Глава 6. Раннее увлечение танцем

Малечка с детства жила в особом мире: ей казалось, что все и всё в их доме танцует! У них даже был в большом зале сделан балетный станок. Иногда за ним занимался отец по утрам, чтобы быть в форме к дневному или вечернему концерту или спектаклю. Часто у станка повторяли свои классные упражнения старшие сестра и брат, которые поступили учиться в Театральную школу на танцовщиков. Мама следила за их занятиями и делала им свои замечания. И Маля тоже мечтала о том, что когда вырастет, то пойдёт учиться «на балерину».

Матильда вспоминала, что была любимицей отца. Ещё бы! Ведь она была самой младшенькой у родителей. Мама тоже очень жалела её и беспокоилась о ней. С трёхлетнего возраста Малечка любила танцевать. И иногда отец, чтобы доставить дочурке удовольствие, брал её с собой в Большой театр Петербурга, где работал, выступая в балетных и оперных спектаклях.

Один день такого посещения Большого театра девочке запомнился на всю жизнь.

Театр Малечка просто обожала! И вот она, зная, что отец будет днём выступать в балете «Конёк-горбунок», её любимой сказке, упросила его взять с собой. Она слышала, как отец рассказывал маме об этом балете:

– Сегодня я исполняю мимическую роль хана в балете «Конёк-горбунок». Его поставил француз Сен-Леон. Помнишь, много лет назад, в декабре 1864 года, был бенефис у танцовщицы Муравьёвой? И он поставил в честь этого «Конька-горбунка»? А теперь его показывают днём для детей. Этот спектакль очень понятен для них.

– Папа, папа! Ну, возьми меня с собой! Я хочу посмотреть Конька-Горбунка!

– Маля, но тебе придётся сидеть одной в ложе, – сказал отец. – Тебе не будет страшно?

– Нет! Я ведь уже была в театре! Я уже всё там знаю! – ответила ему дочка.

– Только смотри: не вздумай выбежать на сцену во время моей игры. Тогда меня с тобой точно никогда не запустят в театр во время представления!

– Папа, ну что ты! И знаю, как нужно там себя вести! – уверенно ответила Маля.

Мама надела на малышку красивое платье (а как же: только в таком и нужно идти в театр!), и она, взяв отца за руку, отправилась с ним на спектакль. Придя в Большой театр, Феликс Янович усадил дочь, как взрослую, в одной из закулисных лож третьего яруса, где обычно смотрели представления сами артисты. У Матильды от счастья замирало сердце: всё вокруг казалось ей сказочным и необыкновенным. Перед сценой оркестр настраивал скрипки и другие инструменты, за сценой рабочие устанавливали декорации перед спектаклем… А папа поспешил в свою уборную, оставив Малю одну в ложе. Она знала, что он появится на сцене почти неузнаваемым: на лице его будет грим, и одет он будет в какой-нибудь костюм. Но она-то всё равно узнает его! И, правда, когда во время сказки появился хан, то ей так и хотелось крикнуть: «Папа! Я тебя узнала!» Но она вспомнила, как отец просил её сидеть тихо и никуда не выбегать. И Малечка с восхищением смотрела спектакль и внимательно следила за танцами и за тем, как играл свою роль отец. Маля всё понимала, что он изображал, этот образ остался для неё незабываемым на много-много лет. Очень красивы были декорации и световые эффекты: на сцене то был день, то ночь и луна, то начинался ветер или гроза с громом и молнией. Всё это было для Малечки сказочно прекрасным, таинственным и необыкновенно увлекало её. Какое же это было чудо – театр!

Но вот спектакль закончился. Артисты откланялись на сцене. И зрители ушли из зала. А Маля сидела и терпеливо ждала отца в ложе. Она знала, что нужно время, чтобы он разгримировался, переоделся в обычную одежду в своей уборной. Но шло время, а отец всё не приходил за ней. Тогда она решила сделать так, чтобы папа не нашёл её. Она тихонечко слезла с кресла и спряталась за ним. Маля хотела, чтобы никто из взрослых не заметил её, а она, таким образом, останется в ложе до вечернего спектакля и ещё раз посмотрит сказку.

Из своей засады она наблюдала, как уже готовили декорации на сцене для другого спектакля. Для девочки это было очень занимательно.

Феликс Янович после удачно сыгранной роли в балете в хорошем расположении духа зашёл в свою уборную, и, напевая мелодию из только что прошедшего спектакля, разгримировался и переоделся. И спокойно отправился домой, совершенно забыв о дочери. У двери его встретила улыбающаяся жена, но вдруг лицо её изменилось: на нём было выражение ужаса:

– А где же Маля? Где ты её оставил?! – закричала она.

