественные. И мы всей семьёй сфотографировались.
Вернувшись домой, я сама решила заняться фотографированием. Во втором доме нашего двора, в первом подъезде на первом этаже, жил наш дворовый фотограф – дядя Паша. Он и давал мне «первые уроки» по фотоделу. Иногда он фотографировал во дворе своих соседей, и, благодаря ему, пополнялись наши семейные фотоальбомы. (Причём денег он за это ни с кого не брал). И первое время мы с девчонками частенько просили у него фотоувеличитель на ночь в свою квартиру, чтобы печатать свои первые снимки, которые, конечно, не всегда получались (сейчас я даже удивляюсь: как же он не боялся нам его давать, ведь мы могли невзначай что-нибудь в фотоувеличителе испортить?). Особенно сложно было глянцевать фотографии: они прилипали к стеклу и иногда «намертво» оставались на нём. Но мы радовались каждому удачному кадру, и было очень интересно смотреть, как постепенно проявлялись на мокрой фотобумаге очертания изображений при красном свете фонаря. Позже отец купил мне портативный увеличитель, который складывался в дипломат. И я стала на нём печатать фотки.
Когда наступала зима, то мы с нетерпением ждали, когда на большом поле стадиона зальют каток. Сначала с ребятами брали в клубе мехзавода коньки на прокат или у своих друзей, потом родители купили нам свои. На улице было темно, над катком горели прожекторы, излучая яркий свет, и звучала музыка – современные эстрадные песни. В душе был восторг! И мы, взявшись за руки, катались на коньках. Встречались там со своими школьными и дворовыми друзьями, знакомились с ребятами из других школ. Мальчики часто оказывали нам знаки внимания, было интересно и весело. Об этом есть записи в моём дневнике 7-го класса: «Вечером я пошла к Иринке. И началось наше „скитание“ в поиске коньков. Мы взяли с ней коньки у Волошиной Оли, так как своих у нас ещё нет. И втроём – Кнырикова Таня, Иринка Фирс и я – пошли на каток. Я только учусь кататься. Было так чудесно на катке! У меня немножко стало получаться. Нам с девчонками так понравилось, что решили прийти сюда завтра, а в следующую субботу пойти всем классом. Не знаю, правда, удастся это или нет? День закончился с чудесным настроением!»
Прошло время, и вот наступили мои последние школьные каникулы – лето 1972 года. В августе мы с папой и двоюродным братом Женей едем на поезде к морю! На юг – в гости к тёте Оле и тёте Неле. Кубань нас встретила солнцем, жарой, спелыми виноградом и яблоками во дворе дома на улице Гриня в городе Славянске-на-Кубани, в семействе Дейнега. Старшая дочь тёти Оли и дяди Валентина – Валечка – уже была студенткой. Она уехала в Сибирь, в Омск, к родственникам и там осталась жить. Ей очень понравилось в Сибири. Особенно она ценила в Омске общение сибиряков. Её родной брат Саша, (а мой – двоюродный), который был немного младше меня, теперь остался в доме за старшего. Ещё у них росла Леночка – лет шести, для которой в зале стоял чёрный рояль, на котором она начинала учиться играть. Такой же по возрасту была и дочь тёти Нели – Светланка.
Тёплыми южными ночами мы, старшие дети, спали на крыше и смотрели на яркие звёзды чёрного неба. Казалось, что они находятся совсем близко – протянешь руку и возьмёшь в ладонь. А днём фотографировались на фоне фруктовых деревьев, братья снимали меня в балетной позе «аттитюд», срывающей яблоки или сидящей рядом с огромной собакой на цепи и гладящей её (хоть я её страшно боялась!). Есть одна фотография в тире, где братья учили меня стрелять по мишеням. Гуляли по городу, рассматривали цветы, скверы, кафе, магазинчики и памятники о «следах» прошедших войн на этой территории.
Дедушка мне рассказывал, что дядю Валентина (мужа тёти Оли), молодого тогда паренька, однажды кто-то предал во время фашистской оккупации. Он, кажется, был партизаном или подпольщиком. И как-то пришёл тайно домой, а соседка увидела его одежду на вешалке и доложила старосте. Его поймали и пытали, вставляя иголки под ногти, но так ничего и не добились. Вскоре Славянск-на-Кубани был освобождён нашими войсками, и дядя Валентин был спасён.
Потом мы поехали в Темрюк – к тёте Неле. Она жила в пятиэтажке, в квартире на первом этаже. С ней мы частенько варили борщ из рыбы или жарили её (разной морской рыбы было очень много в местном фирменном магазине: и мороженой, и живой, плавающей в бассейнах). После обеда шли купаться на Азовское море.
О проекте
О подписке