Феликс замер у порога, вспомнив о дочери, и воскликнул:

– Боже! Я позабыл её в театре! – и тут же бросился из дверей обратно в Большой театр.

А дочь его в это время вполне освоилась в новой обстановке: отлично устроилась за креслом и наблюдала за тем, что происходило на сцене. Услышав шаги отца, она залезла под кресло в надежде, что он её не найдёт, и Маля всё-таки увидит вечерний спектакль. Но отец приподнял сиденье и покачал головой:

– А-я-яй! Маленькая шалунья! Ты хотела испугать папу? – шутливо проговорил он.

Маля опустила глазки, а губки её продолжали улыбаться.

– Я хочу посмотреть ещё одну сказку, – сказала она.

– Нет, нет! Мама с ума сойдёт, если нас с тобой так долго не будет дома! Мы и так с ней уже потеряли тебя! Срочно идём домой!

И Феликс Янович взял дочку за руку и повёл за собой. Дома у дверей их встречала мама с заплаканными глазами. Но увидев обоих, мужа и дочь, целыми и невредимыми, радостно улыбнулась и прижала Малю к себе.

– Моя малышка! Как же я испугалась! Думала, что отец потерял тебя по дороге из театра!

Вспомнив это происшествие, Матильда Феликсовна, подумала: «Да, сколько же у меня в жизни было связано с Большим театром Петербурга! С ним были связаны мои первые театральные впечатления, именно в нём появилась у меня любовь к театру, на этой сцене прошло моё первое выступление. Но, к сожалению, Большого театра в Санкт-Петербурге, а ныне Ленинграде, уже давно не существует: его уничтожили ещё в прошлом веке. Театр обветшал, пришёл в негодность, на его ремонт требовалось очень много денег. И было решено (ещё при директоре Всеволожском) лучше его снести и построить на этом месте новое здание. Это было здание Консерватории. При ней тоже был свой театр: зрительный зал и сцена. И в нём, на том же месте, где был Большой театр, я последний раз выступала в России, в 1917 году…».

Большой (Каменный) театр Санкт-Петербурга просуществовал одно столетие: с 1784 по 1886 годы. Это было первое постоянное здание театра в столице Российской Империи. Оно было одним из крупнейших в России и Европе зданий в XVIII – первой половине XIX веков. Находился Большой театр на Театральной площади. В 1886 году здание Каменного театра было разобрано и перестроено в современное здание Петербургской консерватории.

Первое каменное здание Большого театра начали возводить ещё в 1775 году по проекту итальянца Антонио Ринальди. Но однажды Ринальди упал с лесов, после чего не мог сам лично наблюдать за ходом работ. Тогда Императрица Екатерина II поручила создать новый проект театра немецкому театральному декоратору и архитектору Людвигу Филиппу Тишбейну. Но он был воплощён другими архитекторами – Ф.В. фон Бауром и М. А. Деденёвым. Массивное здание имело скромно оформленный фасад, который украшали дорические пилястры.

Профессор минералогии при Императорской Санкт-Петербургской академии наук, этнограф и путешественник Георги, которого иначе называли Иоганн-Готлиб, в 1790 году издал на немецком языке описание Санкт-Петербурга, его перевели на русский язык под заглавием «Описание Российско-Императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестности оного». Вот как он описывал в нём здание Большого театра: «Снаружи оный представляет здание величественного вида. Над главным входом стоит изображение сидящей Минервы из каррарского мрамора, с её символами, и на щите: «Vigilando quiesco» (покоясь, продолжаю бдение)». Здание имело 8 крылец, 16 выходов; копье Минервы служило громоотводом». Театр имел три яруса и вмещал около двух тысяч зрителей. Итальянские мастера Пьетро Гонзаго и Карл Скотти были авторами декораций нового театра.

Император Александр I в 1802 году пожелал увеличить здание Большого театра и заново его отделать, а также сделать более парадным его внешний облик. Эту задачу возложили на французского архитектора Тома де Томона. Все работы были выполнены за необычайно короткий по тому времени срок – восемь месяцев. И зодчий за это получил титул придворного архитектора.

Причиной перестройки театра была малая вместимость, поэтому Тома де Томон увеличил объём здания и пристроил со стороны главного фасада восьмиколонный ионический портик с фронтоном в стиле высокого классицизма. Театр получил богатую внутреннюю отделку. По желанию Императора Александра I Царская ложа была перенесена из середины театра в первый ряд лож и ничем не отличалась от других.

После перестройки Большой театр стал столичной достопримечательностью наряду с такими зданиями, как Адмиралтейство и Казанский собор. Основным желанием Императора Александра I было видеть Петербург «краше всех посещённых столиц Европы».

В 1811 году случился пожар, и прекрасное здание Большого театра сгорело. Правда, его через несколько лет восстановили – в 1818 году. Автором проекта был французский архитектор Антуан Франсуа Модюи, которого в России звали Антоном Антоновичем. Он победил в конкурсе на лучшее восстановление Большого театра таких знаменитых архитекторов, как Тома де Томон и Джакомо Кваренги. В своём проекте Модюи максимально сохранил архитектурное решение фасадов, созданных Томоном. (С этим архитектором вскоре случилось несчастье: в 1813 году, обследуя театр после пожара, Тома де Томон упал со стены и вскоре скончался от полученных травм). Внутреннее же расположение архитектор Модюи решил по-своему. Особенно при дворе понравилась его остроумная конструкция зрительного зала, который мог быстро превратиться из партера в танцевальный зал.

Один из современников так описывал интерьер Модюи: «Главная или парадная лестница, разделённая двумя площадками, из коих каждая украшена 8-ю колоннами, составляет великолепную залу, которая вместе с другими образует вокруг театра род обширнейшего и прекраснейшего фойе, коим едва ли какой из иностранных театров может похвалиться… Внутренность театра с величайшим вкусом расписана художником Скотти (особенно ложи второго этажа) … Императорская ложа устроена с небольшой выступкою против самой сцены. Она разделена четырьмя кариатидами, моделированными скульптором Демут-Малиновским, на три отделения и великолепно убрана голубым бархатом и золотом. Кресла и стулья числом 300 расположены в партере на некоторой покатости. Во время маскерадов… по верху их наводится пол со сценою и делает тогда огромнейшую залу». Зрительный зал был перекрыт куполом с золочёной резьбой и окружён по ярусам коринфскими колоннами.

Открытие нового здания театра состоялось в 1818 году после визита Императора 25 января. Император остался доволен Большим театром и щедро наградил автора чином коллежского асессора и деньгами.

Теперь это был тот самый театр, где бывал Пушкин и куда Евгений Онегин мчался из ресторана Талона. Его можно было увидеть на многих литографиях и рисунках «пушкинской» эпохи (ведь поэт очень любил посещать спектакли Большого театра, особенно балет).

В Большом театре была ещё одна реконструкция 1835—1836 годов под руководством архитектора Альберта Катериновича Кавоса (сына композитора и капельмейстера Большого театра Санкт-Петербурга, приехавшего из Италии). Кавосом же было построено и здание Большого театра в Москве, и Мариинского театра в Петербурге. Зрительный зал Большого (Каменного) театра стал вмещать до трёх тысяч зрителей. И если раньше было три яруса лож, то теперь стало пять. Сцену переоборудовал декоратор Андрей Адамович Роллер. Он был немцем по национальности, родился в Германии, но, приехав в Петербург, стал русским театральным художником и машинистом, а также являлся профессором Императорской Академии художеств. Не только в России, но и во всей Европе Большой Каменный театр Санкт-Петербурга считался образцом театрального здания.

К большому сожалению, здание театра сохранить не удалось. В 1886 году в нём прошёл последний спектакль – опера «Кармен» Жоржа Бизе. После закрытия Большого (Каменного) театра здание было передано Русскому музыкальному обществу для перестройки под Консерваторию. Оно было частично разобрано и вошло в новое здание Консерватории.

Кстати, в свободные от театра часы отец семейства Кшесинских любил заниматься ручными работами, и был в этом искусстве большим мастером. Однажды он изготовил модель Большого петербургского театра с мельчайшими подробностями. Она была настоящим чудом техники. В ней, как в настоящем театре, поднимались и опускались декорации, а, крутя рукоятку, можно было приводить в действие полную их смену. В модели было настоящее театральное освещение масляными маленькими лампочками.

Когда театр уже был давно снесён, и не было в живых Феликса Яновича, то модель его дети отдали в Театральный музей А. А. Бахрушина в Москве. Они надеялись, что этот Большой петербургский театр, таким образом, останется в памяти для других поколений. Но прошло время, и модель исчезла… Случилось это после Великой Отечественной войны 1941—1945 годов, когда многие экспонаты были эвакуированы из музея.

Ещё Матильда Кшесинская вспоминала, как в годы её детства любили мазурку в Санкт-Петербурге. А её отца считали лучшим исполнителем этого танца в столице России. Отец многое танцевал превосходно, и всё-таки коронным номером Феликса Кшесинского была мазурка. Матильда считала, что никто не умел так исполнять этот танец, как её отец. Его в Петербурге даже называли «королём мазурки». Он вкладывал в неё весь свой темперамент, и не было танцовщика ему равного в её исполнении.

Именно Феликс Иванович Кшесинский способствовал введению мазурки в то время в Петербурге и Москве. Благодаря его темпераментному исполнению и любви Императора Николая Первого к этому польскому танцу, мазурка была введена на сцену. А затем, в упрощённой форме, стала вводиться повсюду на балах. Феликс Кшесинский стал известным в Петербурге учителем мазурки, у него стали брать уроки многие богатые люди и принимать его у себя дружески. Иногда он давал уроки их детям. Тогда он брал с собой Малю, которая показывала ученикам движения этого танца и увлекала их в темпераментный ритм мазурки на уроках.

«Мы всегда занимали большие квартиры в лучшей части города и непременно с большой залой, в которой отец давал уроки. Время его уроков я очень любила», – вспоминала Матильда Феликсовна. И воспоминания вновь уносили её в Петербург, в красивые просторные комнаты квартиры родителей. Пока за дверью давал урок отец, и оттуда раздавались звуки вальса или мазурки, Маля, ещё совсем маленькая, крутилась перед зеркалом и «изображала» музыку. Она просила маму надеть ей длинное, «бальное» платье. Навешивала на свою тоненькую шейку мамины блестящие украшения и представляла себя богатой графиней Красинской… Вот такой красивой она будет ходить на балы, когда станет взрослой дамой…

Матильда помнила свой первый детский польский костюм, который ей сшили, когда девочке было четыре года. Его долго хранили в семье. И, уже став взрослой, Матильда Феликсовна отдала его в Бахрушинский театральный музей. Костюм был такой маленький, как будто его шили на куклу. Отдала она в музей и свои детские танцевальные туфли, в которых Малечка впервые выступала на сцене Большого театра Петербурга в балете «Конёк-горбунок». Шла красивая картина подводного царства, когда на сцене появлялась малышка, похожая на ангелочка – в парике, но изображала она маленькую русалочку. Она должна была вынуть кольцо из пасти большого кита – в этом и заключалась вся её роль. Кольцо Малечка получала перед началом спектакля, сама клала его заранее в пасть кита, а во время действия сказки вынимала. Всё это происходило уже в конце балета. Но, несмотря на это, девочка приходила в театр с кем-нибудь из членов их семьи за час до начала спектакля, боясь опоздать. Получала кольцо и парик и шла готовиться к спектаклю.

Любовь к танцу и театру у маленькой Малечки с каждым годом становилась сильней. Отец угадывал в ней особенное дарование. Но он боялся, как родитель, ошибиться: ведь каждому отцу и матери его ребёнок часто кажется особенным, талантливым. А у них с Юлией это был поздний ребёнок, в дочери они просто не чаяли души. Поэтому он решил пригласить к себе домой балетмейстера Льва Иванова. Он не только сам был одарённым исполнителем и помощником самого Петипа в театре, но и несколько лет уже преподавал в младших классах Театральной школы. Нужен был его совет: стоит ли отдавать в балет его маленькую дочь?

Однажды после репетиции Феликс подошёл к Иванову и попросил зайти к нему домой:

– Я хочу показать тебе свою меньшую дочь и посоветоваться, что с ней делать? Сошла с ума по балету, в театр не брать – плачет, а возьмёшь – не спит целую ночь, и всё время старается изображать из себя балерину.

Когда они пришли в квартиру Кшесинских, то Лев Иванович увидел одетую в балетный костюм семилетнюю девочку, которая, ещё никогда не учившись классическому танцу, а только видевшей, как его танцуют другие, с замечательной ловкостью и грацией выделывала всевозможные балетные па. Останавливаясь, между движениями, она принимала разнообразные, а иногда и очень трудные для её возраста позы. Лев Иванов был удивлён такому детскому увлечению. И всё пристальнее всматривался в маленькую танцовщицу. Наконец, понаблюдав за ней, он решил, что это её призвание и в ней есть несомненный талант.

– Учить надо, – сказал он её отцу, – и учить немедленно. Такая любовь к танцам явление редкое. Ты увидишь, что она будет балериной и знаменитостью!

Такой вывод Льва Ивановича Иванова определил судьбу будущей прима-балерины Императорского балета Матильды Кшесинской. И вскоре девочка поступила на учёбу в Императорское Театральное училище.